Тринадцатый этаж

Но сама Джинкс не была простой, обычной. Она представляла собой нечто совершенно особенное.

Словно угадав мои мысли, Джинкс придвинулась ко мне ближе, взяла меня за руку и положила голову мне на плечо.

— В жизни так много всего, такое разнообразие, правда, Дуг? — произнесла она странным тоном, в котором перемешались печаль и надежда.

— В жизни есть все, что захочешь найти, — ответил я.

— А что ты хочешь найти?

Я сидел и думал о ней, о том, как она ворвалась в мой мир именно в тот момент, когда я отчаянно нуждался в ком-то вроде нее.

— Когда я жила у тетки, то постоянно думала о тебе, — сообщила она. — Я все время чувствовала себя глупым, несчастным ребенком. Но я так тебя и не забыла.

Я молчал, настроившись на плавное течение ее речи, ожидая услышать от нее новые нежные слова, но до меня доносился только звук ее глубокого, ровного дыхания. Джинкс уснула. И на ее щеках в лунном свете блестели два серебристых ручейка.

Она пыталась от чего-то убежать — так же, как и я. Но я знал, что, даже если у нашей печали один и тот же источник, нам все равно совершенно невозможно поделиться переживаниями друг с другом: неизвестно почему, но так хотела сама Джинкс.

Машина поднималась на холм; свет ее фар смывал со склона черный мрак и открывал взору местность, которую я никогда прежде не видел.

Мы поднялись на вершину холма, и тут мою грудь сдавил приступ леденящего ужаса. Я резко нажал на тормоз, и машина остановилась.

Джинкс пошевелилась, но не проснулась.

Я сидел неподвижно, как мне показалось, целую вечность, всматриваясь в пространство перед собой и не веря своим глазам.

Через сто футов дорога заканчивалась.

За дорогой заканчивалось само мироздание и простиралась только непроницаемая стена какой-то адской тьмы.

Там, дальше, не было ни звезд, ни лунного света — только ничто, только темная бесконечность.

Глава 6

Позже я подумал, что мне следовало разбудить Джинкс в кульминационный момент той расшатывающей рассудок поездки за город. Тогда по реакции девушки я смог бы определить — действительно ли половина мироздания перестала существовать или же все это мне лишь привиделось. Но я тогда просто сидел в машине, борясь с очередным приступом частичной потери сознания. Когда я наконец полностью пришел в себя и смог посмотреть вперед, дорога снова вернулась на место, уходя вдаль, как ей и положено; по обе стороны лежали мирно спящие поля и пологие холмы, силуэты которых четко вырисовывались в лунном свете.

Итак, появилось еще одно странное обстоятельство. Дорога тогда временно исчезла. Но ведь так не бывает — вот же она, на месте. Аналогичным образом исчез Линч. Однако теперь все факты свидетельствовали о том, что он никогда не существовал. Я никоим образом не мог доказать, будто видел рисунок, изображавший Ахиллеса и черепаху. Однако еще существовала и успокаивающая возможность — это то, что никакого рисунка вообще не было.

Только в середине следующего дня ко мне явился Чак Уитни с чрезвычайно важной проблемой и спас мой разум от безостановочного перемалывания сводящих с ума мыслей.

Он вошел в мой офис через особую дверь, предназначенную только для избранных лиц, плюхнулся в кресло и закинул ноги на стол.

— Ну вот, мы наконец-то вернули контрольный модулятор к жизни.

Я оторвал взгляд от окна, через которое смотрел на пикет сборщиков информации.

— По тебе не видно особой радости.

— Мы потеряли целых два дня.

— Мы компенсируем эту потерю.

— Конечно, мы компенсируем. — Он устало улыбнулся. — Но эта поломка до чертиков перепугала нашу контактную единицу там внизу. Я даже думал, что Эштон начнет делать глупости и его придется убрать.

Я нахмурился и посмотрел на пол.

— Эштон — единственное слабое звено в системе Фуллера. Никакой виртуальный разум не сможет выдержать знание о том, что он — всего лишь комплекс электрических цепей и существует в искусственной реальности.

— Мне это тоже не нравится. Но Фуллер был прав. Там внизу нам нужен заслуживающий доверие наблюдатель. Ведь может начаться столько разных проблем, а мы не будем знать о них день за днем.

Эта проблема в свое время на много дней оккупировала мои мысли и в конечном итоге заставила взять тот месячный отпуск, чтобы я смог справиться с моими сомнениями. Почему-то мне не удавалось избавиться от убеждения, что предоставление контактной единице знания о том, что он — не более чем персонаж электронного симулятора, есть верх жестокости.

Внезапно ко мне пришло решение, и я сказал:

— Чак, нам надо как можно быстрее поставить крест на этой системе. Вместо этого мы подберем бригаду по надзору. Все наши наблюдения мы станем вести путем непосредственной проекции в симулятор. Больше не будет никаких Эштонов.

На лице Уитни появилась улыбка облегчения.

— Я сразу же начну подбирать бригаду. Ну а до этого нам нужно разобраться еще с одной проблемой. Нам придется потерять Зау Но.

— Чего?

— Зау Но. Это — «среднестатистический иммигрант» в нашем населении. Из Бирмы. ИРЕ-4313.

Полчаса назад Эштон сообщил, что Зау Но совершил попытку самоубийства.

— Из-за чего?

— Как я понял, это — результат астрологического теоретизирования. Когда в их среде произошли сдвиги, которые ты сам наблюдал, он твердо решил, что вот-вот наступит Судный день.

— Эта проблема решается легко. Перемотивируйте его. Если у него развилась суицидальная склонность, измените его программу и удалите эту склонность.

Чак встал и подошел к окну:

— Не все так просто. Когда он там носился и разорялся про метеоры, бурю да огонь, он собрал вокруг себя порядочную толпу. Принялся их убеждать, будто все те капризы природы не могли случиться в одно и то же время. Эштон говорит, что изрядное число реактивных единиц крепко задумались о тех природных сдвигах.

— Мм-м. Это нехорошо.

Чак пожал плечами:

— Все это, скорее всего, схлынет само по себе. Но если потом случится что-то подобное, в нашей машине будет многовато беснующихся единиц, у которых съехала крыша. Лучше всего закрыть «Симулякр-3» еще на пару дней и полностью разобраться с проблемой бурь и пожаров. Зау Но тоже придется исчезнуть. Его «одержимость» зашла слишком далеко.

После того как Чак ушел, я сел за стол и, не осознавая этого, взял ручку. Рассеянно водя ей по листу бумаги, я попробовал нарисовать копию рисунка, изображающего древнегреческого воина и черепаху. Однако довольно скоро я отбросил ручку, почувствовав раздражение из-за слишком уж вопиющей непонятности смысла скетча. Мое описание рисунка навело Эвери Коллингсворта на кое-какие мысли. Как я помнил, Эвери говорил о парадоксе Зенона. Но я был уверен, что рисунок Фуллера не содержал намека ни на этот философский парадокс, ни на вывод о том, что движение невозможно.

Я начал медленно и вдумчиво вслух повторять фразу «всякое движение есть иллюзия».

И тут я подумал о том, что существует одна система, в которой на самом деле всякое движение есть иллюзия, — это сам симулятор! Субъективные единицы воображают, будто выполняют действия в физическом мире. Но тем не менее, когда они будто бы совершают какие-то движения, на самом деле они не сдвигаются с места. Когда реактивная единица — такая, как Зау Но, — «идет» из одного дома в другой, все, что происходит, — это то, что посредством электрических потоков, проходящих через сеть электропередач и преобразователи, загружается иллюзорный «опыт» в цилиндр, хранящий память.

Может быть, Фуллер хотел, чтобы я разглядел в рисунке этот принцип? Но что конкретно он пытался сообщить?

И тут я вскочил с кресла.

Зау Но!

Зау Но — вот ключ к разгадке! Теперь все стало предельно ясно. Рисунок должен был подразумевать только слово «Зенон»!

Говоря о тех или иных персонажах нашего симулятора, сотрудники «Реэкшенс» привыкли неформально величать их по фамилиям с инициалами имен.