Страница 13 из 57
Наконец, есть пространное описание самого Кюстина его разговора в саду московского Английского клуба с неким русским, имя которого он не раскрывает. Весь тон этого места вызвал немало догадок о личности его собеседника. Ничто не противоречит тому, что им могли бьггь и Тургенев, и Козловский, и Чаадаев. Все они тогда были (или могли быть) в Москве. Хотя записанные Кюстином высказывания и другие признаки не вполне подходят к Чаадаеву, но все-таки более похожи на него, чем на двух других. Полагаю, что можно не сомневаться в том, что это был именно Чаадаев [12].
Мы не знаем, был ли только один такой разговор или несколько. Слишком неосторожно полагаться на то, что сам Кюстин говорит об этой беседе, но чаадаевские идеи, и в «Философическом письме», и высказанные изустно, произвели глубокое впечатление на него и, несомненно, повлияли и на его восприятие России.
16 августа Кюстин выехал в Ярославль и Нижний Новгород. Свою английскую карету он оставил в Москве и нанял для себя русскую, по заверениям друзей более прочную, что оказалось сверхоптимистичным. Эпидемия поломок и починок продолжала преследовать его.
Первая остановка была в Загорске6, где, как и многие иностранцы впоследствии, он намеревался посетить знаменитый Троице-Сергиевский монастырь. Здесь же его догнал некий господин, выехавший несколькими часами позднее него. По описанию это был ни кто иной, как Александр Тургенев. Этим летом, вскоре после приезда Кюстина, он возвратился в Россию. Достоверно неизвестно, встретились ли они, но поскольку оба были накануне в Москве, это можно считать несомненным.
При перемене лошадей Тургенев спросил о Кюс- тине, и на почтовой станции воспоследовала прелюбопытнейшая сцена, описание которой в книге Кюстина лишь усугубляет тайну их отношений. Судя по всему, до маркиза уже дошли слухи о крестьянских волнениях в Симбирской губернии10, где были расположены имения Тургенева, который будто бы подтвердил, что восемьдесят деревень сожжено бунтовщиками, но далее объяснил, что русские склонны приписывать это интригам поляков, которые хотят отвратить таким образом государя от дальнейшего снисхождения к ним, чтобы польские крестьяне не стали лучше относиться к русским. Столь хитроумное предположение вызвало возмущенную и язвительную реплику Кюстина: «Уж лучше бы русские обвинили свои жертвы и искали в их несчастиях какой-либо предлог, чтобы еще больше утяжелить ярмо на своих врагах, прежнюю славу коих почитают они за непростительное преступление».
Вы плохо понимаете нашу политику, — отвечал ему Тургенев, — потому что не знаете ни русских, ни поляков.
Это, — возразил Кюстин, — всегдашний припев ваших соотечественников, когда им говорят неприятные истины. — И затем, переходя к чему-то более для него знакомому, сказал, что поляков легко узнать, благодаря их говорливости; и он больше доверяет словоохотливым людям, которые рассуждают обо всем на свете, чем «молчальникам, вещающим только то, что никому не интересно».
3*
Не ясно, против кого именно была направлена эта инвектива. Тургенев, конечно, был совсем не скрытным человеком, но он воспринял все на свой счет и ответил:
«II faut pourtant, que vous ayez bien de la confiance en moi a .
Лично вам, да, но когда вспоминаешь, что вы русский, наше десятилетнее знакомство уже не имеет значения. Я все еще упрекаю себя за легкомысленно — излишнюю откровенность.
Наверное, — с горечью заметил Тургенев, — вы не пощадите нас, когда вернетесь к себе домой.
Возможно, если я что-нибудь напишу; но, как вы говорите, я не знаю русских и поляков и поэтому остерегусь судить слишком легко об этой непостижимой нации.
Это было бы самым лучшим.
А 1а bo
Вместо ответа, как пишет Кюстин, «старинный мой приятель забрался в карету и ускакал галопом, а я возвратился к себе в комнату, чтобы записать сей диалог»11.
Так что же, спросим еще раз, следует из всего этого? Приведенная беседа совсем не похожа на разговор малознакомых людей, случайно встретившихся в небольшом провинциальном городе. И что все-таки делал Тургенев в Загорске, который расположен совсем не на пути в Симбирск? Куда он так торопился? Почему, в конце концов, этот старый знакомец Кюстина, написавший ему рекомендательные письма и направлявшийся по той же Дороге, не захотел ехать вместе с ним?
Тургенев, как и Кюстин, спешил, очевидно, в Ярославль. Вероятно, он приехал туда совсем незадолго до маркиза, который, похоже, рассчитывал встретиться там с ним, иначе зачем a la bo
«Никто не ожидал меня в Ярославле. Я решился ехать этим путем только накануне отъезда из Москвы. Несмотря на все старания русских не уда рить в грязь лицом, особа, у коей испросил я в пос ледний момент рекомендацию, не посчитала меня достаточно важной персоной, чтобы послать впе ред курьера» 12 .
Припомним еще раз все обстоятельства. 15 августа, накануне отъезда из Москвы, Кюстин неожиданно решает ехать в Нижний Новгород через Загорск и Ярославль вместо обычного пути через Владимир. Он торопится и получает от кого-то рекомендации в Ярославль; несомненно, от близкого тургеневского друга Булгакова или, во всяком случае, от такого человека, который может послать вперед нарочного курьера. Затем Кюстин выезжает из Москвы; через несколько часов оттуда же отправляется Тургенев и, встретившись с ним в Загорске, спешит дальше. Похоже, ремарка Кюстина по поводу своей незначительности для посылки курьера это всего лишь ироническое утверждение обратного.
Кюстин был очарован приемом у ярославского губернатора К.М.Полторацкого, изысканной парижской беседой его жены и жившей в их доме старой француженки-гувернантки13. Обратив внимание на элегантность посланного за ним экипажа, он поначалу опасался встретить все тех же Europeens voya- geurs, les courtisans de l'Empereur Alexandre I — les grands seigneurs cosmopolitesa, знакомых ему по Петербургу и столь для него несимпатичных [14]. Поэтому его не только приятно удивило, но даже растрогало такое общество, где он мог почувствовать себя в атмосфере своей молодости. Тем не менее, Кюстин не задержался в Ярославле и 21 августа продолжил свой путь в Нижний Новгород.
Хотя нижегородский губернатор князь М.П.Бутурлин [15]был не менее гостеприимен, чем его ярославский коллега, пребывание там оказалось для Кюстина не столь удачно. Ему не понравилось собравшееся у губернатора общество заезжих иностранцев — французов, англичан, даже американцев. Кроме того, он простудился и был вынужден лечь в постель. Призванный к нему русский доктор посоветовал, несмотря на болезнь, как можно скорее уехать из Нижнего Новгорода. Кюстин последовал его рекомендации, сразу же выздоровел и 4 сентября благополучно возвратился в Москву, где он оставался всего четыре дня. 8-го он отбыл в Петербург, снова в собственной карете, но перед этим успел еще (несмотря на советы французского консула и какого-то важного русского чиновника, возможно, все того же Булгакова) ходатайствовать за одного молодого француза, который был арестован и содержался властями без всякого сообщения с внешним миром14.
Возвратившись в Петербург, Кюстин пробыл там две недели, после чего отправился в обратный путь, на сей раз сухим путем. Его второе пребывание в столице почти совершенно не отражено в книге, кроме короткого упоминания об осмотре достопримечательностей. Двор уже уехал из города, и все погрузилось в летнюю спячку. Благодаря одному высокопоставленному знакомому, он был приглашен посетить «Арсенал» в Колпине (по-видимому, артиллерийский завод), что навело на него смертельную скуку. Музей искусств также не показался ему интересным. Впрочем, навряд ли только к этому сводилось его времяпровождение. Зная, с кем он тогда общался, можно было бы разгадать некоторые тайны, связанные с его путешествием.