Страница 20 из 57
Francfort* и вышло под псевдонимом JJakovlev также по-немецки в 1844 г. в Лейпциге и почти одновременно во французском издании без обозначения места и издателя, вместо которого на титульном листе были загадочные слова: Chez les princi- paux librairesi [24].
Нападение Толстого более всех других затрагивало личности, было злее, язвительнее и, очевидно, предназначалось для того, чтобы выставить Кюстина на посмешище и тем уничтожить его, а не перечислять для этого все его ошибки. Как и Греч, Толстой не удержался от соблазна припомнить ему гомосексуализм и даже особо написал об инциденте 1824 г. (уже двадцатилетней давности), проявив тем самым наибольшую жестокость. Согласившись, что в книге есть места, где видны «изящество и талант», он все-таки заклеймил ее как написанную преднамеренно «в духе лжи и злосердечия» ради того, чтобы под новыми сенсациями похоронить память о «некоем скандальном приключении». Русские могут почитать для себя немалой удачей, что столь злонамеренный человек не смог отыскать ничего иного для нападения на них со своей клеветой и ложью.
Брошюра дипломата Лабенского также появилась анонимно (за подписью «Русский») под названием: Un mot sur I'ouvrage de M. le marquis de
Custine intitule «La Russie en 1839»й. Почти сразу же последовал и английский перевод (Лондон, 1844 г.) под редакцией некоего ДжБредфильда, который написал предисловие, ничуть не уступающее всему содержанию по язвительности нападок на Кюстина.
Монография Дабенского была наиболее серьезной и лучше других написанной. Он, как и Толстой, не стал распространяться по поводу отдельных ошибок, а решил выставить Кюстина в смешном виде. Но по сравнению с другими его тон был спокойнее и даже учтивее. Многие считали все эти три брошюры лишь выполнением оплаченного заказа со стороны русского правительства, однако на самом деле это было не совсем так. Хотя Толстой, похоже, получил деньги от полиции за свои, по его словам, расходы на издание, а Греч очень надеялся на такое же вознаграждение [25]; все-таки инициатива исходила, скорее всего, от самих авторов. Но по зрелом размышлении русское правительство решило, что чем меньше будет слышно о Кюстине, тем лучше0. В письме к Гречу одного из высших полицейских чинов говорилось, и, несомненно, с ведома самой высшей власти, что правительство не видит причин, почему бы российские литераторы сами не взяли на себя почин защитить свою страну от клеветы извне, как это делается в других государствах. И далее: «Однако искать таковых литераторов и протежировать оным отнюдь несовместно с достоинством нашего правительства, хотя оно и будет благодарно тем, кто трудится в его интересах по собственному побуждению /.../»4.
Все три брошюры, особенно английский перевод опровержения Дабенского, получили широкую известность (менее прочих работа Толстого) и остались не без влияния на рецензентов и непосредственно на читателей* Но в общем была слишком заметна их очевидная пристрастность и слишком сильный отпечаток официозности. Весьма показательно, что, прочитав труд Греча, Александр Тургенев жаловался в письме к Булгакову на отсутствие до сих пор «дельного и чистого критика» Кюстина5.
Французские рецензии, по большей части неблагоприятные, начали появляться только в конце 1843 г. Одна из них в журнале «La Presse», основанном талантливым, но беспринципным Эмилем де Жирарденом [26].
В архивах русской полиции найдется немало интересного об этом человеке, и, несомненно, если ему и не платили, то, во всяком случае, в течение долгих лет поощряли его неизменно прорусскую ориентацию. В конце 1830-х годов Яков Толстой в своем донесении рекомендовал «La Presse» как журнал вполне достойный негласной финансовой поддержки, но архивы подтверждают и то, что к 1843 г. Третье отделение стало с подозрением относиться к Жирардену, как к человеку сомнительной репутации и ненадежному. Для шантажа, на случай каких-либо неожиданностей с его стороны, тщательно сохранялись некоторое его сообщения. Тем не менее, с ним продолжали заигрывать, а он придерживался прорусского направления то ли в благодарность за уже полученное, то ли в надежде на будущие субсидии® В подобном контексте никак нельзя считать рецензию в «La Presse» совершенно непредвзятой.
Труднее объяснить злую рецензию в «Revue de Paris», написанную молодым поэтом Жаком Шоде- Эпо, нападки которого на Кюстина были жестокими и сугубо личными, вплоть до высмеивания его прежних, не столь успешных произведений. По оценке критика книга Кюстина принадлежит к жанру la litterature confidentielleP и была бы по-своему привлекательная, если бы ее написал ип homme illustre?. «Est-оп illustre, — риторически вопрошал рецензент, — pour avoir ecrit des romans tels que 'Aloys" /.../?»г После такого вступления нападение сосредоточивалось, главным образом, на литературных качествах книги. Многое, по утверждению г-на Шоде-Эпо, было заимствовано у других, лучших писателей. Политические и религиозные идеи туманны и по-детски несерьезны. В результате получился «расплывчатый и незначительный памфлет»7.
Конечно, Шоде-Эпо был вполне респектабельной фигурой в мире литературы, и навряд ли он поставил свое имя под тем, что вышло из-под чужого пера. Тем не менее, в донесении русского посланника в Париже министру графу Нессельроде (июль 1843 г.) находим такие интригующие слова: «Вследствие предпринятых мною шагов присланное ко мне опровержение книги г-на де Кюстина должно появиться в «Revue de Paris», а затем в фельетоне или приложении к «Ouotidie
Возможно, эти неблагоприятные рецензии уравновешивались в глазах Кюстина двумя другими относительно благосклонными, которые появились в «Journal des Debats». Они принадлежали другому Жирардену — Сен-Марку — критику, профессору литературы, известному защитнику поляков. Несомненно, выбор такого автора отражал политическую линию журнала, отрицательно относившегося к франко-русскому сближению. Однако, как говорили, «Journal des Debats» был единственным французским изданием, которое регулярно читал сам император. По этой причине, а также вследствие официозного статуса журнала, его оценка книги Кюстина приобретает особое значение.
В отношении анализа Сен-Марк Жирарден оказался навряд ли более глубоким, чем враждебные Кюстину рецензенты. В первой из его статей, появившейся 4 января 1844 г., он пишет о трудности для любого иностранца составить близкое знакомство с Россией, и его мнение само по себе можно считать классическим и достойным быть спасенным от забвенияа. Далее автор высмеивает анонимные или инспирированные брошюры, в особенности их
а См. примеч. 8 к настоящей главе.
потуги объяснить наблюдения любекского трактирщика морской болезнью. Вторая статья фактически была опровержением Греча, а не рецензией на книгу Кюстина. Сен-Марк Жирарден подловил Греча на его абсурдной аналогии русской цензуры и отверг обвинения в недоброжелательности кюстина к императору Николаю.
Интересным побочным следствием статей Сен- Марка Жирардена явилось появление в ответ на них, лучшего, быть может, из отрицательных отзывов на книгу Кюстина, хотя и оставшегося, к сожалению, незавершенным и неизданным. Профессор Кадо обнаружил в московском архиве и впервые опубликовал автограф тридцатитрехстраничной статьи П.АВяземского, озаглавленной: «Еще несколько слов о труде г-на де Кюстина «Россия в 1839 году», по поводу статьи в «Journal des Debate» от 4 января 1844 года»10.
Общий фон ответа Вяземского и причина того, почему он не завершил его, остаются до сих пор не выясненными3. Тургенев, как и в августе 1843 г., спрашивал в письме его мнение, но Вяземский, очевидно, не внял его просьбе и ничего не ответил даже на повторный вопрос, поскольку даже в декабре Тургенев жаловался Булгакову: «Без причины он бы не молчал, а я, кажется, повода не подавал, ибо люблю его по-прежнему; а может ценю и более прежнего, хотя в мнениях все так же не согласен, как и был в последнее время»11.