Страница 6 из 57
Когда закурили, я спросил:
— Господин гебитскомиссар, что вас привело к нам?
Он, явно волнуясь, встал с чурбака, на котором сидел, вновь сел и ответил:
— Понимаю ваш вопрос… Конечно, странно, что я, офицер, гебитскомиссар, и вот здесь… с вами… Дело в том, что мой отец и я, когда Гитлер пришел к власти в тридцать третьем году, понимали, что он приведет Германию к катастрофе. Так и получилось. Мы ненавидим его, никогда не доверяли ему…
Зустель делал глубокие затяжки и — говорил, говорил… Я слушал его молча.
— Знаете ли, когда он бросил немецкие войска на Россию, мы знали, что здесь он потерпит крах. Так ведь оно и получается… Я сначала работал у себя на ферме, на хуторе, выращивал овощи. Семь месяцев назад меня забрали в армию… Когда-то я окончил офицерскую школу интендантов. Мне сейчас пятьдесят пятый год. Здесь, в Турове, был молодой гебитскомиссар, его отправили на фронт, а меня два месяца назад прислали сюда на замену… Когда приехал и увидел, что тут творили эсэсовцы с народом, просто своим глазам не поверил…
Я слушал его, а у самого сверлила мысль: «Да, матерый разведчик… Каждый из вас, попав в плен, поднимает руки и кричит: „Гитлер капут!“ А этот еще хитрее поступает, антифашистом прикидывается».
Я думал так, а он рассказывал, что у него сын и зять погибли под Вязьмой, что дома остались жена, дочь, внучата, что он долгое время не получает писем, их перехватывают партизаны, что когда он приехал, то старался помогать населению, особенно женщинам, что сразу же, как только прибыл в Туров, пытался связаться с партизанами, но ему это никак не удавалось, пока, наконец, не помогла хорошая девушка — Оля. Сказал и вопросительно посмотрел на меня. Но я и виду не подал, что знаю, о ком идет речь. Думаю, он-то догадывается, кто такая Оля, но одно дело догадываться, а другое — знать наверняка.
— Конечно, вы можете не верить мне, — продолжал Зустель, — но я делом хочу доказать, что я настоящий антифашист…
Спрашиваю его:
— Как вы можете доказать это? Помогите нам продовольствием, оружием…
Он замахал руками:
— Нет, командир, оружием — ausgeschlossen, исключается! К нему имеют доступ только эсэсовцы. Продовольствие — другое дело.
— Что ж, — говорю, — продовольствие так продовольствие. Не откажемся. Хорошо бы еще медикаменты.
— Постараюсь. Но нужно тщательно продумать, как все это доставить вам, — ответил Зустель.
«Ну что же, думай, думай, господин гебитскомиссар! А мне, кажется, пора приступать к делу», — решил я.
— Господин Зустель, скажите, сколько эсэсовцев в городе?
Зустель задумался.
— Шестьсот пятьдесят!
— Семьсот, — уточняю я.
— О, вы лучше знаете!
— А бронетранспортеров?
— Пять или шесть…
— Нет, двенадцать, — поправляю я снова.
— Вы извините, я не готов к ответу, — смутился Зустель. — Если вас интересуют эти сведения, я их подготовлю.
— Договорились!
— Теперь о медикаментах. Пускай девушка эта, Оля, придет ко мне, и я через нее передам вам медикаменты. — Он снова вопросительно посмотрел на меня.
— Подумаем, — уклончиво ответил я. — А насчет продовольствия как?
Зустель снова задумался. Я напомнил ему, что в городе есть склад, который снабжает эсэсовцев, и мы его скоро заберем.
— Разгромите?
— А вы помните, как месяц назад мы вернули населению картофель?
— Это красиво было сделано — цап-царап!.. — улыбнулся Зустель.
Да, он прав: это было сделано красиво. Наши разведчики доложили, что немцы награбили у населения две тысячи тонн картофеля. Немедленно был послан партизанский отряд; он снял охрану, и в течение трех суток партизаны раздали весь картофель жителям города.
— О, это было красиво сделано! — повторил Зустель.
— Вот так и со складом поступим!
— Нет, командир, я предлагаю сделать иначе, — сказал Зустель. — Я мобилизую шесть-семь гражданских повозок, погружу на них консервы, муку, галеты и отправлю эти повозки на берег реки с целью эвакуации. Вы же устроите в кустах засаду — и цап-царап…
Зустель затянулся папиросой.
— Господин гебитскомиссар, — снова обратился я к нему, — насколько мне известно, вы два месяца как приехали из Германии.
— Да.
— А где вы служили там?
— В одной войсковой части.
— Какой?
— Это нестроевая часть. Она расположена севернее Берлина.
— Точнее?
— В пригороде Берлина.
Он долго тянул и наконец признался, что служил интендантом на складах генерального штаба в Бернау.
Я уточнил, через какие города он проезжал, какую военную технику видел по дороге. Затем попросил его написать обо всем этом подробнейшим образом и при следующей встрече передать мне.
Зустель согласился:
— Хорошо, я все это сделаю, — и посмотрел на часы.
— Вы спешите? — спросил я.
— Да. Я сказал в штабе, что поехал на прогулку. Мне пора возвращаться.
…Когда Зустель уехал, мы дали об этом знать Оле и приказали ей проследить за ним. А через два дня Оля сообщила, что о нашей встрече с гебитскомиссаром вроде бы никто не знает.
На третий день, как было условлено, в двенадцать дня, Зустель приехал снова. Он привез все сведения, которыми я интересовался.
Состоялись третья и четвертая встречи. На пятой Зустель сказал мне, что поступил приказ об эвакуации из Турова и окрестностей всех немецких войск. Я немедленно информировал об этом Центр и получил приказ подготовить нашего разведчика Михаила Роднюка для «эвакуации» вместе с гебитскомиссаром в глубь Германии.
Когда Михаил был готов к выполнению задания, я сообщил Зустелю о том, что мы хотим послать с ним а Германию нашего человека. Он насторожился:
— Кто это?
Я тут же познакомил его с Роднюком, хорошо знавшим немецкий язык. Мы договорились, что гебитскомиссар снабдит Михаила документами на имя убитого партизанами полицейского, который хорошо служил Германии и фюреру. Вскоре мы получили от Зустеля известие о сроках отъезда, и через четыре дня он и Роднюк выехали в Германию…
У Зустеля в кармане было поддельное медицинское свидетельство о том, что он болен туберкулезом и подлежит списанию из армии.
Когда в апреле сорок пятого года мы вошли в Берлин, мне было приказано найти Зустеля на его хуторе. Я уже знал, что Михаил Роднюк специальным самолетом вылетел в Москву.
Почти двое суток искали мы хутор Зустеля под Магдебургом и наконец нашли. В доме была только жена Зустеля.
Через час-полтора пришел и он сам. Он внимательно всматривался в меня и, узнав, вскрикнул:
— Мой бог, кого я вижу!
Мне бросилось в глаза, как сильно он постарел. После восклицаний, рукопожатий и первых расспросов он стал рассказывать нам, как трудно им с Михаилом приходилось.
По прибытии в Германию его, Зустеля, из армии списали, и он стал заниматься своим хозяйством. Михаил был у него в работниках, разыгрывал роль полицейского, спасающегося от кары Советской власти.
Зустель под предлогом деловых и хозяйственных забот разъезжал по городам и селениям, собирал нужные нам сведения, а Роднюк передавал их по рации советскому командованию.
Зустель рассказывал, что за эти годы много было рискованных и опасных ситуаций, в которых они с Михаилом оказывались, но, к счастью, им обоим удалось уцелеть.
Почти сутки пробыл я у Зустеля. И когда уже перед отъездом мы сели за стол и немножко выпили, он сказал:
— Знаете, командир, я часто вспоминаю нашу первую встречу в партизанском лесу. Ну и папиросами вы меня тогда угостили, я чуть не задохнулся! — И он весело рассмеялся. — Да, этой встречи я не забуду никогда, — добавил он уже серьезно, — никогда!
Артисты приехали!
…Осенью 1943 года войска Белорусского фронта подошли к реке Сож.
В это время нас, разведчиков, вернувшихся из глубокого тыла, расквартировали в удобных хатах на окраине городка Клинцы. Мы до того отвыкли от обыкновенных удобств, что даже чувствовали себя не в своей тарелке.