Страница 108 из 143
— Однако, — сказал епископ, — это довольно странный костюм для путешествия.
— Он ужасен, знаю, но мне не хотелось ехать под видом военного или важного вельможи. Разбогатев, я стал скупым.
— И вы отправились в Бель-Иль? — не дав д’Артаньяну опомниться, спросил Арамис.
— Да. Я знал, что застану там Портоса и вас, — ответил мушкетер.
— Меня! — воскликнул Арамис. — Меня? Вот уже год, как я здесь и ни разу не переправился через пролив.
— О-о! — протянул д’Артаньян. — Я не считал вас таким домоседом.
— Ах, дорогой друг, я уже совсем не тот. Мне трудно ездить верхом, и море меня утомляет. Я бедный, больной священник; я вечно страдаю, вечно жалуюсь; я стремлюсь к строгой жизни, которая, как мне кажется, приличествует старости; я люблю беседовать со смертью. Я живу на одном месте, мой дорогой д’Артаньян, на одном месте.
— Тем лучше, мой друг, так как мы, вероятно, будем соседями.
— Да? — заметил Арамис не без удивления, которого он даже не старался скрыть. — Вы будете моим соседом?
— Ну да!
— Каким образом?
— Я хочу купить доходные солончаки между Пириаком и Круазиком. Представьте себе, мой друг, добыча соли даст около двадцати процентов чистого барыша: никаких убытков, никаких лишних затрат. Океан — верный, аккуратный поставщик — через каждые шесть часов будет приносить вклад в мою кассу. Я первый парижанин, придумавший такое предприятие. Не надо только разглашать этого. Мы скоро будем соседями. Я получу полосу в три лье за тридцать тысяч ливров.
Арамис бросил взгляд на Портоса, точно спрашивая, правда ли все это, не кроется ли тут какая-нибудь ловушка, но вскоре, точно устыдясь желания прибегнуть к такому слабому помощнику, он собрал все силы для нового штурма или новой обороны.
— Мне говорили, что у вас были неприятности при дворе, но что вы вышли из них так, как выходили из всякого положения, мой милый д’Артаньян, то есть с воинскими почестями.
— Я! — воскликнул мушкетер с громким смехом, который, однако, не мог замаскировать его смущения, так как слова Арамиса внушили ему мысль, что прелату известно его новое положение при короле. — Расскажите мне об этом, мой милый Арамис!
— Да, мне, бедному епископу, затерянному в глуши, рассказывали, что король сделал вас поверенным своей любви.
— К кому?
— К госпоже Манчини.
Д’Артаньян вздохнул свободно.
— Не отрицаю, — ответил он.
— Король, говорят, увлек вас на заре за Блуаский мост, чтобы побеседовать со своей красавицей.
— Совершенно верно, — согласился д’Артаньян. — А, вам это известно? Ну, в таком случае вам также известно, что я в тот же день подал в отставку.
— Это правда?
— О, друг мой, вполне.
— И тогда вы поехали к графу де Ла Фер? Ко мне? К Портосу?
— Да.
— Чтобы просто навестить нас?
— Нет. Я не знал, что вы не свободны, и хотел увезти вас с собой в Англию.
— Да, понимаю, и тогда вы, изумительный человек, один выполнили то, что хотели предложить нам сделать вчетвером. Я подозревал, что вы играли некоторую роль в этой замечательной реставрации, узнав, что вас видели на приемах у короля Карла, который говорил с вами как друг, вернее, как человек, вам обязанный.
— Но как вы узнали все это? — спросил д’Артаньян, опасавшийся, что сведения Арамиса подробнее, чем ему бы этого хотелось.
— Дорогой друг, — сказал прелат, — моя дружба похожа на заботливость старого ночного сторожа, который сидит в башенке у нас на молу. Этот человек каждый вечер зажигает фонарь, чтобы светить судам, возвращающимся домой. Он скрыт в своей будочке, и рыбаки его не видят; но он внимательно следит за ними, ищет их, зовет, ведет в гавань. Я похож на этого сторожа. Время от времени до меня доходят вести, напоминая обо всем, что я любил. И я слежу за старыми друзьями в бурном жизненном море; я, бедный наблюдатель, которому господь дал будочку, провожаю их мысленным взором.
— А что я делал после Англии? — спросил д’Артаньян.
— Ах, это уже насилие над моим зрением. Я ничего не знаю: глаза мои ослабели. Я жалел, что вы не вспомнили обо мне. Я скорбел о том, что вы меня забыли. Я был не прав. Я снова вижу вас, и это для меня праздник, клянусь вам, — великий праздник! А как поживает Атос? — прибавил Арамис.
— Очень хорошо, благодарю.
— А наш юный питомец Рауль?
— Он, на мой взгляд, унаследовал ловкость своего отца, Атоса, и силу своего опекуна, Портоса.
— А как вы убедились в этом?
— Я в этом убедился как раз накануне отъезда. На Гревской площади готовилась казнь: поднялись волнения. Мы очутились среди мятежной толпы, и нам пришлось поработать шпагами. Он действовал отлично.
— Ого! А что же он сделал? — улыбнулся Портос.
— Прежде всего выбросил из окошка человека, точно это был комок ваты.
— Отлично! — похвалил Портос.
— Потом фехтовал, как мы в хорошие дни.
— А почему поднялось возмущение? — спросил Портос.
Д’Артаньян отметил, что Арамис при вопросе Портоса остался совершенно спокоен.
— Из-за двух откупщиков, — ответил он, глядя на Арамиса, — которых повесили по приказанию короля; это были два друга господина Фуке.
Только легкое движение бровей прелата показало, что он слышал слова мушкетера.
— О! — воскликнул Портос. — А как звали этих друзей господина Фуке?
— Д’Эмери и Лиодо, — ответил д’Артаньян. — Вам знакомы эти имена, Арамис?
— Нет, — пренебрежительно проговорил прелат. — Кажется, это финансисты?
— Именно.
— Как, неужели господин Фуке позволил повесить своих друзей? — вознегодовал Портос.
— Почему бы и нет? — спросил Арамис.
— Но мне кажется…
— Если этих несчастных повесили, значит, король велел их казнить. Господин Фуке может управлять финансами, но жизнь и смерть людей не в его власти.
— Все равно, — проворчал Портос, — на месте господина Фуке я бы…
Арамис понял, что Портос сейчас скажет опасную глупость, и прервал разговор, заметив:
— Ну, дорогой д’Артаньян, оставим посторонних. Давайте лучше поговорим о вас.
— Да обо мне вам известно все. Нет, поговорим лучше о вас, Арамис.
— Я уже сказал, мой друг, во мне не осталось Арамиса.
— И даже аббата д’Эрбле?
— Даже его. Перед вами человек, которого господь взял за руку и поднял до положения, превысившего его надежды.
— Бог? — переспросил д’Артаньян.
— Да.
— Гм! Странно. А мне говорили, будто это сделал господин Фуке.
— Кто это сказал? — спросил Арамис, который, несмотря на все свои усилия, не мог скрыть легкого румянца, выступившего на его щеках.
— Базен.
— Глупец!
— Что и говорить, до гения ему далеко. Но он мне сказал это, а я повторяю его слова.
— Я никогда и в глаза не видел господина Фуке, — промолвил Арамис со спокойным и чистым взглядом девушки, ни разу еще не солгавшей.
— Но, — возразил д’Артаньян, — если бы вы видели и даже знали его, в этом нет никакой беды. Господин Фуке — славный человек!
— А!
— Великий политик!
Арамис сделал жест, выражавший полное равнодушие.
— Всемогущий министр!
— Я подчиняюсь только королю и папе, — заметил Арамис.
— Гм! — произнес д’Артаньян самым наивным тоном. — Я говорю так, потому что здесь все бредят Фуке. Равнина принадлежит Фуке; солончаки, которые я собираюсь купить, — собственность Фуке; остров, на котором Портос стал топографом, принадлежит Фуке; гарнизоны принадлежат Фуке, галеры — тоже… Итак, сознаюсь, что меня не удивило бы, если бы вы подчинились ему, вернее, отдали бы в его власть свою епархию. Господин Фуке не король, но он такой же могущественный властелин, как король.
— Слава богу, я никому не принадлежу, кроме себя, — ответил Арамис, который в течение этого разговора следил за каждым движением д’Артаньяна, за каждым взглядом Портоса.
Но Портос остался совершенно неподвижен, а д’Артаньян бесстрастен. Искусный противник, он ловко отпарировал все удары, и ни один не попал в цель. Тем не менее оба приятеля устали от борьбы, и приглашение к ужину было для всех облегчением.