Тринадцатый этаж

— И ты что-нибудь своровал? — спросил Сискин, заинтересовавшись.

— Нет, Хорас. И у меня никогда не было таких намерений. Особенно после второго разговора с вами о том, чтобы перейти к вам. Психодетектор это подтвердит.

Сискин молчал.

— Вы понимаете меня, Хорас? Я хочу быть верным вам. Почти с самого начала я хотел служить вам, делать все, что в моих силах. Просто мне оставалось принять решение — когда объясниться начистоту и попросить вас о психоэлектронном тесте.

— И что заставило тебя решиться?

— Когда несколько минут назад ко мне ворвался Холл, сказал, что он знает о моих связях с компанией «Барнфельд», и пригрозил меня выдать.

Когда Сискин ответил, в его голосе слышалось удовольствие от поворота событий:

— И ты готов засвидетельствовать все это перед психодетектором?

— В любое время. Прямо сейчас, если вам угодно.

— Это может подождать и до завтра. — Сискин довольно захихикал. — Люди из «Барнфельда» посылают ко мне агента! Вы можете себе представить, а? Очень хорошо, Маркус. Будешь работать дальше… конечно, если результат теста окажется удовлетворительным. При этом ты начнешь снабжать «Барнфельд» любой секретной информацией, которая им нужна. Только мы предусмотрим, чтобы это оказались фальшивые данные такого рода, из-за которых они полностью вылетят в трубу.

Хит прекратил связь и подошел ко мне.

— Ну а теперь, Холл, ты обезоружен, не так ли? Даже еще хуже: после этого лазерного угощения ты почувствуешь себя как в аду. — Он сделал паузу, чтобы насладиться триумфом. — Я распоряжусь, чтобы Гадсен отвез тебя домой.

Ни Сискин, ни Хит не были контактными единицами. Кого же мне испытать после них? По правде говоря, я этого не знал. Этой единицей мог оказаться кто угодно, даже самый незначительный клерк. И я чувствовал свою беспомощность, потому что был убежден: задолго до того, как мои поиски увенчаются успехом, я внезапно почувствую одуряющий эффект начала очередной, неизбежной сопереживательной связи. И тогда Большой Оператор обнаружит, что я знаю все о его Верхней Реальности.

Глава 12

В течение всей ночи потоки жидкого огня протекали по моим венам. Таков был жестокий остаточный эффект лазерного паралича. Я мог бы спрятать боль под яростным взрывом жажды отмщения проклятому Хиту, но я уже давно утратил иллюзию, будто такие жалкие и банальные делишки могут представлять какую-то важность.

Рано утром в мою квартиру прошел охранник, посланный Гадсеном. Он помог мне вылезти из постели и проводил меня в кухню. Там он с помощью автосервера соорудил легкий завтрак. Более солидный прием пищи мой желудок не выдержал бы.

После ухода охранника я откусил уголок тоста и немножко попил кофе. Затем, сидя за столом, я принялся размышлять — смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к жизни с тем знанием, к которому меня приобщил Фуллер.

Я ничто — всего лишь совокупность электронных потоков. И тем не менее, я должен существовать. Простая логика требовала прийти к этому выводу. Я мыслю, следовательно, я существую. Но ведь я не первый человек на свете, которого взволновала возможность того, что все существующее не реально. Достаточно вспомнить солипсистов, последователей берклианства, трансцеденталистов. На протяжении столетий объективную реальность стремились предельно тщательно исследовать. Субъективисты, как и представители других школ, упорно пытались понять истинную природу бытия. И даже чистая наука обратилась к феноменализму с его принципом неопределенности, с его концепцией, согласно которой наблюдаемое неотделимо от наблюдателя.

В самом деле, онтология всегда исправно отдавала дань концептуализму. Платон считал, что окружающая нас реальность существует лишь в виде чистых идей. Аристотелю материя представлялась пассивной и бесформенной; на нее воздействует мысль, которая и порождает реальность. По существу, последняя дефиниция казалась мне не такой уж далекой от концепции субъективной компетенции реактивных единиц, которая испытывает влияние и сама влияет на свою виртуальную электронную среду.

Моему новому фундаментальному подходу к пониманию реальности требовалось лишь одно, по крайне важное положение: Судный день, когда он придет, не будет представлять собой физическое явление; просто произойдет полное отключение электрических схем.

И из всех метафизических концепций, которые возникли в моей голове во время продолжительного философствования, только моя собственная требовала окончательного подтверждения. Ее можно было совершенно убедительно доказать, всего лишь отыскав телеологического агента — секретную контактную единицу.

К полудню горячий душ и массаж воздушной струей освободили меня от последних неприятных ощущений, и я вернулся в «Реэкшенс».

В центральном коридоре появился Чак Уитни, вышедший из двери отдела функционального генерирования, и схватил меня за руку.

— Дуг! Что происходит? — спросил он. — Почему это Хит устроился в твоем офисе?

— Можно сказать, я скрестил шпаги с Сискином.

— Ну ладно, если не хочешь это обсуждать… — Чак направился к себе в отдел и поманил меня пальцем, чтобы я входил следом. — Я должен показать, где тебе отныне вешать шляпу.

Он провел меня мимо громадины главного интегратора данных и дальше, вдоль ряда приземистых распределителей вводимой информации. Каждый из этих широких шкафов был похож на грозного часового с сотнями мигающих глаз и крутящихся дисков.

Мы добрались до противоположного конца помещения, и Чак указал на маленькую каморку с прозрачными стенами:

— Устраивайся как дома.

Мы вошли внутрь, и я за несколько секунд произвел осмотр очень скромного рабочего места, выделенного для меня. Пол с дубовыми половицами без всякой лакировки. Стол с вокаскрайбером — реагирующим на голос устройством для обработки корреспонденции. Два простых стула. Одно бюро.

Чак притащил дополнительный стул.

— Утром Сискин здесь побывал. Привел с собой двух новых помощников для Хита. Как я понял, он твердо решил как можно скорее провести публичную демонстрацию симулятора.

— Видать, хочет подкрепить свою популярность в народе с помощью этого шоу…

Уитни сказал:

— Твои дни в компании сочтены, Дуг. Почему?

Я тяжело уселся на один из стульев:

— У Сискина есть определенные идеи о том, как использовать симулятор. Я с ним не согласен.

— Если я могу что-нибудь сделать для тебя, ты только скажи.

Уитни — контактная единица? Тот, кого я знал годами? Мой лучший друг? А что, почему нет? В нашем собственном симуляторе у Фила Эштона тоже были знакомые. Никто из них не подозревал о его подлинной роли.

— Чак, — меланхолично спросил я, — как бы ты определил разницу между процессом восприятия, который происходит, когда, скажем, мы видим стул, и аналогичным процессом, который имеет место, когда реактивная единица в симуляторе видит виртуальный эквивалент стула?

— Это что, головоломка такая? — Он засмеялся.

— Серьезно, какая тут разница?

— Ну, в нашем случае двухмерное изображение стула проецируется на сетчатку глаза, считывается нервами и преобразуется в серию сенсорных импульсов, которые посылаются прямо в мозг. Закодированная информация. Линейная передача.

— А у реактивной единицы?

— Виртуальный стул фактически представляет собой паттерн запасенных импульсов. Когда единица в симуляторе входит в «визуальный» контакт со стулом, на одну из его цепей восприятия влияют эти импульсы. Эта цепь в свою очередь переносит их в запоминающие цилиндры единицы.

— Насколько эффективно работает система восприятия единицы?

— Очень хорошо по сравнению с нашей. Каждый из цилиндров единицы сохраняет более семи миллионов бит и совершает вращение в течение одной двухтысячной секунды. В результате период распознавания объекта и реакции на него примерно равен нашему.

Я отклонился на спинку стула и принялся внимательно присматриваться к лицу Чака, прикидывая: не заподозрил ли он, что я подвожу его к запретной черте?