Страница 48 из 155
Проехав мимо каменного собора Знамения Пресвятой Богородицы почти до самого Ярославова дворища, князь и его сопровождение сошли с коней, а затем стали кланяться и креститься, оборотясь на восток к каменным храмам Успения на Торгу, Параскевы Пятницы и святого Николая-Чудотворца. Оттуда они двинулись к большому рубленому терему, возвышавшемуся на «Ярославле дворе», где князь встречал посольство из Пскова. Недавно оттуда вернулся молодой княжеский боярин Миша, передавший псковским мужам очередное предложение Ярослава о совместном походе на Ригу и выдаче бояр, оклеветавших князя. Но псковичи, похоже, уже заключили мир с Ригой и долго отмалчивались. Обещали лишь, что вскоре пришлют посольство в Новгород. Вот Миша и вернулся ни с чем.
В большой теремной палате было уже многолюдно и шумно, когда князь Ярослав и его люди вошли туда. Весь цвет новгородского боярства человек до трехсот собрался здесь. Княжеских людей вместе с ближними боярами и старшей дружиной было вдвое меньше. Войдя, князь поклонился и приветствовал всех. Часть бояр во главе с посадником Иваном и тысяцким Вячеславом радостно отвечала князю и кланялась ему. Другая часть выразила свое отношение к появлению князя громким, неразборчивым гомоном и шумом. Князь решительно прошел вперед сквозь расступившуюся толпу новгородских бояр и воссел на стол в центре палаты. Его окружили княжеские люди и сторонники из новгородцев. Теперь и тех, и других оказалось почти поровну. Вскоре в палату вошли псковские мужи, возглавляемые греком Филиппом. Посольство поклонилось князю. Переговоры начались.
Вопросы, которые Ярослав задал послам, касались участия псковичей в походе на Ригу и выдачи княжеских обидчиков. В палате довольно надолго воцарилось гробовое молчание. Стало жарко. Многие утирали платками мокрые от пота лысины и лица. Слышно было, как бились мухи в слюдяные оконца. Дверь в сени была отворена, и слабый поток воздуха с улицы не освежал людей. Ярослав ослабил верхний крюк ворота парчовой рубахи, надетой под кафтан, утер мокрый лоб и, оглядывая псковское посольство, терпеливо ожидал ответа. Вскоре псковские мужи начали тихо переговариваться между собою, и вперед из их среды выступил один наиболее дородный в шитом серебром зеленом длиннополом кафтане по имени Твердила. Поклонившись еще раз Ярославу, он начал говорить:
— Тебе, княже, кьланяемся и братьи Новгородчемъ, а на путь не идемь, а братьи своей не выдадимъ, а с рижаны есме миръ взяли. Къ Колываню есте ходивше, сребро взясте, а сами поидосте в Новгородъ, а правды не сътвористе, города не взясте; а у Кеси такожде, а у Медвежьи Голове такожде; а за то нашю братью избиша на озере, а инии поведени, а вы толко раздраживши, да прочь.
При этих словах князь Ярослав вспомнил поход пятилетней давности в Чудскую землю. Взгляд его нахмурился, а персты сжались в кулаки. Посол же продолжал:
— Или есте думали на насъ, то мы против васъ съ Святою Богородичею и с поклоном; то вы лучши насъ иссечите, а жены и дети поемлите собе, да не паче погании емлють; то вамъ ся кланяемь.
Среди присутствовавших в палате всколыхнулись громкий говор, споры и даже брань. Но князь, встав со своего места, поднял руку и гневно велел всем молчать. Боярство повиновалось. Верные гриди, тесно сплотившись вокруг князя, держали длани на рукоятях мечей и секир. Близ князя стоял грозный Феодор Данилович, готовый в любой момент кликнуть кметей со двора. Княжичи также стояли рядом с отцом, укрытые спинами гридей. Они знали, что перед поездкой в Новгород отец велел всему двору вздеть кольчуги под кафтан. Феодор и Алексаша также были в легких кольчугах. Одесную Ярослава был Борис Творимирич, что-то тихо шептавший на ухо князю. Тот внимательно слушал его. Немного поостыв, Ярослав Всеволодович овладел собой и обратился к новгородцам, желая узнать их мнение. От лица бояр противной стороны вперед вышел Симеон Борисович. Это был знатный и богатый муж, пользовавшийся большим уважением среди новгородцев. Утирая потное чело платком, Симеон изрек:
— Мы без своей братьи Псковиц не имаемся ити на Ригу, а тебе, княже, кланяемся.
Князь Ярослав вновь медленно поднялся со стола, оглядел своих супротивников посуровевшими синими глазами и молвил, что будет ждать еще десять дней решения псковских и новгородских мужей о походе на Ригу. Если же решение их не изменится, то пусть пеняют на себя. После этих слов он в сопровождении своих людей и сторонников не спеша, но уверенно оставил большую палату княжеского терема на Ярославле дворе.
Десять дней ждал Ярослав Всеволодович решения новгородского веча. Каждый день посылал в Новгород на Софийскую сторону и на Ярославов двор своих посыльных и соглядатаев. Но вести приходили неутешительные. Из Пскова сообщали, что псковские вятшие мужи упросили немцев, и те привели отряды рыцарей, ливи, летьголы и чуди к рубежам Псковской земли. Сторонников князя Ярослава во Пскове предали поруганию и выгнали из города со словами:
— Поидите по князи своем, нам есте не братиа.
Многие из них бежали в Новгород и даже в Торжок.
Ярослав еще раз отправил послание новгородскому вечу, где призывал новгородских мужей одуматься и послушать своего князя. Но вече оставило послание Ярослава без ответа. Тогда князь созрел для решительных действий. Низовским полкам он велел снимать стан и возвращаться домой. Сам с княгиней Феодосьей и дружиной следовал за полками, В Новгороде вместо себя оставлял старших своих сыновей — княжичей Феодора и Александра, возлагая опеку на них на дядьку Феодора Даниловича и тиуна Якима. Для охраны княжичей и Городища оставлял князь также пятьдесят гридей своего двора и двести надежных переславских кметей, поселенных в ближних к Городищу слободках.
Прощались пасмурным прохладным утром на Городище близ княжьего терема. В окружении слуг и гридей князь Ярослав усадил в возок Феодосию с младшим сыном, расцеловал и обнял старших княжичей, отдал последние распоряжения тиуну и дядьке. Множество дворовых высыпало на площадь перед храмом Благовещения в ожидании прощания со своим господином. Многие, что служили князю, но были вольными новгородцами, собирались также оставить Городище до лучших времен и поселиться или в вотчине тиуна Якима, или в окрестных слободках. Феодор и Александр все еще стояли рядом с отцом, и тот в последний раз благословил их знамением креста поверх непокрытых голов. Князю подвели молодого каурого жеребца, и тот взял его под уздцы. Затем, сняв шапку с алым верхом, он внимательно осмотрел дворовый люд, собравшийся проводить его, и поклонился людям и паперти храма. Простой дворовый люд кланялся своему господину в ответ. Княжичи видели, что лик отца был суровым и сосредоточенным, тень печали и расставания омрачали его, казалось, на глаза навернулись слезы. Феодор заметил, что взгляд отца застыл на ком-то у паперти храма. Внимательно присмотревшись, он увидел там Неле и ее сестру Анну, стоявших ошую каменных ступеней. Сердце княжича вспорхнуло как птица при виде желанной. Но Неле смотрела на Феодора печальными глазами, а ее сестра лишь слегка склонила голову, ответствуя князю, и, видимо, вытирала слезы, прикладывая к глазам край большого синего платка, лишь слегка прикрывавшего ее пышную копну золотисто-белых, уже успевших выбиться из косы, волос,
Осень еще не наступила, но ее дыхание вдруг сразу почувствовалось в природе. Ночи стали ветреными и холодными. Пасмурным утром на серебристой высохшей траве и кустарнике появлялся легкий иней. Но стога сена в лугах еще стояли, и кое-где по полям желтели небольшие скирды соломы.
Феодор и Неле встретились уже в который раз в том самом лугу, где началась их любовь. Они лежали в стогу, а конь княжича, привязанный у стога, лениво отрывал от него клоки сена и, двигая скулами, с хрустом перетирал его коренными зубами. Было более чем прохладно, по небу ползли хмурые синие тучи, кое-где окрашенные лихорадочным золотистым светом не согревавшего солнца и, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Однако влюбленные не замечали этого и были почти наги или точнее слегка прикрыты: он — краем ее синего сарафана и сеном, она — его серым из дорогого сукна кафтаном. Он, развернувшись к ней всем телом, лежал на ошеем боку и положил свою десную ногу, согнутую в колене на ее слегка округлый живот. Десная рука его ласкала ее уже не по девичьи большие, но крепкие перси с крупными и яркими пятнами вокруг сосков, а уста целовали ее ланиты, маленькие ушки и стройную белую шею. Золотые ее волосы были наполовину заплетены в косы, а наполовину уже рассыпаны, и в них запутались былинки сена. Ошеей дланью он держал ее за плечо. Она же, лежа на спине, полуприкрыв очи, ласкала своими нежными перстами его уже вновь окрепшую мужскую плоть и просила его лишь об одном, чтобы он не оставлял на ней следов страстных и безумных поцелуев. Через несколько минут они в который раз за эту встречу соединились Вновь.; Их страстные телодвижения и стоны продолжались и были слышны еще около получаса, и это тревожило коня. Тот прислушивался к малознакомым звукам, исторгаемым ожившим стогом, и, не понимая, что происходит, бил копытом, тревожно и тихо ржал, крутя головой, гривой и хвостом. Жеребец задвигал ушами, прянул от стога, громко захрапел, а затем заржал. Однако не прошло и минуты, как из стога вновь раздался уже совершенно ровный и спокойный голос: