Страница 35 из 160
Они пришли слишком поздно и уже не застали дофины там, где рассчитывали ее найти. Мария-Антуанетта только что ушла, дабы не заставлять ждать дофина, который любил ужинать между шестью и семью часами.
Итак, ее королевское высочество вернулось вовремя; дофин, весьма пунктуальный, уже ждал ее на пороге гостиной, чтобы, как только появится метрдотель, поскорее идти к столу; дофина сбросила накидку на руки камеристки, непринужденно взяла дофина под руку и увлекла его в столовую.
Там для двух прославленных амфитрионов был накрыт стол.
Оба занимали середину его, а место в голове пустовало: с тех пор, как несколько раз к ним неожиданно нагрянул король, это место никогда не занимали, даже в тех случаях, когда за столом собиралось много сотрапезников.
Значительное место в голове стола занимал прибор короля и его погребец, но метрдотель, не рассчитывавший на то, что его величество пожалует к ужину, устроил именно здесь свою штаб-квартиру.
Позади стула дофины, на расстоянии, достаточном для того, чтобы слуги могли проходить, расположилась г-жа де Ноайль, прямая, как палка, но пытавшаяся по случаю ужина придать своему лицу приветливое выражение.
Рядом с г-жой де Ноайль поместились другие дамы, которым их положение при дворе давало право или честь присутствовать при ужине их королевских высочеств.
Трижды в неделю г-жа де Ноайль ужинала за одним столом с дофином и дофиной. В те дни, когда она не разделяла с ними ужин, она избегала присутствовать при трапезе: это был ее способ протеста против исключения четырех дней из числа семи дней недели.
Напротив герцогини де Ноайль, заслужившей у дофины прозвище г-жа Этикет, расположился на таком же, как она, возвышении герцог де Ришелье.
Он также был строжайшим блюстителем этикета, однако его приверженность правилам оставалась незаметной для окружающих: она скрывалась за самой безупречной непринужденностью, а подчас и за весьма тонким зубоскальством.
Вследствие столь разительного несходства между первым камергером и первой статс-дамой ее королевского высочества беседа, то и дело замиравшая по вине герцогини де Ноайль, возобновлялась благодаря герцогу де Ришелье.
Маршал побывал при всех европейских дворах и повсюду позаимствовал те изысканные манеры, какие были сродни его натуре, а потому, обладая изумительным тактом и чувством приличия, он знал решительно все анекдоты, какие можно было рассказывать и за столом у юных инфант, и на ужине в узком кругу у г-жи Дюбарри.
В этот вечер он приметил, что дофина ест с аппетитом, а дофин уплетает за обе щеки. Поэтому он предположил, что они не станут прерывать разговора, а значит, за ближайший час можно заставить г-жу де Ноайль пройти еще на земле через все муки чистилища.
Он пустился рассуждать о философии и о театре, двух материях, донельзя ненавистных досточтимой герцогине.
Итак, он поведал сюжет одной из последних филантропических причуд фернейского философа, как называли уже в то время автора «Генриады»; когда же он заметил, что герцогиня изнемогает, он переменил тему и принялся, насколько позволял его ранг камергера, разбирать по косточкам королевских актрис, каковым от него изрядно досталось.
Дофина любила искусство, особенно театр; она подобрала полный костюм Клитемнестры для м-ль Рокур;[33] посему она не просто снисходительно, но и с удовольствием слушала г-на де Ришелье.
И тут бедная статс-дама, вопреки этикету, заерзала на своем возвышении, принялась трубно сморкаться и трясти своей почтенной головой, не заботясь о том, что при каждом ее движении вокруг ее лба подымается облако пудры, подобно снеговой туче, обволакивающей вершину Монблана при каждом порыве ветра.
Но мало было позабавить дофину — надо было еще угодить дофину. И Ришелье оставил в покое театр, к которому наследник французской короны никогда не питал особой симпатии, и обратился к гуманизму и философии. Об англичанах он рассуждал с тем жаром, какой присущ Руссо, когда он с живительной энергией обращается к личности Эдварда Бомстона[34].
Между прочим, г-жа де Ноайль равно ненавидела и англичан, и философов.
Новые идеи были для нее утомительны, а утомление нарушало весь ход ее мыслей. Г-жа де Ноайль чувствовала в себе призвание быть охранительницей; на новые идеи она рычала, как собака на чужака.
В своей игре Ришелье преследовал двойную цель: терзал г-жу Этикет, чем доставлял живейшее удовольствие дофине, и то и дело вворачивал какое-нибудь благородное и поучительное изречение, какую-нибудь математическую аксиому, которую с радостью ловил дофин, большой любитель точных наук.
Итак, он превосходно нес обязанности царедворца, а сам то и дело озирался, ища, но не находя кого-то, кто, по его расчетам, должен был присутствовать здесь; внезапно крик, доносившийся с низу лестницы, гулко отдался под сводом залы, этот крик подхватили два других голоса — первый на площадке, второй на самой лестнице.
Король!
При этом магическом слове г-жа де Ноайль поднялась, словно стальная пружина подбросила ее со скамьи. Ришелье встал медленно, привычно, дофин поспешно утер рот салфеткой и также вскочил и обернулся к двери.
А дофина устремилась к лестнице, чтобы поскорее встретить короля и приветствовать его в качестве хозяйки дома.
92. ЛОКОН КОРОЛЕВЫ
Король довел м-ль де Таверне до самой лестницы и только на площадке, выпустив ее руку, отвесил девушке такой учтивый и долгий поклон, что Ришелье еще успел увидеть этот поклон, восхититься его изяществом и задуматься над тем, какой же счастливой смертной выпала такая милость.
Он не долго оставался в неведении. Людовик XV взял руку дофины, видевшей всю эту сцену и прекрасно узнавшей Андреа.
— Дочь моя, — произнес король, — я запросто заглянул к вам отужинать. Я прошелся через весь парк и по дороге встретил мадемуазель де Таверне; я попросил ее составить мне компанию.
— Мадемуазель де Таверне! — прошептал Ришелье, не в силах оправиться от неожиданности. — Ей-богу, мне чересчур везет!
— О, теперь я не только не стану бранить мадемуазель за опоздание, — любезно отвечала дофина, — но поблагодарю ее за то, что она привела к нам ваше величество.
Андреа, пунцовая, как прекрасные вишни, красовавшиеся среди цветов в вазе на столе, молча поклонилась.
— Черт побери! И впрямь красотка, — сказал себе Ришелье, — этот старый шут Таверне нисколько не преувеличил ее достоинства.
Дофин приветствовал короля, после чего его величество уселся за стол. Наделенный, подобно своему предку, отменным аппетитом, монарх воздал должное импровизированному угощению, которое словно по волшебству преподнес ему метрдотель.
Однако, угощаясь, король, сидевший спиной к двери, словно искал глазами что-то или, верней, кого-то.
В самом деле, м-ль де Таверне, не обладавшая никакими привилегиями, поскольку ее положение при дофине еще не было хорошенько определено, не вошла в столовую; присев в глубоком реверансе в ответ на поклон короля, она удалилась в спальню дофины, которая нередко просила ее читать вслух, когда сама уже лежала в постели.
Дофина догадалась, что король ищет глазами свою прелестную спутницу.
— Господин де Куаньи, — обратилась она к молодому гвардейскому офицеру, стоявшему за спиной у короля, — будьте любезны, пригласите сюда мадемуазель де Таверне. С позволения госпожи де Ноайль сегодня мы отступим от этикета.
Г-н де Куаньи вышел и минуту спустя вернулся, ведя Андреа, которая трепетала, не понимая, почему на нее обрушилось столько милостей.
— Садитесь здесь, мадемуазель, — сказала дофина, — рядом с герцогиней.
Андреа робко поднялась на возвышение; она была в таком смятении, что села на расстоянии не более фута от статс-дамы, что было с ее стороны несколько смело.
Герцогиня смерила ее таким испепеляющим взглядом, что бедняжка отскочила фуга на четыре, словно прикоснувшись к сильно заряженной лейденской банке.
33
Рокур, Франсуаза (1756–1815) — французская актриса.
34
Персонаж «Новой Элоизы», состоящий в переписке с героем книги — Сен-Пре.