Казаки

В 1847 г. в Киеве по доносу студента жандармского сына, Петрова, взято было под арест нисколько лиц, принадлежавших к кругу малороссийских писателей, и в числе их народный поэт Тарас Шевченко, которого превосходные стихотворения знают не только почти все читающие малороссы, но и многие великороссияне и славяне. Всех захваченных притащили в III отделение, где и засадили. Из их бумаг и писем оказывалось, что все они проникнуты идеею соединения Славян и любовию ко всем славянским народ-нонаселениям вообще и украинскому в особенности, омерзением к крепостному праву, и к религиозным и национальным ненавистям, и соболезнованием о невежестве народа. Вместе с этим некоторые письменно выражали мысль, что было бы очень полезно, если бы существовало ученое общество с целью сближать умственную деятельность славянских народов и распространять в народе просвещение1. Что с мыслью об этом обществе не соединялось намерение основать так называемое тайное общество, доказывает ясно то, что в бумагах обвиняемых лиц найдено было порицание правила: «цель оправдывает средства». Как при этих данцых возможно было обвинить в политическом преступлении, когда общество существовало в предположении, а не на деле, и мысль о федеративном союзе Славян представлялась только как идеал в отдаленном будущем? Можно ли было за это обвинить и карать, да еще как и как долго?! Но что невозможно для простых людей, для Дуб-бельта было возможно. Он тотчас увидел, что тут есть готовый материал, чтоб представить дело так, ■ будто бы

Во II №-pe «Киевской Старины» за 1883 Костомаров рассказывает о своем кружке так: «в генваре 1846 г. пишущий эти строки вместе с приятелями своими Ник. Ив. Гулаком. Вас. Мих. Белозерским и Александр. Александров. Навроцким толковали о том, как бы следовало путем воспитания юношества, издания сочинений, относящихся к славяноведению и при всяком случае частными беседами стараться звакомить русское общество с славянским миром. При этом мы составили для себя desiderata, в которых выражалось то, что, по нашим убеждениям, должно было лечь в основу будущей славянской взаимности. Первое желание касалось способов деятельности тех лиц, которые бы нашли в себе силу быть апостолами славянского возрождения. Это желание состояло .в том, чтоб соблюдалась искренность и правдивость и отвергалось иезуитское правило об освящении средств целями, затем следовали желания, касающиеся славян. Они были не многочис-лены и не сложны, и состояли в следующих пунктах: 1) освобождение славянских народностей из-под власти иноплеменников, 2) организование их в самобытные политические общества с удержанием федеративной их связи между собою; установление точных правил разграничения народностей и устройства их взаимной связи представлялось времени и дальнейшей разработке этого вопроса историей и наукою, 3) уничтожение всякого рабства в славянских обществах, под каким бы видом оно ни скрывалось, 4) упразднение сословных привилегий и преимуществ, всегда наносящих ущерб тем, которые ими не пользуются, 5) религиозная свобода и веротерпимость, б) при полной свободе всякого вероучения, употреб^шие единого славянского языка в публичных богослужениях всех существующих церквей, 7) полная свобода мысли, ,на:учного воспитания и печатного слова и 8) преподавание всех славянских наречий и их литератур в учебных -заведениях всех славянских народностей», открыто существующее тайное политическое общество и окрестил сочиненное им общество именем Украйно Славянского! .. Николай Павлович, человек формы, давал больше значения противным ему идеям, когда они были облечены в формальность, поэтому уничтожить общество в его глазах представлялось великой заслугой; следовательно, Дуббельт мог надеяться высочайшей награды и благоволения.

Под нравственною пыткою заключения в крепости, принудили обвиняемых наклепать на себя, что действительно было общество24; с своей стороны III отделение дозволило им представить вымышленное общество в елико-возможно извинительном свете. Таким образом они написали, что их общество касалось западных Славян, а не почиющих под кроткою десницею всероссийского монарха, который один может освободить их из уз немецких и турецких. Как ни нелеп был вымысел, как ни противоречил всему, что находилось в бумагах арестованных лиц, однако дело слажено. Свежеиспеченные государственные преступники хотя и получили наказание, но растворенное отеческим милосердием.' Некоторых, главнейших, засадили в крепость — кого на год, кого на три года, а потом послали на службу в великороссийские губернии; но и тех и других отдали под строжайший надзор полиции.

Поэта Шевченко послали рядовым в Оренбург, а потом в Новопетровское укрепление; Николай I строжайше приказал, чтоб ему не позволяли ни писать, ни рисовать (он был и живописец). Шевченко пробыл более десяти лет в такой нравственной пытке, в ужасной стране на восточном берегу Каспийского моря, на солончаках, где даже трава не растет, постоянно под надзором ефрейторов, наблюдавших, чтоб он чего-нибудь не написал или не нарисовал. Как обращались с другими, можно судить из следующего: одного из политических преступников, бывшего киевского профессора Костомарова, сослали в Саратов. Там случилось необыкновенное убийство: нашли двух мальчиков,

замученных и брошенных на лед Волги. Подозрение падало на евреев. Приехавший из Петербурга следователь потребовал через губернатора к себе Костомарова и поручил ему написать записку о том: представляет ли история данные для того, чтобы допускать возможность существования между евреями какой-нибудь кровожадной секты? Костомаров, занявшись этим предметом несколько месяцев, представил следователю записку, где по своему убеждению высказал, что существование такой секты возможно. Между тем губернатору Кожевникову, хотелось, чтоб было напротив. Он призвал Костомарова и несмотря на то, что сам поручил ему исполнить требование следователя, грозил засадить его в острог, пользуясь своим правом над сосланным политическим преступником и придираясь к тому, что Костомаров в своей записке находил кровавую сторону в самых библейских сказаниях и пользовался при составлении этой записки запрещенными книгами. А этот губернатор, как говорят, был либерал! Когда, скоро после того, вместо его прислали не либерала, но воплощенную ничтожность, и следователя, благодаря записке Костомарова (представленной в министерство и выданной следователем за свою), назначили в Саратов вице-губернатором, новоприбывший с губернскими властями полицмейстер в назначенный день пожелал видеть всех состоящих под надзором полиции в Саратове, призвал Костомарова вместе с польским книгопродавцем Завадским и несколькими другими поляками, поставил их в ряд с людьми дурного поведения, отданными под надзор полиции по делу об убийстве мальчиков, и начал читать им отеческое нравоучение, чтоб они вели трезвую жизнь и не шатались по кабакам и зазорным домам.

Этих черт достаточно, чтоб показать, что значила при Николае отдача под надзор полиции политического преступника. Но к чести русского общества надобно сказать, что везде, куда ни ссылал император наших земляков, их опала служила дипломом на участие, уважение и доверие; опальные с своей стороны, честным поведением на службе и в частной жизни доказали, все без исключения, твердость своих нравственных убеждений. В довершение бесстыдства, с каким производился розыск о киевском деле, надобно присовокупить, что Петров, в награду за донос был оставлен на службе в III отделении с деньгами и чином XII класса, на который он, как студент II курса, не имел ни малейшего права. Петров однакож изменил за деньги своим покровителям, продав какие-то бумаги III отделения, за что также был куда-то сослан.

После Киевского дела запрещены были все сочинения обвиненных, и цензура и шпионство начали ужасно свирепствовать против Малороссии; не только малороссийские книги подвергались недозволению являться в свет, преследовались даже ученые статьи о Малороссии на великорусском языке; самые названия Украйна, Малороссия, Гетманщина считались предосудительными.