Страница 33 из 96
Миних, придумав под себя диковинный для России пост «первого министра в наших консилиях», тем самым невольно попал в бюрократическую западню, им самим расставленную. Как регент (читай — временный самодержец) он управлять империей не мог, как и не мог быть западноевропейским премьер-министром. В итоге он сделался руководителем существовавшего тогда Кабинета министров с полномочиями председательствовать на заседаниях и докладывать дела правительнице. Одновременно он оказался в рамках существовавшей тогда системы субординации, распределения государственных дел и ведения служебного делопроизводства: в сфере военных дел, которые он оставил при себе, пребывая на должности президента Военной коллегии, фельдмаршал был теперь обязан подчиняться генералиссимусу, что впоследствии стало причиной конфликта, приведшего Миниха к катастрофе. Это противоречие было заложено уже в указе 11 ноября, объявленном правительницей: «…И как он уже первый ранг в империи имеет, то ему по генералиссимусе первым в империи быть». Ставя себя на самую высокую ступень в гражданской иерархии, Миних оказывался все равно ниже правительницы, точно так же, как ниже ее супруга в военной субординации. Следствием этого стали неизбежные конфликты с принцем-начальником. Как писал Манштейн, «первые жалобы принца против Миниха были вызваны по поводу его письменных сношений с ним, так как в России существует известная форма, которую подчиненные обязаны употреблять во всех служебных письменных обращениях к своим начальникам: фельдмаршал вовсе ее не соблюдал и во всех сношениях с генералиссимусом придерживался формы обыкновенных писем. Он не сообщал ему (принцу. — Е.А. ) ни одного важного дела» [231]. Отношения между ними не могли быть хорошими уже потому, что работать вместе с Минихом и не подвергаться оскорблениям было невозможно: скандалы сопровождали всю карьеру фельдмаршала. Известно, что во время русско-турецкой войны Миних так оскорбительно обращался с заслуженными генералами, что в штабе едва не начался бунт против главнокомандующего. Бесцеремонность, унижение достоинства других людей, безмерная спесь и бестактность — черты характера Миниха, которые не исчезли у него и после 9 ноября. Он всегда находил возможность оскорбить или унизить человека. Сочинив указ о пожаловании принца в генералиссимусы, он вставил в него оскорбительное для Антона-Ульриха «обоснование» своего великодушного отказа от высшего воинского чина: «И хотя генерал-фельдмаршал и в коллегии Военной президент к пожалованию б сего знатного чина надежду иметь мог, токмо во всенижайшем к вышеупомянутому Его высочеству почтении от сего высочайшего чина отрекается». Это называется «оскорбить почтением». Постепенно стало ясно, что отец царя недоволен своим положением по существу — при Минихе, державшем военное управление в своих руках, звание генералиссимуса было лишь почетным титулом, без реальной власти [232]. Словом, Миних создал себе врага.
Второго врага он «взрастил» в Кабинете, ибо недальновидно поступил с вице-канцлером Остерманом. Для начала он больно ударил этого честолюбца по носу — ведь чин канцлера был для Остермана таким же желанным, как для Миниха чин генералиссимуса. Но Остерман его не получил. Пожалование же больному, обезножевшему и совершенно сухопутному человеку чина генерал-адмирала, а значит, и руководителя сложнейшего и страшно запущенного хозяйства флота и Адмиралтейства, было сущей насмешкой. Новое назначение преследовало цель вообще отстранить Остермана от внешней политики, передав ее князю Черкасскому, человеку бесцветному и послушному, а фактически — самому Миниху.
К тому же после свершенного ночью 9 ноября похода Миних серьезно заболел: либо простудился, пока на осеннем петербургском ветру ждал результатов «экспедиции» Манштейна, либо сказалось страшное нервное напряжение — неизбежный спутник ночных приключений немолодых людей [233]. Болел он серьезно и даже думал, что умрет — в начале декабря фельдмаршал исповедовался. Окончательно поправился он лишь в 20-х числах декабря 1740 года [234]. Пока он болел, вся система управления действовала по старым принципам. А когда Миних выздоровел, то оказалось, что сложился устойчивый кружок его недоброжелателей, которые начали согласованно действовать против него. Душой нового придворного заговора был Остерман, который стал часто встречаться с правительницей и с принцем Антоном-Ульрихом и старался наладить хорошие отношения с Анной Леопольдовной. Причем это не были официальные визиты вежливости, когда генерал-адмирала приносили на носилках, чтобы он поклонился супругам. Встречи продолжались по нескольку часов. Остерман нашел у правительницы понимание, когда речь зашла об ее отце, герцоге Мекленбургском. 29 ноября 1740 года английский посланник Э. Финч сообщал в Лондон, что во время очередной встречи по русско-английским делам Остерман вдруг заговорил о герцоге Карле-Леопольде. Он сказал: «Вы знаете, что герцог — отец Ее высочества великой княгини, и поймете, насколько ей, как дочери, естественно входить в интересы своего родителя. Судьба этого герцога, человека преклонных лет, вынужденного немногие оставшиеся годы жизни проводить вдали от собственных владений и притом в крайне стесненных обстоятельствах, конечно, вызывает сострадание…» И далее: «Остерман полагает, что найдется возможность смягчить судьбу герцога, не нанося ущерба его подданным». Остерман обратился к Финчу неслучайно — английский король был одновременно владетелем Ганновера, игравшего существенную роль в судьбе мятежного герцога — отца правительницы. Финч сразу признался, что дела мекленбургского герцога представляются ему «крайне щекотливыми и запутанными», но он сообщит обо всем в Лондон и будет ждать инструкций [235].
Уже эти хлопоты Остермана не могли не растопить сердце дочери беспутного отца. Кроме того, неопытным людям, оказавшимся на самой вершине власти, было полезно посоветоваться с Остерманом и послушать его — профессионального дипломата, человека толкового и знающего, тем более что ситуация в Европе резко обострилась: после смерти австрийского императора Карла VI и прихода к власти в Пруссии Фридриха II началось многолетнее противостояние блоков держав по поводу Силезии и вообще из-за «австрийского наследства». России предстояло определить свое место в грандиозном конфликте между Пруссией и Австрией — Пруссия только что вторглась в Силезию, началась Первая австро-прусская война. Попутно заметим, что Остерман с середины 1720-х годов придерживался проавстрийской ориентации, тогда как Миних не скрывал своих симпатий к молодому прусскому королю.
Вскоре выяснилось, что особенно сблизился с Остерманом муж правительницы, и, как остроумно заметил один из наблюдателей (в передаче Э. Финча), принц Антон-Ульрих в беседах с Остерманом посещал как бы «политическую школу» (political school) [236]. Остерман никогда не был бескорыстным человеком и, несомненно, извлекал из бесед с супругами пользу для себя или, попросту говоря, готовил низвержение Миниха и свое возвышение.
28 января 1741 года появился именной указ, который можно назвать, по-современному говоря, «об упорядочивании и совершенствовании системы управления с целью повышения ее эффективности» («дабы входящие в наш Кабинет дела вдруг и безостановочное течение свое имели»). Указ был направлен в конечном счете против единовластия Миниха, хотя в нем шла речь лишь о распределении дел Кабинета-министров по департаментам. Миниху, как первому министру, был поручен военный департамент, все дела, относящиеся к армии, причем он обязывался обо всем рапортовать принцу Антону-Ульриху. Остерман, кроме, мягко говоря, навязанного ему Адмиралтейства, по-прежнему руководил внешней политикой, канцлер Черкасский и вице-канцлер Головкин ведали делами внутреннего управления. Начальники департаментов сообщали друг другу информацию «для соглашения», общие дела предполагалось обсуждать на заседаниях Кабинета— министров [237]. В итоге от власти первого министра почти ничего не осталось. Миних почувствовал себя оскорбленным.
231
Манштейн Х.Г. Записки о России // Перевороты и войны. М., 1997. С. 173–174.
232
РИО. Т. 85. С. 439.
233
В мемуарах он писал, что «доктора, а с ними и все, полагали, что я был отравлен» (Миних Б.Х. Очерк управления Российской империи // Перевороты и войны. М., 1997. С. 307). В это трудно поверить.
234
РИО. Т. 85, 400, 410, 414, 421.
235
РИО. Т. 85. С. 405–407. Есть глухое упоминание о том, что часть богатств Бирона ушла в качестве подарков Карлу-Леопольду от его дочери. — РИО. Т. 86. С. 394.
236
РИО. Т. 85. С. 473.
237
I Полное собрание законов Российской империи. CПб., 1838. Т. 11, № 8326.