Страница 4 из 57
Астольфа де Кюстина нельзя назвать великим человеком. Его талант с детских лет ограничивался искусственным и узким горизонтом, внутренней робостью, которую он иногда мог скрыть, но не преодолеть, трагическими ранами его чувственной жизни и, наконец, романтически-искаженным восприятием жизни. Все это помешало ему хотя бы приблизиться к истинному величию.
Но все-таки по любым меркам Кюстин был неординарным человеком. Преобладающее влияние матери, породившее в нем некоторую женственность характера, наделило его интуицией, значительно более тонкой, чем это свойственно мужчинам; острый ум и прекрасное для того времени домашнее классическое образование сочетались с широким взглядом на мир — результат многолетних путешествий, и страстной увлеченностью языками и литературой. Несчастья личной жизни сделали его своеобразным философом, наделив чуткостью к нравственным ценностям и неприятием всяческого лицемерия и ханжества. В некоторых отношениях он обладал тем возвышенным взглядом, который поднимал его над условностями и предрассудками того времени.
II. ЗАЧЕМ НУЖНО ЕХАТЬ В РОССИЮ?
Что именно побудило Кюстина отправиться в Россию остается не вполне ясным1. Однако в этой связи заслуживают внимания три обстоятельства.
Во-первых, лишь в предыдущем, 1838 г., с вопиющим опозданием вышла в свет его четырехтомная книга об Испании — ведь путешествие в эту страну он совершил уже семь лет назад. С тех пор там уже сменился образ правления, и многое в книге явно устарело. Кюстину пришлось даже изменить название, чтобы подчеркнуть ее исторический аспект, и на титульном листе значилось: «Испания при Фердинанде VII»2. Несмотря на подобное отставание, книгу сравнительно хорошо приняла критика, во всяком случае, лучше, чем все его прежние труды3. Уже благодаря одному этому, он проникся убеждением, что именно описание путешествий — а не роман, стихи или драма — составляют его сильную сторону.
Кроме осознания наиболее свойственного ему литературного жанра в связи с испанским путешествием, у Кюстина могли быть также и сближения, относящиеся уже к самой сути дела. Он был в высшей степени западным человеком. Все его вкусы и интересы, его религия и политические убеждения, все это имело глубочайшие корни в истории и культуре его родной Франции и даже больше того — в традициях Католической церкви и Римской империи. Но Испания, по его собственному признанию, лишь отчасти принадлежала к Европе. Это путешествие явилось для него первым соприкосновением с неевропейским миром. Он и сам вполне осознавал это и весьма чувствительно относился ко всему, что отделяло Испанию от известного ему мира. Успех в выявлении и описании подобных различий и побудил его использовать этот свой талант в другой полуевропейской стране — России. Он так и написал в книге об Испании, признавшись, что ему было бы интересно сравнить Россию и Испанию, эти оконечности Европейского континента, связанные с Востоком более, чем какая-либо другая страна в Европе4.
Уже одного этого было бы вполне достаточно, чтобы объяснить путешествие Кюстина в Россию. Но возникшие таким образом побуждения должны были многократно усилиться после получения в августе 1838 г. письма от Бальзака с похвалами его испанским запискам. Это письмо вскружило бы голову даже более известному и не менее амбициозному человеку, чем маркиз де Кюстин. Легко представить, с каким обостренным наслаждением — уже никогда более не повторившемся за всю его литературную карьеру, читал он слова Бальзака:
«/.../ мало найдется современных книг, сравнимых с вашими письмами.
Пусть сказанное мной останется между нами, ведь такой труд, как «Испания», совершенно не под силу никому из профессиональных литераторов.
Ваше призвание — путешествия. То, что вы делаете, поражает меня, и мне кажется, сам я не способен написать подобные страницы».
Такие слова прославленного автора «Отца Горио» должны были звучать сладчайшей музыкой в ушах Кюстина, для которого не было ничего драгоценнее подобной похвалы, которой хватало не только на то, чтобы поддержать его, но и усилить у него вкус к путешествиям. Но Бальзак не ограничился одними только похвалами:
«Если вы предпримите то же самое и в отношении других стран, у вас появится возможность составить уникальное собрание в сем роде, и оно, поверьте мне, будет воистину драгоценно. Я сделаю все, что в моих силах, дабы привлечь вас к описанию таких стран, как Германия, Италия, Севери Пруссия. Это принесет вам великую славу»5.
Я взял на себя смелость выделить курсивом в этой цитате слово «Север», которое употреблялось тогда во Франции для обозначения России. Как видно, Кюстин получил от Бальзака не только горячую похвалу с пожеланием сделать своим metier* описание путешествий, но также и вполне конкретное предложение включить Россию в число предполагаемых для этого стран. Вряд ли возможно, чтобы на Кюстина не повлияли эти слова Бальзака, когда менее чем через полгода он начал готовиться к поездке в Россию.
Знакомство Кюстина с Бальзаком относится к началу тридцатых годов, после благоприятного отзыва Бальзака об одном из его ранних сочинений — любезность, на которую Кюстин ответил по случаю первого и единственного представления бальзаковского «Вотрена». В 1835 г. они встретились в Вене, где Кюстин познакомился с будущей женой Бальзака г-жой Ганской. Дружественные отношения продолжались до появления «России в 1839 году». Хотя Бальзака часто и предупреждали о сомнительной репутации Кюстина, он решительно не хотел принимать во внимание то, что считал его личным делом. Однако после приезда Кюстина из России Бальзак, озабоченный финансовым и политическим
а Metier— профессия, ремесло (франц.).
положением г-жи Ганской в этой стране, решил отдалиться от маркиза, вплоть до того, что запретил г-же Ганской писать ему. Когда он сам вскоре приехал в Санкт-Петербург, то некоторое время подумывал даже написать нечто вроде критических замечаний на книгу Кюстина. Однако холодность приема в России (со стороны императора — память о визите маркиза) вместе с собственными наблюдениями русской жизни, заставили его отказаться от этого намерения. Проезжая через Берлин на обратном пути в Европу, он, по донесению французского посланника, говорил о России ничуть не лучше, чем Кюстин6. Да и г-жа Ганская, в отношениях которой с официальным Петербургом не было недостатка в горечи, судя по всему, весьма ценила произведение Кюстина7.
Вторая причина для путешествия Кюстина также не может быть доказана с полной достоверностью. Речь идет о восхитившем его и, может быть, возбудившем в нем дух соперничества первом томе «Демократии в Америке» Алексиса де Токвиля, который появился в 1835 г.8 Его колоссальный успех был одним из самых выдающихся событий французской литературно-политической жизни в 1836 и 1837 гг., как раз когда Кюстин готовил свою книгу об Испании. О его глубоком впечатлении от труда Токвиля свидетельствует не только цитата на титульном листе «Испании при Фердинанде VII»a, но в высшей степени уважительные упоминания и мнения о взглядах автора «Демократии» в письме XXXI той же книги. После завершения своего труда у Кюстина должно было возникнуть желание пос-
а «Цель моя заключалась отнюдь не в восхвалении какой- либо формы правления вообще, ибо я принадлежу к числу тех, кто не верит в абсолютное благо законов».
ледоватъ примеру Токвиля. И если для этого Испания совсем не годилась, то вполне подходящей была Россия.
Есть какая-то странная симметрия — с одной стороны, полного подобия, с другой — полной противоположности, как в самих личностях Кюстина и Токвиля, так и в их путешествиях, совершенных в одно и то же десятилетие к двум великим и развивающимся авангардам европейской цивилизации: России и Америки. Оба автора принадлежали прежде всего к одинаковой семейной традиции. Оба были аристократами; семейства и того, и другого жестоко пострадали во время недавней революции. Оба, отчасти как следствие перенесенных гонений, восприняли ценности старого режима. Обоих удручал упадок аристократических институтов и все больше проявлявшееся во Франции социальное равенство.