Страница 93 из 176
Сюжет для рассказа. У некоторых собак нет догадки, что веревочку, на которой она сидит, можно перекусить. Охотник натаскивает собаку с веревочкой. Выскочил заяц. Собака бросилась и не вернулась. Через год нашли скелет, дочиста объеденный лисицами, и только не был объеден кончик носа, рядом с носом лежал ошейник, и от него тянулась к дереву веревочка, конец ее был захлестнут в развилине. Умная собака была, а не догадалась перегрызть веревочку и от этого умерла голодной смертью. Но, люди, не очень гордитесь своим умом перед собачьим: вы все умираете, потому что не догадывались перегрызть свою. Но, люди, не очень гордитесь своим умом перед собачьим, вы все сидите на веревочках и не догадываетесь перегрызть.
27 Июня. Второй день без дождя. Ясно, воздух свежий. От Горького восторженное письмо о Нерли, от Горького вышло сладкое, а от сладкого, от сына Левы, вышло горькое. Утром я спросил его: «Лева, как думаешь, заслужил я себе хороший патронташ, разориться на 14 руб.?» «Ну как же, папочка!» — воскликнул он. И поехал в Москву покупать. Привез плохой. Я посмотрел на билетик, написано 9 р. 50 к. «Сколько стоит?» — спрашиваю. — «Четырнадцать рублей». Сомневаюсь и, раздражительный, донимаю его за ужином жалкими словами, что работаю, как вол, и все на них идет и т. д. точь-в-точь, как моя мать, бывало, на нас. Потом смотрю, на диване какой-то пакетик, развертываю: зеленая рубашка и чулки. «Понимаю, — говорю, — ты сэкономил на патронташе и купил себе вещи. Все ничего, но зачем ты солгал?» Он рыдать и: «Прости, больше не буду, тебе тяжело? прости, ты меня так любишь». «Любил, — говорю, — да, любил…»
Всю ночь не спал. Всякой беды ожидал от Левы, приготовился на самое худшее, но при такой гордости его отцом, при самолюбии никак не ожидал мелкого обмана. Буду сегодня объясняться, постараюсь вскрыть все основы лжи, потом, обдумав все, вероятно, переменю денежные отношения. Положу, например, ребятам по 50 р. в месяц и матери 100, пусть знают границы.
Полонский назначит в среду совещание. Если скажет о «Зеленой Двери» плохо, возьму и брошу Н. М., если хорошо, то потребую 400 р. за лист 3 = 1200 — 700 долга = 500 + 500 аванса = 1000 р. Итого, у меня будет 1500 руб., которые буду проживать по 300 в месяц, значит, по 1-е Декабря, и за это от сочинений накопится 2.500 руб. Уплачу за дом 1000 руб., останется 1500 — напишу за 5 мес. 2½ листа = 1000 — 500 аванс = 500 и всего к 1-му Декабря <1 нрзб.> 2000 руб.
Итого: 1 Дек. 27 г. имею 2000 руб. + «Ток», и выйдет совсем не так.
6 Томов по 12 лис. = 70 листов = 70 % = 7 тыс. 800 руб. = 15½ месяцев, т. е. с 1 февр. 27 г. — по ½ Июня 28 г.
С Июня останется. 3.400 руб., значит, до 500 руб. до 1 Января 1929 г.
29 Июня. Весь день слонялся расплющенный физически даже, и все только через Леву. Он же объяснился со мной коротко, получил прощение и щеголял в этой «майке», стоившей мне так дорого. Он получил от матери в наследство незлобливость, забывчивость, а также и другие черты, не столь симпатичные и свойственные быту крестьян (есть некоторые черты у крестьян, очень близкие к животным, напр., когда собака даже чужую кость немного подержит в зубах — она считает эту кость своей собственностью).
Изгнать романтизм из половых отношений («любовь») значит вернуться к кастовому строю общества, потому что т. наз. «естественное» отношение полов — вполне соответствует кастовому (всякий вид животных и растений имеет предустановленную форму брачных отношений). «Естественное» состояние у нас есть лозунг революции, это значит беспорядочное, неизбежно переходящее потом в кастовое состояние, если не поможет романтизм, т. е. попытка личности прибавить к опыту других нечто свое, небывалое в мире.
Пусть Алпатов догонит Ину, это будет поводом начать догонять ее внутреннее существо, которое переменчиво, загадочно. Как только он догонит, Ина разделится на две: обыкновенную «кастовую» («выйти замуж») и ту, которая создана им самим. Он ее крадет, «увозит» — это значит из касты увозит.
«Ты — моя!» — это значит: ты подчинилась созданному мной образу. Вот этого она и боится, этого бежит, и потому Алпатов при встрече должен начать сызнова свой пробег.
Не знаю, как это выйдет, но можно подумать, что Алпатов создает себе жену сам, для чего он должен нечто претерпеть, и вот интересное и собственно мое должно быть в изображении психологического процесса творчества «Пандоры»: это ощущение материи в смирении.
10 мин. восьмого утра: солнечное затмение, все мои смотрят в саду, в ½ 8-го будет закрыто 0,73 всего диска.
Что значит смириться? По-моему, это значит 1) перенести сознание из только разума в чувство. Вероятней всего наибольшая сила этого «смирения» должна быть в момент полового акта.
Ущемленность света стала заметна в комнате, берендеи едут по улице, и все смотрят на солнце.
8 ч. понемногу начинает светлеть, рожки солнца обернулись в другую сторону.
Удивление простого человека, «естественное удивление» обыкновенно и глупо, а если нет его, то плохо: значит, испорченный человек. Но удивление <1 нрзб.> сложного человека само по себе чудо и является каким-то необходимым этапом в творчестве.
Удивление и доверчивость. Удивление рождается из доверчивости, и когда наступает полная доверчивость, то удивление переходит в восторг (пол. акт).
Материалы к роману.
Полетаев — а впрочем, он же и Вертель, и Арбузов и т. д., он же вдруг оказывается родственником Черниговского короля. Он знает всю эмиграцию. Занимает деньги и отдает и движется дальше. Алпатову… он… (просмотреть).
В воскресенье 3-го Июля — отъезд.
Б. сундук.
Ват. куртка. Фуфайка, пиджак. Трое брюк. Сандалии.
1 Июля. Отправлен в «Красную Ниву» рассказ «Служба Пана». Закуплен провиант в Александровку. Ставлю вопрос: совсем выкинуть из головы «Кащееву цепь» до конца охоты или же понемногу заниматься и романом, и Ромкой? Думаю, не оставлять романа и в особую тетрадку накоплять материалы. Основная же работа «Натаска Рома».
«Меня беспокоит, что Ром, когда его приглашаешь на привязь, рычит и потом, положив свою огромную голову между передними лапами, смотрит страшными глазами с красными белками, вроде чумного. Вчера я решился, было, его побить, он зарычал сильней и принял положение нападающего тигра. Я схватил стоявшую под рукой лопату и отвозил его. Он забился в угол и оттуда рычал. Я очень сожалею о происшедшем, но не раскаиваюсь: а если бы он бросился на меня и укусил? пришлось бы делать прививки, и собака осталась бы без натаски. Его мать тоже не позволяет себя бить, и это она меня научила обходиться с собой без плети. Попробую то же делать и с Ромкой, не бить и держаться в этом до последней возможности.
2 Июля. Прекрасное утро, и после обеда роскошный ливень. Очень боюсь, что приеду на место, и делать будет нечего: бекасы в крепях, а туда теперь после таких дождей не добраться.
Не забыть о Ромке: моя зимняя забава с ним под окном: на дровах и внизу…
Рычание Ромки происходит от особенностей характера матери: если ей дать кусок хлеба, который она не может проглотить сразу и потому ляжет с ним на место, то непременно рычит. И это так занятно, ведь только что моя же рука ей дала этот кусок, и перед этим она умоляюще столько времени сидела, и вот она уже собственница. Я не боюсь этого ворчания, очень люблю схватиться пальцами за кусок, будто отнимаю, и так немного дразнить ее. Другая особенность Кэтт, что она не дает себя бить, не только бить, но даже если сказать ей грубое слово, она начинает кричать и делать такой вид, будто вот-вот бросится и разорвет. Это унаследовал Ромка — богатырь, но мы не знали. Когда однажды я подошел к нему, чтобы повязать ошейником, он зарычал на меня, как дикий зверь, барс, готовый растерзать меня. Я не заметил тогда, что возле него была кость, которую он охранял. Я схватил лопату, больше ничего не было возле, и дал ему здорово, чтобы он другой раз не смел так. Потом подошел к нему и привязал, хотя он все время ворчал. И потом глаза у него были кровавые, страшные, как у чумных собак. После водворения его на место я рассмотрел кость, из-за которой он ворчал, вспомнил мать и понял, что напрасно я бил его, и едва ли можно отучить его от наследственной привычки. Я решил брать его лаской и на другой день, лаская, уговаривая, подошел к нему с ошейником, как только он увидал ошейник, он опять зарычал. Я долго его уговаривал, кое-как привязал с риском, что искусает. Он лежал, голова между лапами, и смотрел на меня опять страшными глазами. Теперь уже кости не было, и рефлекс злобы был прямой от ошейника. Опасаюсь, как бы не сделать еще такой ошибки, что он прогонит меня с болота.