Тайны запретного императора

Вечером, после молебна по случаю победы, к придворным и высшим чинам вышла новая великая княгиня в голубой ленте и со звездой высшего российского ордена Андрея Первозванного, жаловала всех к руке, а затем именем государя, сына своего, объявила награды. Власть и полномочия ее приравнивалась к тем, что были у регента герцога Бирона, хотя слова «регентша» употреблено не было. Вместо него был использован старый русский синоним — «правительница», который применялся к царевне Софье после майского мятежа стрельцов 1682 года. Полноту своей власти в статусе правительницы Анна Леопольдовна подтвердила в указе Кабинету за октябрь 1741 года: «…по неотступному прошению как от вас, так и от всех наших верных подданных приняла я правление всея России, пока сын мой и Государь в совершенныя лета и в возраст придет на таком же основании, как блаженныя памяти тетка моя, государыня императрица Анна Иоанновна, бывшему регенту духовною своею определить изволила». В другом указе дана иная, более четкая редакция: «…Тогда по прошению ж духовных, министров, генералитета и всех верных подданных взяли мы на себя правление всей Российской империи на таковом основании и в такой же власти и силе, как ему, Бирену, в духовной предписано было». Сходное суждение о пределах власти принцессы высказал в 1741 году Амвросий, архиепископ Новгородский: «…веть Ея императорское высочество с полною самодержавною властию правительствует».

Отцу императора Антону-Ульриху вернули командование Семеновским полком, заодно он стал подполковником Конной гвардии, а самое главное — был пожалован чином генералиссимуса всех вооруженных сил России. Фельдмаршал Миних стал первым министром и получил дворец самой принцессы, переселившейся в Зимний дворец (по другой версии — дом Бирона) [225]. Канцлером России был объявлен князь А.М. Черкасский, вице-канцлером граф М.Г. Головкин. Бывший вице-канцлер А.И. Остерман стал генерал-адмиралом (или, как писали дипломаты, великим адмиралом). Другие получили деньги на оплату долгов, деревни, ордена Андрея Первозванного и Александра Невского. Графиня Миних стала первой статс-дамой, подполковник Манштейн — полковником.

Указом правительницы были освобождены все офицеры и чиновники, попавшие в октябре в Тайную канцелярию как государственные преступники по делу принца Антона-Ульриха. Теперь они были признаны невиновными, ибо «природному и истинному своему государю и всей нашей императорской фамилии верно служили и ревностно поступали, не щадя живота своего, за которые их истязанные притязания и верные службы нашей императорской милостию награждены и по прикрытии знаменами паки в нашу службу употреблены». Также все были предупреждены о «непорицании их тем, что они были в катских руках» [226]. Правда, указ, подписанный: «Именем Его императорского величества, Анна», датирован лишь 15 декабря 1740 года. Не очень-то спешили новые власти с реабилитацией невинно осужденных! Зато нещадно пытавших их Ушакова и Трубецкого наградили сразу же после переворота Анны Леопольдовны. Из Сибири были освобождены и все, кто попал в ссылку по политическим преступлениям во время царствования Анны Иоанновны, как известно, гуманностью не отличавшейся.

У всех остальных дела обстояли как нельзя лучше. Победители потешались над непотопляемым вице-канцлером Остерманом, который утром, после свержения Бирона, ссылаясь на колики, поначалу отказался явиться к правительнице. Как известно, его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, а не особенно искусное притворство анекдотично. Сохранилось множество рассказов о том, как в самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры Остерман внезапно заболевал. У него открывалась то подагра правой руки (чтобы не подписывать опасные для него бумаги), то ревматизм ног (чтобы не ходить во дворец), то хирагра или мигрень (чтобы не отвечать на щекотливые вопросы). Он надолго ложился в постель, обвязывал голову полотенцем, и вытащить его оттуда не было никакой возможности — он так громко стонал, что несчастного больного было слышно с улицы. Бывало, что у вице-канцлера внезапно начиналась рвота в ходе переговоров, когда он хотел прервать неудобный для него разговор. Шетарди пишет: «Граф Остерман прибегнул к своему обычному способу, когда он бывает в затруднении и отстаивает неправое дело — он стал уклоняться от прямого ответа, жизнь его, по его словам, цепь страданий, внезапно овладевавшие им болезненные приступы заставляли его делать тысячи гримас, его кресло никак не могло доставить ему покойного положения, он обливался обильным потом, жестокий кашель душил его, причем он несколько раз отирал лицо. Прикрываясь платком, он бросал на меня взгляды, стараясь лучше проникнуть в мои мысли» [227]. Английский посланник Финч, противник Шетарди, был с ним полностью солидарен и писал, что в этом случае нужно хладнокровно сидеть и ждать: «Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удается, немедленно выздоравливает как ни в чем не бывало».

Миних, хорошо изучивший повадки Остермана, просил передать хитрецу через его родственника, что есть некоторые обстоятельства, способные заставить вице-канцлера все-таки сделать над собою усилие и явиться во дворец, — совершенно точно известно, что бывший регент Российской империи, герцог Курляндский и Семигальский сидит под арестом в Зимнем дворце [228]. Остерман тотчас поправился и поспешил к разделу пирога. Некоторые иностранные наблюдатели были уверены, что весь переворот 9 ноября — на самом деле следствие сложной интриги хитроумного вице-канцлера — ведь не мог же он стоять в стороне от «революции». А Остерман, действительно, был непричастен к заговору и к мгновенной силовой импровизации Миниха.

С этого момента наступил звездный час фельдмаршала Миниха. «Ночная революция» 9 ноября 1740 года вознесла его на вершину власти. Совершая переворот, он многим рисковал — вдруг Манштейн так и не нашел бы опочивальню регента? И теперь за все страхи и переживания он хотел получить свое. Цели Миниха были ясны. «Фельдмаршал Миних, — писал нещадно разоблачавший своего начальника Манштейн, — арестовал герцога Курляндского единственно с целью достигнуть высшей степени счастия, цель его была та же, как и в то время, когда он убеждал герцога сделаться регентом, то есть он хотел захватить всю власть, дать великой княгине звание правительницы и самому пользоваться сопряженной с этим званием властью, воображая, что никто не посмеет предпринять что-либо против него. Он ошибся».

Да, Миних ошибся — его, российского Марса, победителя страшного Бирона, вскоре низринула с Олимпа тихая, рассеянная женщина — Анна Леопольдовна. Это событие подготавливалось постепенно. Было несколько факторов, определивших низложение Миниха. Во-первых, это — явно неудачное для Миниха распределение постов в новом правительстве. Из мемуаров Э. Миниха следует, что после победы Миних посадил сына и барона Менгдена обсудить и записать его первые распоряжения о разделе власти и о наградах. Поначалу было решено самого Миниха «за оказанную им услугу» сделать генералиссимусом. Но потом сын якобы отсоветовал батюшке так поступать: может быть, этот чин желает получить принц Антон-Ульрих, и «нужно… пристойным образом о сем у него разведать; в таком случае советовал я отцу моему испросить себе титул первого министра. На сие он согласился (без всякой «разведки». — Е.А. ) и, оставя прежде упомянутое достоинство, избрал для себя последнее. После сего спросил он меня и барона Менгдена, как же может граф Остерман над собою терпеть первого министра. Мы отвечали, что надлежало бы и ему назначить достоинство, которое с высшим чином сопряжено, нежели каковой он по сие время имел. Отец мой сказал, что вспомнил, как граф Остерман в 1723 году, работая над новым положением о флоте, намекал, что он охотно желал бы быть великим адмиралом. — Да кто же будет великим канцлером? — вопросил я» и, видя, что отец молчал, предложил сделать канцлером князя Черкасского, а вице-канцлером графа Михаила Головкина, «дабы знатнейшие достоинства оставались в руках более у природных россиян» [229]. Если это было именно так, как описывает Эрнст Миних, то он, хотя и невольно, подложил своему отцу большую свинью: распределение постов оказалось явно неудачным и невыигрышным для фельдмаршала. Почему Миних согласился с советами ничего не смыслившего в государственных делах сына и бесцветного Менгдена? Ведь фельдмаршал всегда мечтал получить высший воинский чин генералиссимуса. Еще при Бироне, в Кабинете, во время допроса по делу Антона-Ульриха адъютанта принца, Граматина, зашла речь о том, что принц хотел стать генералиссимусом, и это возмутило присутствовавшего на допросе Миниха. Он «просил, чтоб не сделать ему обиды, понеже-де он к тому чину заслуги имеет, такожде и кроме Кабинета говорил, что должно ему быть генералиссимусом и к тому дальнее намерение имел». Так было записано в Экстракте о Минихе со слов Бирона и Бестужева [230], и этому утверждению можно верить. Но тогда, в момент дележки мест, видно, гордыня затмила ему очи и вожделенного высшего воинского чина ему показалось мало — он видел себя правителем всех, а не только воинских, дел империи, метил на место регента. Но так как регентом уже стать было невозможно, то Миних выбрал себе известный во многих европейских странах пост главы ответственного перед монархом правительства — премьер-министра. Значение такого поста, например, в Англии, было и тогда чрезвычайно высоко. Но Россия такого института не знала в силу природы самодержавной власти, в России никогда не было ответственного правительства, наделенного определенным кругом делегируемых ему полномочий. Существовавший при Анне Иоанновне Кабинет министров был просто советом двух-трех сановников и не представлял собой правительственной корпорации, составленной из руководителей основных ведомств.

225

Миних Э. Записки. С. 401.

226

Пекарский П.П. Маркиз де ла Шетарди в России 1740–1742 годов. СПб., 1862. С. 632–633.

227

РИО. Т. 96. С. 24–25.

228

РИО. Т. 85. С. 442.

229

Миних Э. Записки. С. 400.

230

Дело о Курляндском герцоге Эрнсте Иоанне Бироне // Чт. ОИДР, 1862. Кн. 1. Смесь. С. 90.