Казаки

— Козаче товарищу! Скажи мени правду щыру. Призывав тебе особысто гетман, як тебе сюды сотныком на-ставыв.

— Призывав, — отвечал сотник.

— А що вин тоби тоди казав! — говорил Дорошенко. Казав, щоб ты за мною пыльно доглядав и назырав и ему про мен звистку давав? Так, серденько.

— Отже не так, — отвечал Молявка-Многопеняж-ный. — Казав паи гетман, щоб я робыв для тебе усе,- що тоби здаеться потрибным, и був бы тоби у всим на по-слузи. Казав, щоб я не доводыв до того, щоб сам твоя мылост попросыв чого для себе, а щоб запобигав твому хотинню, казав до того, щоб, я, Боже храны, чым твою мылость не уразыв и не роздражныв. Оттоби хрест святый, що се мсни гетман, призвавши до обозу пид Вороновкою, росказував.

А того, щоб я за твоею мылостию назырав, сёго и не потрибно було мене научаты. Бо не в гнив твоей мылосты буде: як бы я що побачыв от твоеи мылости недобре, то и

без гетманьскои науки учиныв бы згидно з присягою, котору давалем цареви.

— Добре кажеш, козаче, — отвечал Дорошенко: — отже и я хочу жыты згидно с прысягою, що далем цар-ському велычеству перед гетманом и царським боярином, и не маю ни с чым ховатысь ни вид тебе, ни вид пана гетмана. Тепер, як царське велычество мене прийняв и я зрикся на вики свого гетмансьтва, то уже ей-Богу не хочу ничого, абы тильки жыты прыватно без клопит. Далеби, не жалию того несчастлывого уряду гетманського! ичым добрым ёго спомъянуты! Дьяковать Богови, що ся вага з моих плечей спала! От, у сёму куточку вику дожыватыму тыхо и смырно, ничого не видаючи, ни о чым не дбаючы, що там на сёму многомятежному свити дияться буде! Вид-крылысь мои слипы очы: побачыв я, що як мы тут доби-ваемось на свити, вси великощы свитовыи — усе порох и смитьтя! Подарував мени паи гетман маетку, по весни поииду туды, буду роспорядковаты, хозяйноваты, а тут у двори сад, бачыш, завожу: може, Бог доведе -и плоду з ёго покуштоваты! Об тым тильки думаю, абы матери моей и родычам зоставлена в Чыгирыни худоба не пропала, як война там почнеться. ,

— Колы не дай Боже те станеться, — сказал Молявка, — паи гетман нагородыть твою мылость и всих родычив твоеи мылосты совыто на сим боци.

— Паи гетман так и обицяв, — сказал Дорошенко. — Я ёму вирю, бо у ёго серце дуже добре, дай Боже ёму здоровья.

На праздниках Рождества Христова приехала семья Дорошенка. За ними приехала прислуга, привезли подводах на двадцати разные припасы и домашнюю рухлядь Дорошенка. Тогда один из покоев в новопостроенном доме оставлен был для приема посетителей, а в остальных разместился он с своею семьею, состоявшею тогда из жены, малолетней дочери, матери и брата Андрея. У Петра Дорошенка с женою тотчас же начались обычные несогласия. Молявка-Многопеняжный постоянно, как и прежде, посещавший Дорошенка и всеми мерами услуживавший ему и угождавший, был свидетелем бурных семейных сцен между несогласными супругами, и Дорошенко, зная от самого Мо-лявки о его несчастном семейном приключении, говорил ему: .

— Не журыся, пане сотныку, що у тебе жинку видня-лы. Бувае с жинкою спражне пекло, от як и мени. Оже-ныться чоловикови бувае дило добре, тильки ридко удачлыве. С тобою може сталось бы такеж, як и зо мною. А колы тебе жинка покынула, то и дьякуй за се Богови!

Молявка-Многопеняжный сказал Дорошенку, что одинокому жить скучно и он, может быть, женится снова. Дорошенко воскликнул:

— А не дай тоби Господы! На що тоби та жинка здала-ся — камень за плечыма!

На праздник Богоявления в 1677 году приехал к Дорошенку тесть его Яненко, проезжавший из Чигирина в Новые Млины, где гетман указал ему жительство и в окрестности этого местечка подарил ему имение. По этому поводу был у Дорошенка роскошный обед. Сотник, разумеется, был приглашен туда. Яненко, видя, что зять его относится к сосницкому сотнику по-дружески, и сам также стал относиться к нему. У Молявки-Многопеняжного между тем назревала лукавая мысль: соблазняла его возможность отличиться перед гетманом своею умелостью надзирать за Дорошенком; очень хотелось ему, чтоб кто-нибудь, либо сам он, либо иной из его родни, переведенной на жительство на левую сторону Днепра, проговорился, а он бы донес о том гетману. Его намерению помог неосторожно брат Петра Дорошенка — Андрей.

Завелся за обедом разговор о Юраске Хмельницком, бывшем тогда в Украине героем дня. Петра Дорошенко сказал: ■

— Я его знаю давно, як ёму був тильки симнадцятый год и наставылы ёго гетманом. О, смиху було немалого з того гетмансьтва! Я тоди Прылуцьким полковныком був. Боярин Васыль Борысович Шереметев, будучи в Киеви, на всю' громаду примовив: этому гетманишке только бы гусей пасти, а не гетмановати! Мы вси, скильки нас було там, трохи не луснулы з регату! -

— За таку ущыплыву примовку на нашого гетмана боярин Васыль Борысович достойно сыдыть уже двадцятый год у тяжкий неволи, — сказал Андрей Дорошенко. — Оттож ёму Бог заплатыв! Глядить же, абы Юраска тепер не показав, що прийшов ёму час не гусей пасты, а мос-калив быты! Як бы вин москалям и казакам ливобереж-ным , не задав прочухана! Ось побачыте. Сыла турецька велика; москалеви з нею не справытысь! До Юраски весь люд сьшне, не тильки з того боку, а навит и з сёго, як тильки почуе, що за турецькою помичью иде батькивщину овою видбираты.

Со злобною радостью слушал эту речь Молявка-Многопеняжный и только хотел, чтоб от Петра Дорошенка после-давал ответ в таком же духе, но Петра Дорошенко, строго взглянувши на брата, расходившегося от немалого употребления вина, сказал:

— Андрию! Не подобно таке верзты. Мы вже свою справу покинчалы, усе утерялы. Прохалысьмо у царя ласки и притулу и одибралысьмо. Маемо до конця нашого вику дьякаваты сердечне велыкому гасудареви за мылость, а не хвалыты царських злочынцив.

— Я, брате Петре, их не хвалю, — отвечал опомнившийся Андрей: — я кажу тильки, яке несчастьтя нам тра-питыся може, а того я не жадаю, щоб воно сталось, не дай Боже! ■

После этой беседы Молявка-Многопеняжный, воротившись домой, настрочил донесение к гетману, где изложил слышанные им на обеде у павшего гетмана речи Андрея Дорошенка, произнесенные в нетрезвом виде, но в своем доносе не солгал и написал, что Петра Дорошенко остановил своего брата и пожурил его за непристойные слова.

Донос этот пришел не, совсем кстати для Молявки-Многопеняжного, хотя не остался без вреда для Петра Дорошенка.

Через несколько дней после того поехал Андрей Дорошенко в Ватурин к гетману по очень важному делу, в котором мог угодить Самойловичу. Производился суд над Стародубским полковником Рославцем и Нежинским протопопом Адамовичем. Эти господа подавали донос на гетмана в Москву, но были отосланы к гетману для предания их войсковому суду. Низложенный чигиринский гетман посылал своего брата Андрея с уликами важными и полезными для Самойловича. Андрей прибыл в Ватурин тотчас после того, как гетман получил донос от Малявки-Много-' .пеняжного. Видел Самойлович на деле расположение к себе Дорошенков, принял Андрея очень радушно и прямо спросил его: зачем он произносил непристойные речи на обеде у своего брата Петра о силах Юраски Хмельницкого, кота-рых будто бы Москва не одолеет? Хотя Самойлович не сказал — откуда он узнал об этом, но Андрею не трудно было догадаться, что донос на него послан сосницким сотником. Андрей Дорошенко сразу сознался во" всем, извинялся тем, что был тогда в подпитии, и клялся быть вперед осторожнее. Самойлович поверил его искренности, притом сознание Андрея ни в чем не противоречило доносу Малявки-Много-пеняжного. Самойлович ограничился легким внушением Андрею, но из осторожности написал об этом в Москву. В

Москве же. в Малороссийском Приказе рассудили так: за Петром Дорошеиком ничего предосудительного не замечено, но - у него в доме произносятся непристойные речи и чаять, коли Петра Дорошенка из Украины вывести прочь, то будет спокойнее. На Андрея Дорошенка не обратили большего внимания тем более, что, по донесению Самойловича, слова произносимы были «в подпитии». Все навалилось на Петра, даром что Петр никак не одобрял выходок своего брата. Вышло по пословице: с больной головы на здоровую! Из Москвы послали к Самойловичу указ прислать Петра Дорошенка в Москву «для совета о воинских делах». Самойлович в ответ на требование о присылке Петра, представил в Приказ, что Петру Дорошенку обещано было царским именем жить в Малороссии, и он ведет себя смирно: не следует его так скоро трогать с места жительства во избежание волнений в народе. Пославши такой ответ, Самойлович думал, что теперь уже не станут более требовать присылки в столицу Дорошенка.