Казаки

Все эти замечания были известны в Москве и располагали там власть в пользу Бруховецкого. Князь Ромоданов-ский, главный начальник московской рати на юге, был за Бруховецкого. Бруховецкий в письмах к Мефодию хвалил его, и говорил: «мы бы все пропали, если бы не Ромоданов-ский», и это, разумеется, доходило до Ромодановского и до других из московских людей, до кого нужно. Мефодий, со-шедшись с Бруховецким, работал в его пользу всем своим влиянием в Москве, вел интригу тайно, явно до поры до времени он льстил Золотаренку и продолжал казаться по-прежнему его другом. Мефодий хотел, чтобы Золотаренко писал на Сомка побольше доносов, чтобы, таким образом, при помощи его как можно более заподозрить и впоследствии погубить последнего. Золотаренко поддавался Мефодию во всем, как своему давнему другу, и строчил в Москву на Сомка злые наговоры, так же точно, как Сомко писал на Золотаренка. Москва, давно не веря Сомку, не стала верить и Золотаренку.

Несколько времени, однако, Москва наклонялась более всего к примирению с Хмельницким, в надежде, что многие за Днепром, по примеру Юрия, обратятся к царю. В пользу Хмельницкого располагал в Москве правительственных людей бывший писарь Семен Голуховский, которого приняли в Москве радущно, и который, поэтому, с другой стороны-располагал к Москве и Хмельницкого и обнадеживал царскою милостью. Золотареико и Сомко ошиблись в этом человеке: и тот и другой надеялись, что Голуховский будет за них стоять, а вышло, что он не стал ни за того, ни за другого, а был щедр на обещания и заступался перед царем за молодого гетмана. Хмельницкий получал от него из Москвы убеждения быть верным царю. Вероятно, Голуховско-му принадлежит одно письмо, напечатанное в т. IV «Памятников Киевской комиссии», без имени, тем более, что пишущий говорит о недавнем своем пребывании у короля польского. Мне — пишет он — на дороге и на разных местах в это время говорили поляки, и старшины ихние, и чернь, и духовные: уж мы всех козаков забрали в мешок, только еще не завязали! Поэтому надобно остерегаться поляков: они никогда не желали и не желают добра Войску

Запорожскову и всему народу греческой веры. Я, имея хлеб и соль в Войске Запорожском, как прежде советовал, так и теперь советую: обратитесь по-прежнему к его царскому величеству, яко ко благочестивому христианскому монарху, помня свою присягу, заранее видя над собою ляцкую и бусурманскую хитрость. Он пишет, что царь знает, что Хмельницкий изменил под Слободищем поневоле, что он тогда спешил подать помощь Шереметеву, но, по грехам, это намерение не исполнилось; _царь прощает и предает забвению этот поступок; царь подтвердит все вольности, даст вдвое. Голуховский припоминал Юрию его родителя, отдавшего царю Малую Русь и пребывавшего ему в верности.

XII '

Хмельницкий колебался то туда, то сюда. С Польшею не ладилось у него вскоре после замирения, как и следовало ожидать. На нега писали и доносили; его подозревали в Варшаве; польские коронные гетманы ожидали от него измены, а он в письмах своих к королю жаловался на сплетни и на клеветы, которыми его чернили в Польше. В Украине дожидались польского сейма, который должен был утвердить слободищенский договор. На этот сейм посланы были послы от Войска Запорожского. Договор был утвержден. Объявлена всеобщая амнистия. Старшины за преданность Польше получили привилегни на разные имения5. Но от этого не прекратилось недовольство. Козаки жаловались, что татары, союзники поляков, под видом готовности гетмана на войну против москвитян, рассыпались загонами по Украинской земле, грабили, разоряли и уводили в плен

русских жителей. Гетман Хмельницкий раз десять просил польское правительство, чтобы послано было скорее коронное войско совместно с козаками и ордою на левый берег Днепра, чтобы таким образом можно было отклонить орду от правого берега. Не дождавшись от Польши войска для избавления подвластного себе края от татар, 7-го октября, 1661 г. Хмельницкий сам заключил договор с ханом Мех-мет-Гиреем. Хан обязался послать с казаками на левый берег свою орду, запретил делать набеги и опустошения в тех полках, которые пойдут на войну, не делать насилий лицам и имуществам в тех жилых местностях на левой стороне Днепра, которые будут отдаваться гетману, не останавливаться более трех дней под теми городами, которые не станут сдаваться, чтобы не подать татарам возможности рассыпаться по краю и делать грабежи, не входить в переговоры с неприятелем без ведома польского короля, а при отступлении в Крым орде воротиться по левой стороне Днепра, а не по правой.

Это были меры, найденные тогда возможными, чтобы прекратить разорительное пребывание татарских орд на Украине правого берега. Соединившись таким образом с'татарами, Хмельницкий отправился на левый берег Днепра в октябре. 21-го октября 1661 года Хмельницкий и хан, пе-решедши Днепр, стали под Переяславлем. Хмельницкий с козацкими полками стоял обозом на Поповке за рекою Трубежем. Великорусский воевода в Переяславле, Песков,, доносил впоследствии царю, что у Хмельницкого постановлялся тогда тайный договор с своим дядею Сомком; последний обещал изменить царю, когда пойдут из-за Днепра польские военные силы под Переяславль; что это намерение не состоялось оттого, что впору прибыли в Переяславль великорусские ратные силы. Этому доносу нельзя, конечно, слишком доверять, потому что тогда подобные донесения Писались под влиянием сомковых врагов, которых было много у наказного гетмана. Сомко съезжался с своим племянником на разговор на плотине между городом и неприятельским станом. Он объяснял московским воеводам, что на этих разговорах он убеждал племянника обратиться к царю, быть под его высокою державою, обнадеживая его царскою милостью, делал, одним словом, то, что ему было прежде приказываемо делать, но Юрий не послушал его. Сомко убеждал его писать к царю. — «Нечего мне писать, сказал Юрий, я гетман, свободный человек; надо мной нет королевского гетмана и воеводы, а если и есть королевское войско, то под моею властью; а ты наказный гетман не сам

по себе, а от меня, ты прогони московских людей из украинских городов, отдай мне весь снаряд со всеми принадлежностями, и покорись королю, своему вотчиннику. Эта отчина королевская, а не царская».

Передав эти слова воеводам Чаодаеву и Пескову, Сомко заметил, что Юрий таким образом говорил только по нужде, под влиянием Лесницкого, Носача и Гуляницкого; без них он бы иное говорил, иначе бы поступал.

Постояв несколько времени под Переяславлем, Хмельницкий разослал отряды возмущать козаков и склонять на свою сторону, но это не удалось ему. В местечке Песчаном полковник уманский Иван Лизогуб попался в плен. Хмельницкий, ничего не сделавши, отошел от Переяславля с ханом , а по уходе его воеводы жаловались царю, что во все время этой осады Сомко пил, худо распоряжался, никакого от него прока не было, явно дружил врагам. Как только козаки с московскими ратными людьми в ыйдут на вылазку, Сомко посылает есаулов загонять их опять в город, и до пленных не допускал великорусов, чтобы они не могли получить никакой ведомости. Взятый в плен Лизогуб отдан был под надзор брату его, переяславскому мещанину. Сомко не допускал до него московских людей, чтобы они не получали от него никаких сведений. Сомко впоследствии объяснял, что Лизагуб объявил о своем переходе на царскую сторону.

Хан и Хмельницкий двинулись к Нежину: отряды козаков и татар делали разорения по левобережной Украине, доходили вверх даже далее Стародуба, врывались в великорусские земли; по известию донесений от Хмельницкого королю, козаки и татары доходили до Калуги. Но ни один укрепленный город не был взят ими; проходивши по Украине до праздника Богоявления, хан и Хмельницкий ушли за Днепр. Часть козаков, оставшуюся под начальством Тимофея Цьщуры в Ирклееве, разгромил Ромодановский. Ир-клеев, принявший Цыцуру, был за это сожжен; сам Цыцура взят в плен. В Кропивне был взят другой предводитель казацкого загона, Мартын Курощуп. Обоих отправили в Москву.