Адъютант императрицы

Камердинер вышел, чтобы исполнить полученное им приказание.

— Что я услышу? — спросила императрица. — Что ты мне скажешь? Зачем придет сюда тот незнакомый человек, имени которого я никогда не слыхала раньше?

— Ты знаешь, — ответил Потемкин, — что брат мой Павел Александрович командует бригадой под начальством князя Голицына. Он находился с авангардом против Пугачева и не обманул надежды, возложенной мною на его ловкость: ему удалось завязать сношения с предводителями бунтовщиков. Один из них, заклятый враг Пугачева, сдался нашим в схватке, бросившись верхом, как бы с отчаянной храбрости, прямо в ряды наших войск.

— А потом? — напряженно допытывалась Екатерина Алексеевна.

Тут отворилась замаскированная занавесью дверка.

Вошел Сергей Леонов; за ним следовал мужчина, закутанный в короткий плащ с капюшоном, опущенным на лицо. Он сделал движение, чтобы сбросить с себя накидку, но при виде государыни остановился в испуге и снова надвинул капюшон на голову.

— Тебе нет надобности скрываться, Чумаков, — сказал Потемкин. — Ты стоишь перед нашей всемилостивейшей государыней императрицей.

Вошедший скинул плащ, надётый сверх обыкновенного крестьянского платья, преклонил колени перед Екатериной Алексеевной и благоговейно облобызал край ее одежды.

— Здравствуй, великая царица, — произнес он торжественным тоном, — и прими мою клятву выдать тебе головою для справедливого наказания изменника и обманщика Емельку Пугачева, который в своей преступной наглости называет себя царем Петром Федоровичем!

Екатерина Алексеевна почти в испуге отшатнулась, однако быстро оправилась и воскликнула:

— Это будет похвально с твоей стороны, потому что ты спасешь от гибели многих заблудших. На голову одного зачинщика бунта должно обрушиться наказание за его дела, достойные проклятия; всем, кто покорится, дарую я мое прощение и милость; кроме того, ты получишь богатую награду.

— Не ради золота я здесь, а чтобы служить своей государыне, — ответил Чумаков, — но если ты хочешь оказать мне милость, великая государыня, то у меня есть к тебе две просьбы, и если ты обещаешь их исполнить, то Емелька Пугачев будет в твоих руках, как только я вернусь обратно в его стан.

— Говори, — промолвила государыня, — обещаю заранее исполнить твои просьбы, если они не переступают границ моей власти.

— Я желаю, — сказал Чумаков, — сделаться гетманом яицкого казачества, я не рожден для повиновения и не хочу иметь над собою никакого начальства, кроме своей императрицы.

— Это будет исполнено, — ответила Екатерина Алексеевна, с величайшим удивлением посматривая на человека, для которого богатство не было приманкой. — А дальше? — спросила она.

— Дальше, я прошу тебя, великая государыня–матушка, чтобы ты не наказывала вместе с Пугачевым Ксении Матвеевны, его возлюбленной, которую он ради преступной забавы увенчал мнимой царской короной. Прошу тебя, чтобы Ксения Матвеевна, когда она будет захвачена вместе с бунтовщиком, была выдана мне на руки, как моя собственность, чтобы я мог распоряжаться по произволу этой женщиной, загубившей свою жизнь.

При этих словах, вырвавшихся у казаха с пылкой страстностью, глаза Екатерины загорелись сочувствием.

— И это будет исполнено, — сказала она, — даю свое царское слово, что та Ксения должна принадлежать тебе, как твоя неотъемлемая собственность; она погубила свою жизнь, и я отдаю эту жизнь в твои руки.

Чумаков поклонился до земли и снова облобызал одежду императрицы.

— Ну, — с жаром спросила Екатерина Алексеевна, — что же ты думаешь сделать, чтобы сдержать свое обещание? Как выдашь ты моему генералу того Пугачева, который окружен сотнями тысяч ослепленных приспешников?

— Положись на мое слово, великая государыня, — ответил Чумаков, — зачинщик бунта надоел этим людям; им наскучило покоряться безумной спеси Пугачева, который обращается с ними, как с рабами. Одного поражения будет достаточно, чтобы совершенно расположить их к сдаче; и я позабочусь о том, чтобы войско изменника было разбито. Поверь словам моим, матушка царица! Не пройдет и недели с моего возвращения, как Пугачев будет уже в твоей власти. Я возвращусь назад, как мы уговорились с твоим высоким генералом. Я передам предводителям твоих тамошних войск то, что надо делать. Меня оденут в лохмотья, прикуют к моей руке оборванную цепь, и я вернусь к Пугачеву под видом беглеца из тюрьмы. Моим словам дадут веру, мой совет будет принят, и я сдержу слово, данное мною тебе.

— А если ты его нарушишь?.. — спросила Екатерина Алексеевна.

— Я сдался в плен, — ответил казак, — и клянусь Богом, если бы Чумаков этого не захотел, то он никогда не попал бы живым в руки твоих солдат, но жизнь моя в твоей власти. Отними ее у меня, если ты мне не веришь!

— Я верю тебе, — сказала Екатерина Алексеевна, — и напоминаю, что согласна исполнить твои просьбы, высказанные сегодня. Но если у тебя когда‑нибудь явится другое желание, то ты можешь смело обратиться ко мне!

— Ты милостива, великая царица–матушка, — ответил Чумаков, — но мои желания заключены в тех просьбах, которые ты взялась исполнить. Теперь же отпусти меня и пускай твой генерал отправит меня назад к своему брату на самой ретивой лошади; земля горит у меня под ногами, душа моя жаждет скорее сбросить в прах обманщика.

— Тогда ступай, — сказал Потемкин, — императрица отпускает тебя, а ты, Сергей Леонов, отвези его скорее обратно в лагерь моего брата; за каждый лишний день, выгаданный тобою в дороге, ты получишь тысячу рублей.

Он подал Чумакову руку, тот, скрестив руки на груди, поклонился государыне и некоторое время пристально смотрел на нее, точно желая запечатлеть ее образ в своей памяти. Затем он проворно закутался в свой плащ, надвинул капюшон на лицо и последовал за Сергеем Леоновым.

Оставшись наедине с императрицей, Потемкин спросил:

— Неужели ты и теперь еще думаешь, что один Орлов в состоянии рассеять призрак Пугачева? Он грозил и требовал — я же бодрствовал и действовал; я кладу к ногам императрицы плоды своей скрытой работы и не требую от нее ничего, кроме справедливости.

— Она будет оказана тебе, — воскликнула Екатерина Алексеевна, наклоняясь к Потемкину и целуя его в губы. — Она будет оказана тебе твоей возлюбленной и твоей императрицей в тот день, который снимет с меня заботу о Пугачеве, которую я не решалась обнаружить перед тобою и которую ты все‑таки понял и делил со мною, несмотря на свои страдания. В тот день должно настичь наказание дерзкого, который осмелился ударить тебя, и ты, мой друг, должен стать первым возле меня, тебе хочу я принести, как свободный дар; то, чего другой домогался насильно; в этом я клянусь тебе, — заключила государыня, положив руку на его лоб, — клянусь этою раной, отнявшей твой прекрасный глаз!

— А я, — воскликнул Потемкин, кладя руку государыни себе на грудь, — я клянусь этим сердцем, которое принадлежит тебе каждым своим биением, клянусь, что положу всю силу жизни на то, чтобы проложить тебе дорогу к тому лучезарному трону Востока, с высоты которого ты должна повелительно взирать на две части света.

Екатерина подошла к письменному столу Потемкина. Поспешно, с разгоревшимися щеками, написала она несколько строчек, после чего подала листок своему адъютанту. Он прочел:

«Императрица отвечает князю Григорию Григорьевичу Орлову, что она еще недостаточно рассмотрела его предложения, чтобы решиться принять их. Она благодарит князя за его служебное усердие, и как только примет необходимое решение, то изъявит ему свою волю».

— Благодарю тебя, — сказал Потемкин, — вот слово, которое князь должен слышать, чтобы понять, что он — ничто и может быть только тем, чем сделают его твоя воля и твоя милость. Увы! Ты еще не знаешь всей меры его вины; однако мне удастся доставить тебе полное доказательство его преступности, чтобы ты не верила больше его ложным уверениям. Ты должна убедиться, что Орлова не стоит бояться, что ему не стоит доверять! Погоди, — продолжал он в ответ на вопросительный взгляд Екатерины Алексеевны, — сегодня я доказал тебе, что сначала действую, а потом говорю.