Юность Моисея

— Да что ты, Мицриам, — отвечала та, округлив глаза. — Я думала, он с тобой. Иисус такой удивительный и чуткий ребёнок, что вытворить какое-нибудь хулиганство просто не может. Не в его это характере. Ведь ты же знаешь, как я слежу за детьми, и твоего-то я бы никогда не упустила из виду. Пойди, спроси у мужчин. Может, он затесался среди них? А здесь твоего мальчика со времени выезда из Иерусалима вообще не было.

Мицриам поспешила по совету подруги к мужчинам, которые занимались своими важными делами, а в основном вовсю уплетали приготовленную женщинами еду, так что мешать мужской трапезе нельзя было, и мамочка, потерявшая своего мальчика, остановилась немного поодаль, высматривая: нет ли сорванца среди взрослых. Здесь не могли находиться только девочки, а мальчики, беря пример с отцов и копируя их, играли друг перед другом роль совсем взрослых, участвовавших в караванных заботах мужчин.

Мицриам вскоре заметили и тут же сообщили мужу, так как ни одна из жён не осмелилась бы самовольно нарушать вечернюю трапезу мужчин. Если пришла, значит, действительно что-то случилось. Её муж не заставил себя долго ждать, понимая: жена просто так не придёт.

— Что случилось, женщина? — голос у него был усталый, но ласковый. — Или что-то надо сделать?

Она поклонилась мужу, как положено, скрестив руки на груди, и, не скрывая тревоги, ответила:

— Я нигде не могу найти сына!

— То есть как? — поднял брови Иосиф. — О чём ты говоришь, женщина? Мальчик должно быть, где-нибудь со сверстниками. Ты везде посмотрела?

— Его нигде нет. Никто его не видел, — голос женщины готов был сорваться в истерический вопль. — Многие думают, что он со мной и не волнуются. Но мой сын никогда не исчезает, не сообщив о делах своих.

— А среди погонщиков смотрела? — опять нахмурился Иосиф. — Мало ли, может, и искать ребёнка вовсе не надо, никуда не денется.

— Ещё нет, у погонщиков не спрашивала, — потупилась Мицриам. — Но что ему там делать? Мальчик никогда не интересовался верблюдами или же ослами, хотя от ухода за животными никогда не отказывался.

— Мало ли! Наш сын как раз где-нибудь там, значит, волноваться не стоит, — пожал плечами мужчина и зашагал к источнику, где прямо на берегу расположились погонщики.

Жена семенила за ним. Но ни среди погонщиков, ни среди вновь проверенных детей, ни среди женщин мальчика не было.

— Яхве! — воскликнул мужчина, подняв обе руки к уже потемневшему небу, на которое неспешно высыпались крупные разноцветные, как драгоценные камни, звёзды. — Яхве! Помилуй нас!

Он так постоял некоторое время молча в позе оранты, воздев руки к небесам, потом повернулся к стоявшей неподалёку жене.

— Наш сын остался в городе, — спокойно сказал Иосиф. — Но с ним ничего не случилось.

— Как! Не может быть! — воскликнула женщина.

— Я сейчас как бы услышал голос, — начал объяснять её муж. — Голос ангела сказал мне, что он там, и вспомнил: наш мальчик всё время не выходил из святилища. А когда караван тронулся в путь, ни ты, ни я не посмотрели, присоединился ли он к нам. Ведь так?

— Что же делать? — задрожал от волнения голос женщины.

— Как что, Мицриам? — воскликнул Иосиф. — Мы должны вернуться. Мы снова поедем в Иерусалим. И это добрый знак, потому что Яхве не хочет отпускать нас просто так. Но животным хоть немного надо отдохнуть. Да и нам тоже. Иди, я разбужу тебя рано.

Но сколько женщина ни старалась хоть немного забыться, уговаривая себя, что всё будет в порядке, что обязательно надо отдохнуть — всё было тщетно. И когда с первыми лучами солнца вместе с погонщиками к Мицриам явился муж, она уже была готова.

Её посадили на одного из взятых в караване ослов, и группа из шести человек отправилась в ту сторону, откуда скоро должно было в полный рост выползти на небосвод древнее дневное светило, в той стороне находился священный город, где оставили потерянного мальчика.

Маленький караван продвигался довольно резво. Ослики, почувствовав возвращение, шагали весело. Причём, им сейчас не мешали ни верблюды всегда степенные и величавые, поплёвывающие на осликов свысока, ни тягомотные упряжные быки, не шибко величавые, но такие же неспешные, как и верблюды. Без этаких попутчиков дорога складывалась гораздо веселее. Тем более, возвращение в город обещало хоть небольшое, но всё-таки угощение в конюшнях постоялого двора, поэтому ослики старались вышагивать во всю.

Ещё солнце не задумывалось спрятаться на ночь в потустороннюю обитель покоя, а справа уже показалась живописная, богатая тамариском и пальмами долина Енном, выходящая прямо к заветному Змеиному пруду. Этот водоём получил такое название из-за окунающихся туда после удушливой засухи змей, не нападающих в это время ни на кого. Более того, прокажённый, отваживавшийся в это время искупаться вместе со змеями, мог выздороветь даже от своей тяжкой неизлечимой болезни. Оттуда рукой подать было до Яффских ворот, которые открывали путь прямо к священному пруду Езекии и к лежащему за ним храму Иеговы.

Казалось, город радуется возвращению паломников, несмотря на то, что издалека выглядел не очень радостно. Всё равно как распластавшаяся на горе величественная мрачная крепость, где прямо у входных ворот был выстроен богомерзкий амфитеатр Ирода, а на вершине господствовала над окружающим миром башня Антония. На стенах, как всегда, виднелись закованные в латы легионеры, соблюдающие и наводящие в городе давно заведённый римский порядок.

Путешественники по-своему радовались скорому разрешению проблем, хотя радоваться ещё было рано, поскольку, где искать мальчика, не знал никто. Предположение, что Иисус находится в храме Соломона, оставалось пока только предположением, не опирающимся ни на какую основу, кроме голоса ангела, услышанного Иосифом.

Вскоре дорога вывела возвращающихся людей в предместье, и узкими улочками путешественники поднялись к храму. Оставив на безлюдной в этот час площади осликов, все шестеро поспешили в святилище, а, войдя, ко всеобщей радости обнаружили потерявшегося Иисуса, стоящего в центре храма между двух групп взрослых мужчин, которым мальчик что-то увлечённо рассказывал. Но поскольку взрослые очень внимательно слушали молодого проповедника, значит, говорил он вещи весьма серьёзные. Хотя, если подумать, что может сказать мальчик? Какими речами он может заинтересовать степенных и уважаемых жителей этого города?

А он говорил и говорил непростые вещи:

— … так исполняется то, что говорил пророк Исаия: «Вот Господь грядёт на облаке, и все творения руки египтян затрепещут при виде Его».

— Не хочешь ли ты сказать, дитя, — раздался голос одного из фарисеев. — Не хочешь ли ты убедить нас, что пророк говорил именно про тебя? Да, обе статуи богов в нашем храме упали, — говорящий показал на восточную стену храма, где на полу распростёрлись две свалившиеся с постаментов статуи богов. — Да, эти статуи упали. Но у одной подгнил постамент, а другую нечаянно задели служки. Ведь не может такая нелепая случайность свидетельствовать о пришествии Машиаха! Мальчик либо смеётся над нами, либо сознательно идёт на преступление!

— Не обвиняйте меня в том, что вы никогда не сможете доказать, — пожал плечами Иисус.

Вдруг при входе в храм раздались испуганные голоса, по толпе людей прокатилась волна ропота. В храм вошёл в сопровождении центурионов начальник этого города Афродиций. Видимо всаднику римских легионеров вовремя доложили о происшествии, поэтому он решил полюбопытствовать лично и убедиться в могуществе иудейского бога, о котором ему постоянно приходилось слышать от окружающих.

Всадник Афродиций твёрдым шагом прошёл прямо к валявшимся на полу божественным статуям, потрогал носком сандалии осколки, потом повернулся к Иисусу, сделал шаг в его сторону и отвесил мальчику глубокий поклон. По залу опять прокатилась волна ропота, но на этот раз подкрашенная пеной изумления.

— Я, Афродиций, говорю тебе Каиафа, — обратился он к иудейскому первосвященнику. — Говорю тебе и твоему народу. Если бы младенец сей не был Богом, ваши боги не пали бы на лица свои при виде обыкновенного мальчика и не простёрлись бы перед ним; таким образом, они признали отрока за собственного Владыку. И если мы не сделаем того, что видели, как сделали эти боги, — он указал на разбитые статуи, — мы подвергаемся опасности заслужить Божие негодование и гнев. И все мы погибнем смертию, как случилось с царём фараоном, который презрел предостережения Господа. [10]

10

Речь Афродиция в храме Соломона. «Книга о рождестве блаженной Марии и детстве Спасителя». Апокриф.