Страница 25 из 125
Он подал свою руку, в которую упала или скорее скользнула мягкая, легкая, убегающая ручка виконта, подобная очаровательной лапке воробья.
Остальную часть ночи путешественники провели в веселом разговоре. Барон беспрестанно говорил, виконт слушал и иногда улыбался.
Лакеи ехали позади; Помпей объяснял Касторену, почему сражение при Корби было проиграно, между тем как его можно было выиграть, если бы его, Помпея, не забыли позвать на военный совет, который собирался в тот день утром.
— Кстати, — сказал виконт Канолю, когда показались первые лучи солнца, — чем закончилось ваше дело с герцогом д’Эперноном?
— О, очень просто, — отвечал Каноль. — Судя по вашим словам, виконт, я был зачем-то нужен ему. Ну а мне не было до него никакого дела, Теперь ему или надоело меня ждать и он уехал, или все еще меня дожидается.
— А мадемуазель де Лартиг?.. — спросил виконт нерешительно.
— Мадемуазель де Лартиг не может одновременно быть дома с герцогом д’Эперноном и в гостинице «Золотого тельца» со мной. От женщин нельзя требовать невозможного.
— Это не ответ, барон. Я спрашиваю, как вы, до такой степени влюбленный в мадемуазель де Лартиг, могли расстаться с нею?
Каноль взглянул на виконта и, так как было уже светло, очень ясно увидел, что на лице молодого человека уже не было и тени досады.
На его вопрос барону очень захотелось ответить искренно, от души, но его удержало присутствие Помпея, Касторена и гордый взгляд виконта. Кроме того, Каноля все еще тревожило сомнение, он думал:
«А вдруг я ошибаюсь… если, несмотря на перчатку и маленькую ручку, это мужчина? В случае ошибки я, право, умру со стыда».
Поэтому он удержался и ответил на вопрос виконта одной из тех улыбок, которые объясняют все.
Молодые люди остановились в Барбезьё позавтракать и дать лошадям отдых. На этот раз Каноль сидел за столом вместе с виконтом и восхищался той ручкой, надушенная перчатка с которой привела его в такое сильное волнение. Кроме того, садясь за стол, виконт поневоле должен был снять шляпу, оставив без спасительного прикрытия свои волосы, такие блестящие, красивые и холеные, что любой человек — кроме влюбленного, ибо влюбленные слепы, — разом избавился бы от всех сомнений. Но Каноль ужасно боялся проснуться и оборвать свой очаровательный сон.
Он находил какую-то прелесть в переодевании виконта, допускавшем приятную близость, которая при окончательном разоблачении или откровенном признании была бы ему запрещена. Поэтому он не сказал виконту ни одного слова, которое могло бы показать, что инкогнито раскрыто.
После завтрака они опять пустились в дорогу и не сходили с лошадей до обеда. По временам усталость, которой виконт не мог уже сносить, вызывала на лице его синеватую бледность или заставляла дрожать всем телом. В таких случаях Каноль дружески спрашивал, что с ним. Тогда де Канб тотчас приободрялся, улыбался, казалось, переставал страдать, предлагал даже ехать скорее, но Каноль на это не соглашался под предлогом, что путь далек и необходимо беречь лошадей.
После обеда виконт едва мог встать с места. Каноль бросился и помог ему.
— Вам непременно нужно отдохнуть, молодой друг мой, — сказал он. — Если мы будем продолжать таким образом, то вы умрете на третьей станции. В эту ночь мы остановимся и передохнем. Я хочу, чтобы вы спали спокойно, лучшая комната в гостинице будет отдана вам, клянусь вам жизнью.
Виконт посмотрел на Помпея с таким смущением, что Каноль едва не расхохотался.
— Когда предпринимается такое долгое путешествие, как наше, — сказал Помпей, — то следовало бы орать по палатке на человека.
— Или по палатке на двоих, — отвечал Каноль с самым естественным видом, — этого было бы достаточно.
Виконт задрожал.
Удар поразил метко, и Каноль заметил это; мимоходом он успел подсмотреть знак, поданный виконтом Помпею, который подошел к своему господину. Виконт сказал ему несколько слов на ухо, и скоро Помпей под каким-то предлогом поскакал вперед и исчез.
Часа через полтора после этой проделки, объяснения которой Каноль не думал спрашивать, наши путешественники, въехав в большое селение, увидели Помпея на пороге приличной гостиницы.
— А, — сказал Каноль, — кажется, мы проведем ночь здесь, виконт?
— Да, если вам угодно, барон.
— Помилуйте! Я согласен на все, что вам угодно. Я уже сказал вам, я путешествую просто для удовольствия, а вы, напротив, как изволили говорить мне, едете по важным делам. Только я боюсь, что в этом дрянном домишке вам будет недостаточно удобно.
— О, — возразил виконт, — ночь скоро пройдет!
Когда они остановились, Помпей опередил Каноля и помог своему господину сойти с лошади; при этом Каноль подумал, что такая услужливость мужчины перед мужчиной может показаться смешной.
— Ну, скорей, где моя комната? — спросил виконт.
Потом, повернувшись к Канолю, прибавил:
— Вы совершенно правы, барон, я чрезвычайно устал.
— Вот ваша комната, сударь, — сказала хозяйка, указывая на довольно просторную комнату в нижнем этаже, выходившую окнами во двор; окна были с решетками, а над комнатой красовались чердаки.
— А где же вы поместите меня? — спросил Каноль.
Он с жадностью посмотрел на дверь в соседнюю комнату, которая отделялась от комнаты виконта только тоненькой перегородкой, весьма слабой преградой для такого сильного любопытства, которое испытывал барон Каноль.
— Ваша? — отвечала хозяйка. — Позвольте, я вас сейчас проведу туда.
И тотчас же, словно не замечая неудовольствия Каноля, она повела его в дальний конец внешней галереи, на которую выходило множество дверей. Комната барона находилась, таким образом, на другой стороне большого двора.
Виконт тем временем наблюдал за спутником, стоя на пороге своего помещения.
«Ну, теперь уж я не сомневаюсь в своем предположении, — подумал Каноль. — Меня одурачили, но если я покажу неудовольствие, все погибнет безвозвратно. Постараемся быть как можно учтивее».
И выйдя в конец галереи, которая шла вдоль дома как балкон, он сказал:
— Спокойной ночи, милый виконт, спите хорошенько; вы в самом деле нуждаетесь в отдыхе. Если угодно, я разбужу вас завтра? Не угодно? Так разбудите меня сами, когда встанете. Желаю вам доброй ночи.
— Спокойной ночи, барон! — отвечал виконт.
— Кстати, — продолжал Каноль, — не нужно ли вам чего-нибудь? Хотите, я пришлю вам Касторена, он поможет вам раздеться.
— Покорно благодарю, у меня есть Помпей; он спит в соседней комнате.
— Разумная предусмотрительность, я то же сделаю с Кастореном. Меры предосторожности, не так ли, Помпей? Чем осторожнее в гостинице, тем лучше… Спокойной ночи, виконт.
Виконт отвечал точно таким же пожеланием, и дверь затворилась.
— Хорошо, хорошо, виконт, — прошептал Каноль, — завтра придет моя очередь приготовлять квартиры, и я отомщу вам. Так, — продолжал он, — он задергивает занавески, вешает за ними какую-то простыню, чтобы не видно было даже его тени. Черт возьми! До чего же он стыдлив, этот маленький дворянин! Но все равно, до завтра!
Каноль, ворча, ушел в свою комнату, с досады лег спать и видел во сне, что Нанон нашла у него в кармане жемчужно-серую перчатку виконта.
XI
На другой день Каноль казался веселее, чем накануне; с другой стороны, и виконт де Канб открыто веселился. Даже Помпей смеялся, рассказывая о своих походах Касторену. Все утро прошло как нельзя лучше.
За завтраком Каноль извинился и попросил позволения расстаться на время с виконтом, сказав, что ему нужно написать длинное письмо одному из друзей, жившему в этих краях. В то же время барон объявил, что должен будет заехать к приятелю, дом которого находится в трех или четырех льё от Пуатье, почти на большой дороге.
Справившись у трактирщика, которому он назвал имя своего приятеля, Каноль услышал в ответ, что увидит этот дом немного не доезжая селения Жольне и узнает его по двум башенкам.