Казаки

■ что за красавица! Вслед за ними скоро вошли в церковь наши знакомые господа, полковник Борковский и воевода Чоглоков. Воевода раза два бросил взгляд на невесту и потом уже, казалось, не хотел замечать ее; во все время литургии, не поворачивал даже и головы в ту сторону, где стояла Ганна Кусивна, хотя полковник, не раз, поглядывая на невесту, нагибался к нему и шептал ему что-то. Пред начатием литургии дьякон с амвона провозгласил, что с разрешения преосвященнейшего Лазаря, архиепископа черниговского и иовгород-северского и блюстителя киевского митрополичьего престола, по случаю отправления Черниговского полка в поход, будет совершено .венчание Черниговской сотни козака Якова Молявки-Многопеняжного с девицею Анною, дочерью козака той же сотни Филиппа Куса, с тем, однако, что супружеское сожитие их должно наступить не ранее праздника св. апостолов Петра и Павла, и самое венчание хотя и будет совершено ранее, но будет значиться якобы совершенным в день Апостолов св. Петра и Павла. По окончании литургии, поставили посреди церкви аналой, протоиерей подозвал жениха и невесту, связал им руки «ручником» и начал последование бракосочетания. Над головою жениха держал венец его зять, сотник Булавка, над головою невесты сестра жениха, жена Булавки. По окончании обряда протоиерей велел новобрачным поцеловаться. Тут скоро подошел к невесте родитель ее Кус, взял дочь за руку, и, не обращая внимания на жениха, ни на кого из окружавших, потащил ее из церкви: он буквально исполнял приказание преосвященного. Жених остался один. Подошел к нему полковник и промолвил:

— Будь здоров, козаче, с молодою жоною, дай Бог тоби счастьтя и во всим благопоспишення, добра наживать, ди-тей породыть и сгодавать и до рОзуму довесты. Теперь до мене йды хлиба-соли покуштовать, да от мене разом зо всима в поход, а я Булавци росказав твий биз и все що тоби на дорогу треба, выпроводыть, поки ты у мене гостю-ватымеш.

Нельзя было ничем отделаться Молявке. Он рядовой козак, а полковник приглашал его к себе за стол наравне с начальными особами: слишком великая честь! Не сказавши ни слова, Молявка пошел за полковником.

— Що, пане воевода! — говорил полковник воеводе, выходя из церкви: — Яку кралю добув соби сей козарлю-га? А!

— Мне не пристало на женскую красоту прельщаться, — отвечал понуро воевода: — не. по летам то мне, и не по званию. Притом она чужая жена, а Господь сказал: аще кто воззрит на жену во еже вожделети ю, уже любодейст-вова с нею в сердце своем!

Народ расходился из церкви. Полковник с воеводою сел в колясу, и оба поехали в дом полковника. На крыльце дома стояли полковые старшины, обозный, судья и писарь. Они были в другой церкви и ранее прибыли к полковнику. Все вошли в дом, за полковником явились сотники. Кушанье уже было готово, все сели за стол. Недолго тянулась эта дорожная трапеза; ели немного, но пить надобно было не мало и притом заздравные чаши. Полковник провозгласил чашу здравия великого государя, потом чашу за гетмана и все войско запорожское, а наконец, за успех предпринимаемого похода. Тогда полковник объявил, что время двинуться в путь. Полковница позвала детей. Борковский благословил их, дал обычное наставление во всем слушаться матери, потом, обратясь к обозному, сказал, что вместо себя ему поручает управление оставшимися козак^-ми, приказывал жить в согласии и дружбе с воеводою 'И совет с ним держать во всех делах, касающихся города.

— Счастливо оставайтесь и нас дожидайтесь! — было последнее слово полковника, обращенное ко всем остававшимся.

У крыльца стоял оседланный конь полковника. Борковский вскочил на него с такою быстротою, как будто ему было двадцать лет от роду. Приподнявши шапку, он последний раз обратился к стоявшей на крыльце семье и произнес:

' — Прощавайте! З Богом! — и хлестнул он слегка коня

своего. За ним сели на своих коней, заранее подведенных в полковничий двор, старшины и сотники и двинулись. Загремели литавры. Заколоколили по всем церквам. По этому знаку сотни двинулись с своих становищ, и сотники спешили соединиться с своими подначальными. Булавка поехал впереди своей сотни, а ближе всех к нему следовал его шурин, Молявка.

IV

День, когда совершилось венчание Молявки-Многопеняжного, был ясный и жаркий. В хате Куса собрались две старухи — 'Кусиха и Молявчиха — ожидать своих детей из церкви. С Молявчихою пришла дочь ее, жена сотника Булавки, женщина лет двадцати пяти, не дурная, но худощавая. Все три были одеты в праздничные «сукни>>, вышитые шелками и золотом, в парчовых «очипках», покрытых «намитками», такими тонкими, что сквозь них просвечивала золотное шитье. Скрипнули двери и, вместо ожидаемой новобрачной четы, вошел Кус с одною только дочерью.

— Слава Богу! — воскликнул Кус. — Покинчали! От тоби, свахо, нова дочка, нова робитныця в твоем доми. Любы да жалий, за дило погрымай, да легенько, по-мате-рыньски. 1

— ■ Моя голубочко, моя ластивочко! — произносила Молявчиха, обнимая И обцеловывая Ганну. — А Яцька м'ого, чи вжеж таки не пустылы попрощаться с матирьЬ та /С жинкою.

— Полковник поклыкав до себе обидать, — сказал Кус. — Не можно було ёму видмовытысь, бо есть регимен-тарь. Мабуть, нарочно поклыкав, щоб не даты ему мизга-тысь коло молодои подружья, щоб так сталось, як владыка велив — не зиходытысь ёму с жинкою, поки пист не пройде. А вже-ж, свахо, прийдеться нам попостыться и на диток наших не утишаться, аж поки не вернеться вийсько с походу!

— Эге! колы б то вернувся! — сказала Молявчиха со вздохом.

— Вси в Божий воли! — сказала Булавчиха. — Таке наше житьтя, що козаки наши чоловики частиш без нас, як з намы. И мий, бач, поихав, мущу одыньщею чекаты повороту ёго. На Бога треба вповаты, милостыв буде, колы Его воля!

— Мудре слово сказано! — произнес Кус. — И моя Ганна дивка розумна теж скаже. Так, Ганно?

— Так, тату! — сказала Ганна. — Що Бог дасть, нехай так и буде! — Но в это время у ней невольно показались слезы.

— А буде таке, — сказал Кус: — що як вернеться зять, тоди наклычемо гостей, да справимо таке бучне весильля, щоб рокив зо-три об ным говорылы. А тепер поки в своии семьи без юстей, даваймо обидать. Дочко! Знымы з себе празднык°ве одиньня, да порайся з наймичкою, щоб бид налагодыли. Сходы сама до пивныци да наточи тернивки и вишнивки, що у чимадых барылах стоять у куточку: уже десять лит як наливалы, береглы для слушного часу. А тепер такий час прийшов, що красчого не було. Уточи два джбана, да сама несьц а наймычци не давай и наймыта до пивныци не пущай, бо вонь! наточуть, да не те що самы нышком пытымуть, а ще людей частоватымуть, А воно .у нас таке... клеигот!

Ганна вошла в комнату, расположенную рядом с передней избой той же хаты, и вышла оттуда в другом одеянии, какое носила по всяк день. На ней была черная с цветами исподница и зеленая суконная сукня. Она, гремя ключами, вышла из хаты в сени.

Кусова хата двумя окнами выходила на двор, одним окном на улицу. Оставшись одни, старики заметили, что из улицы кто-то заглянул к ним в окно.

— Кто се там? — с беспокойством сказал Кус и вышел из хаты. — Чого там вам? — слышался его голос. — Чого вы спынаетесь на прысьпу, да зазыраете в чужу кату! Идить, идить соби, видкиля прыйшлы! -

Он воротился в хату. .

— Кто там? — спрашивали его Кусиха и Молявчиха.

— Якиись москали, — отвечал Кус; — из воеводських ратных, запевне: двое их коло викон стоялы. Я протурыв их. Се, бачу, дизналысь, що з сего двора сёгодни винчалысь у церквы, так думалы тут весильля справлятымуть. Прый-шлы банькы вытрыщать. На чужий коровай у их очи по-рываються. Хотилось бы им, щоб их позвалы поисты да попыты. Навъязлывы люды си москали. Цур им, од их полы вриж да втикай наш братчик.

Вошла Ганна, а за нею наймичка. Ганна держала два <<джбана» с наливкою, наймичка — посуду. Накрыли скатертью стол, поставили посуду, положили ножи и ложки. Кусиха из шкафа достала серебряные чарки. Когда на столе все было установлено, наймичка стала приносить ествы: сначала борщ с рыбой, потом жареную рыбу, пирог с рыбой, ягоды и мед в сотах. Поставивши кушанья на стол, сама наймичка взяла ложку и села за стол с хозяевами. Затем вошел наймит, мужчина лет сорока, годовой работник, обедавший всегда с хозяевами. По приглашению Куса и наймит и наймичка выпили водки и пожелали счастия, здоровья и благополучия новоповенчанной паре. Обед шел как-то торжественно и как бы священнодейственно; все были молчаливы, прониклись важностию совершившегося события. Вдруг раздался колокольный звон.