Судьбы

Если отец и изменился, Монте-Карло остался тем же. Подъезжая к расположенной высоко в холмах деревне Ла Тюрби, улочки которой вились серпантином, Уэйн сбросил скорость и вскоре въехал в ворота виллы «Мимоза» — такой белой, что глаза резало. В соответствии с названием вокруг в прекрасно распланированном саду в изобилии цвела мимоза. Он загнал машину в двухъярусный гараж и оставил чемоданы в багажнике. В центре идеальной лужайки перед домом росла юкка, а из двух фонтанов в форме цветов лотоса вверх били водяные струи. Вдали виднелся пруд с золотыми карпами, заросший белыми водяными лилиями.

Из дома вышел Хуан, мажордом-испанец, достал из багажника чемоданы и почтительно приветствовал его.

— Где все? — лениво спросил Уэйн.

Хуан улыбнулся, больше по привычке, чем от удовольствия видеть Уэйна, и сообщил, что отец в казино, а мать обедает с друзьями. Уэйн коротко кивнул и быстро вошел в дом, начав раздеваться, еще не доходя до своей спальни — роскошной комнаты с большим белым ковром, кремовыми стенами и расписанным вручную потолком. Кровать была королевских размеров с кружевной противомоскитной сеткой, что придавало комнате несколько экзотический вид. Раздвижные двери из темного африканского дерева закрывали встроенные шкафы, зеленые жалюзи гармонировали с зеленым покрывалом на кровати и подушками, брошенными на два кожаных кресла. На комоде в хрустальной вазе стояли оранжевые орхидеи, а на балконе легкий морской ветерок наигрывал импровизированную музыку на установленных там морских раковинах.

Уэйн, ослепленный забытой роскошью, принял душ и переоделся, решив остаток дня провести за игрой в мяч в престижном спортивном клубе, членом которого являлся.

Столовой служила круглая комната с белыми стенами, хорошо отполированным деревянным полом и раздвижным столом, где по необходимости можно было усадить тридцать человек. Но этот раз стол был накрыт на троих — розовая льняная скатерть, тарелки из королевского вустеровского сервиза и серебряные приборы. В центре стояли розовые и белые гвоздики и листья папоротника, несколько оживляя обстановку.

— Здравствуй, мама, — бесстрастно произнес Уэйн, обошел стол и поцеловал мать в подставленную щеку. — Здравствуй, папа, — так же бесстрастно поклонился он отцу и сел.

Вольфганг протянул руку к бокалу, который Хуан только что наполнил изысканным бордо, и недовольно пролаял:

— Ты что-то рано вернулся.

Уэйн спокойно взглянул на отца.

— Я раньше закончил занятия.

За прошедшие месяцы горе от потери любимого сына потеряло свою остроту, и Вольфганг уже не выглядел таким старым и опустошенным. Пока Уэйн пил вино и ждал первого блюда, он заметил во взгляде отца нечто странное, новое.

— С занятиями все в порядке?

— Вполне, — ответил он, даже не делая попытки говорить с теплотой, поскольку был уверен, что Вольфганг уже получил отчет о его успехах и он лежит где-нибудь в столе.

— Очень похвально, Уэйн, — заметила Марлен с отсутствующим видом, впервые подав голос.

Интересно, подумал Уэйн, она уже успела напиться? Обычно к этому времени она уже бывала пьяна, хотя порой было трудно сказать точно.

— Ты держись так и дальше, — сказал Вольфганг, и Уэйн неожиданно сообразил, в чем дело. Ну конечно! Отец теперь вынужден смотреть на него как на наследника. Его губы изогнулись в подобии улыбки.

В этот момент вошла Росита Альварес, дочь Хуана, с превосходно охлажденными авокадо. Уэйн остановил на ней взгляд. Росита работала у них в доме после окончания школы, с шестнадцати лет, то есть уже два года, но Уэйн только теперь заметил ее роскошные черные вьющиеся волосы и большие темные глаза, которые она задержала на нем, но тут же скромно опустила. Он ей улыбнулся, заставив ее застенчиво покраснеть, и с удовлетворением подумал, что она не иначе как влюблена в него. Ее рука дрожала, когда она ставила перед ним хрустальную плошку. Когда Росита выпрямилась, Уэйн заглянул ей в глаза.

— Спасибо, Росита, — тихо пробормотал он.

— Да, сеньор. — Она поспешно удалилась, еще больше покраснев.

Уэйн, привыкший иметь дело с закаленными стервами, удивился, почувствовав, что ее невинность трогает его и возбуждает желание с этой невинностью покончить. Он взял ложку и поднял глаза, наткнувшись на взгляд отца. В его мозгу мгновенно возникла картинка — Ирма, сидящая на отце и двигающаяся как сошедший с ума поршень. Рука машинально сжала ложку, но он справился с собой, точным движением отрезал кусок авокадо и поднес ко рту. Он не сводил с отца жестких глаз, напоминавших голубые алмазы. Вольфганг еле слышно вздохнул, легонько пожал плечами и принялся за еду. Бокал Марлен был уже пуст. Она протянула руку за графином и наполнила бокал, надеясь, что никто не заметит.

Некоторое время Уэйн наблюдал за Роситой, получая удовольствия от ее смущения каждый раз, когда пытался пофлиртовать с ней. Ее отец иногда бросал на него злые взгляды, но Уэйна это не трогало. Он дождался субботнего вечера, когда Хуан повез родителей на машине на открытие ночного клуба в Каннах. Он сидел один в столовой и ужинал под легкое жужжание кондиционера. Как только она подала ему паштет по-страсбурски, он почувствовал ее страх, смешанный с детским возбуждением. Когда она наклонилась над ним, он расслышал ее взволнованное, прерывистое дыхание и хищно улыбнулся.

— Почему бы тебе не присоединиться ко мне, Росита?

— Присоединиться? — спросила она в изумлении, потом покачала головой. — Ох, нет, сеньор, мне не разрешать сидеть за один стол с хозяином.

— Как долго ты здесь работаешь, Роси? — спросил он, поймав ее руку и проводя большим пальцем по запястью.

— Уже больше два года, сеньор. — Голос ее дрожал, пульс под его пальцами бешено колотился, и она нервно оглядывалась.

— И ты ни разу не ела за этим столом? — Она молча покачала головой. Он одной ногой зацепил ближайший стул и подвинул его. — Тогда, наверное, самое время, а? — Она медленно и неохотно села, положив судорожно сжатые руки поверх белого фартука. — Вот, попробуй, — сказал он, беря паштет своей вилкой и поднося к ее рту.

Она послушно открыла рот и попробовала. Француз-повар орлиным взглядом следил за ней, так что ей никогда не доводилось пробовать ничего из тех изысканных блюд, которые она подавала к столу. Ее глаза расширились, когда она ощутила изумительный вкус паштета. Сердце готово было выскочить из груди. Когда они доели паштет, Уэйн настоял, чтобы она отведала жареного фазана и лимонного шербета, такого холодного, что у нее занемели щеки. Она весело рассмеялась, изумившись тому, насколько быстро хозяйский сын сумел заставить ее почувствовать себя раскрепощенной. Она решила, что он удивительно добрый человек.

Это был самый замечательный вечер в ее жизни. Она была тайно влюблена в Уэйна с тех пор, как его увидела. Пока все суетились вокруг маленького Генри, Росита с тоской взирала на одинокого и задумчивого Уэйна, который казался в доме посторонним. Ей всегда хотелось любить его, нежно обнять, пожалеть, потому что ее доброе сердечко чувствовало, что он глубоко несчастен. Но она никогда и не мечтала, что он ее заметит. Теперь она пила вино, голова немного кружилась. Она отказывалась, когда он снова наполнил ее бокал, но он так мило настаивал, что она выпила. Добрая католичка, воспитанная церковью, Росита понимала, что ей не следует оставаться с ним наедине. Но она не могла уйти. Он так красив, так внимательно ее слушает. И разве один вечер за столом, пара бокалов вина и несколько поведанных ему секретов такой уж большой грех?

Уэйн поставил пластинку с медленным вальсом Штрауса и пригласил ее танцевать. Она сразу же насторожилась, но, когда он встал, нежно улыбнулся и протянул к ней руки, не смогла устоять. Пока они танцевали, Уэйн зарывался лицом в ее волосы, щекой ощущая их шелковистость. От нее пахло розами и мылом, о чем он ей и сообщил. Ритуал соблазнения был для него настолько привычным, что он выполнял его почти механически.