Страница 52 из 125
Утвердившись таким образом на большой дороге из Парижа в Бордо, Ковиньяк имел за собой войска герцога де Ларошфуко, осаждавшего Сомюр, а перед собой — войска короля, собиравшиеся в Гиени. Он мог примкнуть к тем или другим, но пока не хотел приставать ни к той, ни к другой партии; а до тех пор ему нужно было набрать человек сто, которых он мог бы с успехом использовать. Набор шел спешно, и Ковиньяк завершил уже почти половину важного дела.
Однажды Ковиньяк, использовав все утро на охоту за людьми, сидел, по обыкновению, у ворот гостиницы и разговаривал со своим лейтенантом. Вдруг он увидел в конце улицы молоденькую даму верхом. За нею ехал конюх и два навьюченных мула.
Легкость, с которой хорошенькая амазонка управляла своей лошадью, упрямый и высокомерный вид конюха напомнили что-то Ковиньяку. Он положил руку на плечо Фергюзона, который в этот день был не в духе, и шепнул ему, указывая на амазонку:
— Вот пятидесятый солдат моего полка, или я умру!
— Кто? Эта дама?
— Да, она!
— Да что ж это такое? У нас уж есть племянник, готовившийся в адвокаты, и крестник, собиравшийся стать священником, два прокурорских писца, два лавочника, медик, три булочника и два крестьянина; кажется, довольно негодных солдат, а вы хотите прибавить к ним еще женщину… Ведь придется когда-нибудь и сражаться!
— Да, но наше состояние не превышает еще двадцати пяти тысяч ливров (читатель видит, что это состояние увеличивалось вместе с отрядом как снежный ком); если б можно было достичь круглой цифры, тридцати тысяч, я думаю, это было бы не худо.
— А! Если смотреть на дело с этой стороны, то вы совершенно правы, мне сказать нечего.
— Молчи! Ты сейчас увидишь!
Ковиньяк подошел к молодой даме, которая остановилась перед окном и разговаривала с трактирщицей, отвечавшей из комнаты.
— Ваш слуга, сударь, — сказал он, ловко приподнимая шляпу.
— Вы величаете меня сударем? — спросила дама с улыбкой.
— Именно вас, прелестный виконт.
Дама покраснела.
— Я вас не понимаю, — возразила она.
— Очень хорошо понимаете, потому что покраснели до ушей.
— Уверяю вас, сударь, вы ошибаетесь.
— О нет, нет! Я очень хорошо знаю, что говорю.
— Перестаньте шутить, прошу вас.
— Я не шучу, виконт, и вот вам доказательства. Три недели тому назад я имел честь встретить вас в мужском платье на берегах Дордони в сопровождении вашего верного Помпея. Господин Помпей все еще служит у вас? А, вот и он сам! Уж не скажете ли вы, что я не знаю и дорогого господина Помпея?
Конюх и дама посмотрели друг на друга с изумлением.
— Да, да, — продолжал Ковиньяк, — это удивляет вас, прелестный виконт, но вы не осмелитесь сказать, что я встретил не вас на дороге из Сент-Андре-де-Кюбзак в четверти льё от гостиницы метра Бискарро.
— Правда, мы там встретились.
— Изволите видеть!
— Только тогда я была переодета.
— Нет, нет, вы теперь переодеты. Впрочем, я понимаю: приметы виконта де Канба разосланы по всей Гиени, поэтому вы считаете благоразумным, чтобы не возбудить подозрения, носить женский костюм, который, если говорить правду, чрезвычайно вам к лицу.
— Сударь, — сказала виконтесса с замешательством, которое тщетно старалась скрыть, — если б в вашем разговоре не было нескольких разумных слов, так я подумала бы, что вы сумасшедший.
— Я не скажу вам того же, и переодеваться — дело очень благоразумное, когда вступаешь в заговор.
Молодая женщина посмотрела на Ковиньяка с еще большим беспокойством.
— В самом деле, — сказала она, — мне кажется, что я вас где-то видела, но никак не могу вспомнить где.
— В первый раз вы меня видели, как я уже сказал вам, на берегах Дордони.
— А во второй?
— В Шантийи.
— В день охоты?
— Именно так.
— Так мне нечего бояться вас, сударь, вы из нашей партии.
— Почему же?
— Потому что были в гостях у принцессы.
— Позвольте заметить, что это ничего не значит…
— Однако ж…
— Там было так много людей, что не могли быть только одни друзья.
— Берегитесь, я дурно о вас подумаю.
— О! Думайте что угодно, я не рассержусь.
— Но что же вам угодно?
— Хочу, если вы позволите, принять вас в этой гостинице.
— Благодарю вас, сударь, я не нуждаюсь в вас. Я жду здесь одного знакомого.
— Прекрасно! Извольте сойти с лошади, и до приезда ожидаемого гостя мы поговорим.
— Как прикажете, сударыня? — спросил Помпей у виконтессы.
— Спроси комнату и вели готовить ужин, — отвечал ему Ковиньяк.
— Позвольте, сударь, кажется, я должна здесь распоряжаться.
— Это еще неизвестно, виконт, ведь я начальник в Жольне и у меня полсотни солдат. Помпей, делай то, что тебе сказано!
Помпей повесил голову и вошел в гостиницу.
— Так вы арестуете меня, сударь? — спросила дама.
— Может быть.
— Что это значит?
— Да, это зависит от предстоящего нашего разговора; но извольте же сойти с лошади, виконт, вот так… Позвольте предложить вам руку… Трактирный слуга отведет вашу лошадь в конюшню.
— Я повинуюсь вам, сударь, потому что вы сильнее, как вы сами сказали; я не имею никаких средств сопротивляться, но предупреждаю вас, что тот, кого я жду, — офицер короля.
— В таком случае, виконт, вы представите меня ему, я буду очень рад познакомиться с ним.
Виконтесса поняла, что сопротивляться бесполезно, и пошла вперед, показав своему странному собеседнику, что он может идти за нею.
Ковиньяк проводил ее до дверей комнаты, приготовленной Помпеем, и хотел уже сам войти туда, как вдруг Фергюзон, взбежав поспешно по лестнице, сказал ему на ухо:
— Капитан! Карета, запряженная тройкой лошадей, а в ней молодой человек, в маске… У дверец два лакея.
— Хорошо, — отвечал Ковиньяк, — это, наверное, ожидаемый дворянин.
— А, здесь ждут дворянина?
— Да, и я пойду встречу его. А ты оставайся здесь, в коридоре. Не спускай глаз с двери: входить могут все, но никого не выпускай.
— Будет исполнено, капитан.
Дорожная карета остановилась у гостиницы. Ее сопровождали четыре человека из роты Ковиньяка, которые встретили путешественника на дороге.
Молодой дворянин, одетый в голубое бархатное платье и закутанный в меховой плащ, сидел в карете. Когда вооруженные люди окружили его, он беспрестанно задавал им вопросы, но, не получив ответа и увидев, что ничего не добьется, решился ждать. Иногда только он приподнимал голову и смотрел, не явится ли какой-нибудь начальник, у которого он мог бы получить объяснение странного поведения этих людей.
Впрочем, нельзя было определить, какое впечатление произвело на молодого путешественника это событие: лицо юноши было прикрыто по тогдашней моде черной шелковой маской, которая в то время называлась волком. Те части лица, которые показывались из-под маски, то есть верх лба и под бородок, были прекрасны и свидетельствовали о молодости, красоте и уме; зубы были маленькие и белые, глаза блестели сквозь отверстия маски.
Два огромных лакея, бледных и испуганных, хотя у каждого из них было по мушкетону на колене, ехали по обе стороны кареты и, казалось, были вместе с лошадьми привязаны к ее дверцам. Картина могла бы представлять сцену с разбойниками, останавливающими путешественника, если б все это происходило не днем, не возле гостиницы, без веселого Ковиньяка и спокойных лиц мнимых разбойников.
Увидев Ковиньяка, который вышел из гостиницы после разговора с Фергюзоном, молодой путешественник слегка вскрикнул от удивления и живо поднял руку к лицу, как бы желая убедиться, что маска по-прежнему на месте; нащупав ее, он несколько успокоился.
Хотя его движение было очень быстрым, однако ж оно не ускользнуло от внимания Ковиньяка. Он посмотрел на путешественника, как человек, привыкший понимать значение примет; потом невольно вздрогнул от удивления, почти равного тому, какое выказал кавалер в голубом, но быстро оправился и, сняв шляпу с особым изяществом, сказал: