Страница 160 из 176
11 Декабря. Стеклянные люди.
Вот еще тоже вспомнилось к Горькому: в союзе охотников утром после ночевок там я нечаянно в разговоре сказал несколько слов о Библии, что она является, во всяком случае, великим памятником. Вот тогда все набросились на Библию, и Бутурлин тоже послал свой камень в книгу суеверия. А когда я обратился к нему с решительным вопросом о человеке и Боге, он ответил мне, что человеку нужен не Бог, а стекло, что городской человек страдает больше всего оттого, что стекло не пропускает каких-то живительных лучей; он указал мне, между прочим, на собак, которые так тянутся к горячей печке, потому что от печки идут лучи прямо… и т. д.
Так из ученых, очень добрых иногда людей, из всякого рода дельцов есть люди, до последней степени не восприимчивые к духовной жизни, и к таким стеклянно-каменным нужно причислить Горького (см. его разговор с Блоком). Наука в отношении человека, по-видимому, может обходиться без интереса к личности человека… и довольствоваться одной пользой для человека вообще. Напротив, религия часто не обращает внимания не только на пользу, а даже на жизнь общечеловека на его планете. Значит, вот что самое ужасное: что наука и религия с искусством разделились между собой, и люди двух этих категорий гораздо меньше понимают друг друга, чем, напр., животные людей, и наоборот.
Зуб болит, а нет зуба. Так бывает: у иных болит палец на руке, когда самая рука давно отрезана вместе с пальцами. И душа страдает так ясно, как зуб болит или палец, хотя доказано, кажется, что души нет. Или, может быть, не совсем доказано? А то, бывает, такой охватит восторг весной на восходе при пении птиц! так забудешься, что воскликнешь вслух «Господи!» и опомнишься: нет Бога, и птицы просто поют от теплого весеннего воздуха.
«Сознательный путь к бессознательному творчеству» (Станиславский).
14 Декабря. К стеклянным людям.
Я, вероятно, что-то хорошее забываю, когда сужу этих людей: можно так любить человека, что, отстраняя жестокого бога, осуждающего жить их в такой беде, желать им здорового стекла (как Прометей огня). Так весь социализм (материализм) начинается от Прометея.
18 Декабря. Лева вчера приехал на каникулы, пишет книжку «Самоеды». Связаться с букинистом, который будет доставать охотн. книжки. Писать об охоте как о свободе (Вот бы журнал: «Охота и свобода»).
<Приписка на полях> Надежда Васильевна Верещагина — Москва. Сокольники. Б. Ширяевская ул. д. 40. Радиостанция.
17 Дек. ей послано письмо о переписке Розанова и Горького.
19 Декабря. Николин день.
О людях, которые живут, ругаясь, вроде любивших все-таки друг друга, покойных мамы и сестры Лидии. Можно ли сказать, что они друг друга любили? Руготня — это неустройство, это внутренняя бесхозяйственность… Ругаются между собой главным образом бабы; это война в мелочах… Лекарство от этого, лучшее средство — ограниченное соприкосновение, надо в этих случаях действовать не на внутрь человека, а на извне. Вот где разумный материализм больше любви (Любите друг друга! — Господи, да мы любим, мы просим Тебя только устроить нам, чтобы мы виделись не так часто).
Очень возможно, что в этом загромождении любви и возникает материальная революция с отрицанием Бога: не в любви тут дело, и не в Боге. Помню, каким великим переворотом в наших отношениях с матерью был раздел.
Еще я думал о психологических умах (женских), которые все понимают душевное и не могут в то же время разобраться даже в накладной или решить простую арифметическую задачу. Россия богата таким умом психологическим, и у нас эта способность отгадывать человека, собственно, и называется умом. Лидия, Павловна, Розанов — все это такие. Способность меры и счета в таких умах почти совершенно отсутствует.
20 Декабря. Был у меня со стихами своими комсомолец, рабочий с прядильной фабрики Гришин. В каждом стихотворении его встречается неоправданно слово «комсомол». Я спросил его, зачем он повторяет слово и не пытается изображать. «Так уже полагается, — ответил он, — без этого не напечатают». Спрашиваю его, кого он читал. «Есенина, но теперь не читаю: это разложение; Казина читал, Жарова, пробовал Пушкина, хорошо бы, но он все господ изображает»… Я вынес впечатление из беседы, что таких множество без конца, что с этим необходимо считаться.
23 Декабря. Есть какое-то свое cogito ergo sum[27] и в любви человека, я хочу сказать, что у мысли есть непременно свой дом… я мечтаю сказать: мысль живет в доме любви.
Cogito ergo sum, значит, я так понимаю.
Самоутверждение = самец.
Самоутверждение в ее избрании: она меня избрала, и я в этом себя утверждаю: бывает ли так у животных?
Есть свое cogito ergo sum и в любви. Как бесплодно можно любить, так и мыслить можно бесплодно cogito ergo sum лучше бы для ясности переделать: я рождаю новую мысль, значит, я существую, или кратко: я рожден, значит, живу. И в любви тоже одинаково можно любить без конца, и не будет самоутверждения, любовь, как и мысль, требует рождения и, может быть, это будет верно, если сказать: я рождаю, значит, люблю, и я люблю, значит, живу.
Но бывает…
Как бесплодно можно любить, так и мыслить можно бесплодно, и декартовское «мыслю, значит, я существую», лучше бы выразить: я существую, потому что рождаю новую мысль, а еще бы лучше сказать, чтобы не обидеть превосходством мыслей маленьких в плоти рождаемых чудесных существ — сказать для всей физической и духовной жизни одно: я рожден, значит, живу, я живу, значит, люблю и мыслю.
Извините, мой друг, я буду немножечко прост в выражениях, потому что хочу избежать разных «планов» и представить всю нашу любовь как одну, как рождение всех наших детей на земле (все равно, как животных, так и человеческих детей, и с ними наших, более долговечных, чем живые дети, духовных творений).
Я понимаю Декартово «мыслю, значит, я существую» немного иначе: согласитесь, мыслить можно совершенно бесплодно, и потому лучше сказать: я рождаю новые мысли, значит, я существую, а еще бы лучше сказать для смешения всех планов: я рождаю, значит, живу.
Вот иду я в лесу, вижу пень, возле пня по ветке ползет червяк и остановился положить на листе березы свои яички — лист березы — это дом его. Я тоже остановился возле, сажусь на пень записать свою мысль, рожденную при разгадывании дома-листа, мысль эта: «рождаю, значит, живу». И вот этот пень, где я присел, чтобы записать свою мысль, рожденную при разглядывании дома-листа, мысль эта: «я рождаю, значит, живу», и вот этот пень, где я присел, чтобы записать новорожденную мысль, такой же дом, как и тот березовый лист для яичек, и не все ли равно так рождать, как червяк, или как я рождаю новое своей головой? было бы только рождение: я рождаю, значит, живу и, если живу, значит, я существую.
Я на то обращаю внимание, что для всякого рождения необходимо задержаться в движении, лист или пень, или ясли все равно это наш дом, и о яслях не глупо сказано, что в этих яслях, предназначенных для коров, родился Христос. Я человека выделяю из мира животных, прежде всего, только потому, что с ними он не может спариться для рождения и, значит, не может родиться собака с человечьей головой или человек с головой собаки. Но человек зато может, разглядывая животное и растение с родственным вниманием, вспомнить и узнать свое прошлое в них: вот все преимущество на земле человека, он может, спариваясь с другим человеком, представить себе, как будто для рождения нового существа он спаривается со всем миром природы и, значит, посредством сложения весь огромный мир да плюс я порождает небывалое…
27
люблю — значит я существую (лат.).