Страница 27 из 29
Модернизация через террор и насилие
Русское общество противилось модернизации, и чтобы внедрить в него новую (нигилистическую) парадигму в XX веке миллионы людей были замучены, утоплены, удавлены, удушены, смяты, уничтожены, сожжены и расстреляны. Теперь «ужас» люди испытывали не перед «громом и молнией», но перед носителями «новой красной веры» в кожаных куртках, исповедующих культ «древней обезьяны», «абсолютной материи» и «тотального равенства». И этот ужас все еще живет в нас, на нем зиждется, в значительной степени, парадигма модерна в ее российском (экс-советском варианте), как зиждилась на страхе Божьем парадигма премодерна.
Не во всех обществах это происходило так жестоко, как у нас, кое-где людей убеждали более мягко. Но здесь можно вспомнить Реформацию, и жестокость религиозных войн в самой Европе XVII века (особенно 30-летней войны), кровавый дебош Великой Французской Революцию, подавление Вандеи, гражданскую войну южан и северян в США и многое другое. Все это проходило под знаменами «установления парадигмы модерна». В процентном соотношении в период Французской Революции, гражданской войны и якобинского террора погибло больше людей (по сравнению с общей численностью населения страны), чем в сталинских чистках и лагерях. Внедрять парадигму модерна всегда было трудно, так как это требовало слома всех устоявшихся веками привычек и обычаев. Бескровно это проходило редко. Гипноз подкреплялся пулей и пыткой.
Человек модерна как мера вещей модерна
Теперь приглядимся внимательнее к той антропологической картине, которую внедрял модерн. Что такое человек модерна?
В отличие от человека в парадигме премодерна к человеку Нового времени строго применимы все законы аристотелевской логики. В первую очередь, строго действующий закон тождества. Человек равен человеку, и это тождество не допускает в себе никакой нестрогости. Философия Нового времени называет этот принцип «субстанциальностью субъекта». Отличие «субстациального субъекта» Нового времени от «человека Традиции» огромно.
В манифестационизме человек был местом динамической игры космических сил, его «субъектность» была относительной — это была «субъектность маски». В авраамической традиции понимание человека существенно сузилось и в чем-то сблизилось с антропологией модерна. Человек мыслился как раз и навсегда фиксированный (сотворенный Богом) вид, который, однако, способен пережить свою телесную смерть и ожидать в раю или аду воскресения мертвых и Страшного Суда. Таким образом, в монотеистическое представление о субъекте вкладывалось не только земное телесное существование от рождения до смерти, но и посмертное бытие души, которой суждено в конце времен вновь восстановить свое тело.
Человек Нового времени отличается от человека монотеистических религий именно тем, что его «сотворенность Богом» не воспринимается как нечто очевидное и само собой разумеющееся. Эта сотворенность либо допускается на основании рациональных аргументов (деизм), либо отвергается — также на основании рациональных аргументов, лишь выстроенных иначе (атеизм). В религиозной антропологии монотеизма именно Бог служит основным «онтологическим аргументом», т. е. способом доказательства бытия субъекта. И поэтому фактичность человеческого существа выводится из веры, а не наоборот. Поэтому-то и становится возможным включить в понятие «субъекта» и посмертные формы пребывания души (в аду или раю).
В антропологии модерна, напротив, вера (или неверие) строится на фактичности наличия индивидуального человеческого рассудка, который сам по себе не ставится под сомнение и выступает в качестве главного «онтологического аргумента» — в первую очередь, для самого себя, а вслед за этим и окружающего мира. Отказ от прямолинейной и абсолютной веры в трансцендентного Бога и утверждение вместо этого систематизированного сомнения («сомневаться во всем» после Декарта стало принципом всей философии Нового времени) фундаментально изменило само представление о человеке и, по сути, ввело радикально новое явление — человека Нового времени.
Так как такой человек мыслится главной точкой всего миропорядка, то эта тенденция получила название «гуманизм». Гуманистический подход сводится к уже упоминавшейся формуле Протагора «человек есть мера вещей». В современной антропологии под человеком понимается именно современный «гуманистический» человек. И более строго, формулу Протагора можно было бы сформулировать так: «современный человек, человек модерна есть мера современных вещей, вещей модерна».
«Субъективный идеализм» и «субъективный материализм»
В основе современной антропологической картины лежит человеческий субъект, человек, строго равный только самому себе. Это чистый индивидуум, не разложимый ни на какие отдельные составляющие. При этом гуманистическая философия предполагает, что при этом он является высшей ценностью и высшей инстанцией по вынесению решений относительно того, что и как есть. Все остальное представляется продуктом творчества человека, заблуждений человека, хитрости человека, глупости человека, то есть человек выступает по факту «творцом бытия».
Этот субъект может, однако, толковаться двояко. Чаще всего его основой считается рассудок. Линия в философии, опирающаяся на рассудок, получила название «рационализма», и ее основателями считаются философы Декарт, Локк, Юм, Кант, Фихте и т. д. Каждый из них разработал особые развитые философские системы, которые по-разному выводили представление о субъекте из факта наличия мышления. Общее в этих рационалистических философиях то, что человеческий рассудок берется за главную составляющую человека как такового. Перед рассудком развертывается огромное количество феноменов, о природе которых рассудок выносит свои заключения. Совокупно, все то, что обнаруживается перед субъектом и то, что Декарт определил как «протяженность» (=телесность), получило философское наименование «объекта» (латинское «ob-jectus» дословно означает «брошенное перед», русское слово «пред-мет», «то, что метнули перед» — калька с такого философского термина). Сам Декарт и особенно английская школа философов-эмпириков (Ф. Бэкон, Дж. Локк и т. д.) не сомневались в самостоятельном существовании «объективного мира», в том, что внешний телесный мир есть сам по себе.
И Кант, простирающий сомнение на все большие и большие пространства, поставил в «Критике чистого разума» «наивный онтологизм» философии раннего Нового времени под сомнения, показав, что рассудок не компетентен выносить последние суждения о бытии или небытии объекта и субъекта. В философии Канта субъект и объект существуют как ноумены и как феномены. В качестве феноменов их бытие очевидно, а доказать бытие ноуменов — т.е. субъекта и объекта самих в себе (Ding-an-scich — «вещь-в-себе») разум не в состоянии.
Направление в философии, которое ставит во главу угла мыслящего субъекта (признавая или не признавая, как Кант, субстанциальность его субъектности) можно назвать совокупно «субъективным идеализмом». Это устоявшийся термин. Но можно предложить и своего рода неологизм — «субъективный материализм». В отличие от субъективного идеализма, ставящего во главу угла индивидуальное мышление, «субъективный материализм» считает центральной субъективную телесность, которая выступает в качестве главенствующей инстанции в образовании субъекта. Эта линия получила наиболее развитое воплощение в психоанализе. Источником содержания человеческого «я» и человеческого сознания видятся здесь колебания индивидуальной телесности и индивидуальной сексуальности. Из этих «складок» сексуальности выстраивается содержание рассудка. Подробнее эти темы развили Ж. Лакан и постструктуралисты.
И субъективный идеализм, и более гротескный «субъективный материализм» в равной мере утверждают главенство субъекта. Такое представление о центральности субъекта лежит в основе всей современной антропологии.