Страница 9 из 19
Полковник Зубов рассматривал фотографические отпечатки пальцев и слушал Соколова, потом Сурина, потом опять Соколова. За два дня утвержденный им план расследования претерпел немало изменений. В нем отразилась напряженная работа оперативной группы — ее подвижность и быстрота действий. Папка дела об убийстве на Мойке уже распухла от десятков протоколов, актов и заключений. Круг лиц, представлявших тот или иной интерес для следствия, казалось, был очерчен с достаточной четкостью. Появились улики, позволявшие конкретизировать версию и успешно закончить предварительное следствие.
Логическая схема, сложившаяся у Сурина, имела свое основание. Во-первых, она точно совпадала с картиной последнего чаепития, восстановленной самим Зубовым в день осмотра места происшествия. Три человека, знакомые Бондаревой, — двое мужчин и одна женщина — были названы по именам. Во-вторых, с каждым из этой группы были связаны уличающие их обстоятельства.
И при всем том Зубов видел все слабости этой схемы. Он перелистал дневник боцмана и вновь прочел запись от 26 апреля. Нет, не мог человек накануне злодейского предумышленного убийства написать такие хорошие слова о Русском музее… Боцман мот выпить лишнее, мог провести ночь за картами, но убить старуху, копаться в тряпках, — нет, не мог!
Не могла советская женщина, ничем не запятнанная, только из ненависти к свекрови организовать шайку, заранее продумать, подготовить и совершить убийство. Пусть еще не написан курс психологии человека, сформировавшегося в социалистическом обществе. Полковник Зубов изучил его на практике, всматриваясь и вдумываясь в сердца многих тысяч людей, прошедших перед его столом.
Кто же остается? Шофер? Но если отпадает его связь с боцманом и невесткой, как же он попал за обеденный стол Екатерины Петровны Бондаревой?
Зубов поднял голову и спросил Сурина:
— Челноков в коридоре?
— Так точно.
— Его обувь сравнивали со слепками НТО?
— Нет, товарищ полковник.
— Пусть скинет сапог, покажет Прохорову, а потом занесите ко мне.
Сурин вышел.
Полковник взглянул на часы и спросил Соколова:
— В котором часу Гурова кончает работу?
— В шесть.
Зубов снова углубился в чтение какого-то протокола.
Вернулся Сурин с большим скороходовоким ботинком в руках.
— Со следом на снегу ничего общего не имеет. Этот на два номера больше. Но ботиночек заслуживает внимания, товарищ полковник.
Зубов взял ботинок и повернул его подошвой кверху. На каблуке и носке он увидел стертые до блеска металлические подковки.
— Отдайте, — сказал ой, возвращая ботинок, — пусть обуется и введите ко мне.
Ничто так не льстило самолюбию полковника, как подтверждение правильности его далеких прогнозов. По едва заметным царапинам на тумбе обеденного стола он два дня назад нарисовал внешний облик одного из преступников. Сейчас этот, созданный его воображением длинноногий человек с подковками на ботинках стал реальностью.
Сурин открыл дверь и пропустил вперед Челнокова. Зубов указал шоферу на кресло у стола и приступил к допросу.
Челноков отвечал теми же словами, которые уже слышали Соколов и Сурин. Он видимо не ожидал, что попадет в кабинет начальника с полковничьими погонами и сидел еще более подавленный и оробевший.
— Вы Галину Яковлевну Гурову давно знаете? — спросил Зубов.
— Кого?
— Гурову — невестку Екатерины Петровны Бондаревой.
— Такой не знаю.
— Дрова ей не возили?
— Нет, не знаю такой.
— Можете вы назвать кого-нибудь, кто видел, как у вас пошла кровь из носа?
— Никто не видел.
— А как вы скаты меняли, тоже никто не видал?
— Нет.
— Плохо, Сергей Дмитрич! Лучше уж сразу правду говорить. Все равно мы ее узнаем.
Челноков смотрел в сторону, мял в руках кепку и молчал.
Полковник написал несколько строк на листке бумаги и передал Соколову:
«Поезжайте к институту, встретьте Гурову и пригласите сюда. Ко мне проведите так, чтобы она не встретилась с Челноковым».
Соколов вышел.
— С боцманом Скоробогатко вы давно знакомы? — возобновил допрос Зубов.
— Это который Скоробогатко?
— Ну что вы прикидываетесь? Тот самый Скоробогатко, с которым вы дрова на Мойку возили.
— А-а, помню. С прошлого года не видел.
— А может вспомните. В четверг с ним не встречались?
Челноков удивленно захлопал рыжими ресницами, будто совсем перестал понимать смысл допроса.
— С прошлого года в глаза не видел, — упрямо повторил он.
Зубов черкнул еще одну записку и передал Сурину:
«Отведите его в какую-нибудь комнату и побудьте с ним».
Полковник остался один. Он вернулся к мыслям, которые занимали его до появления ботинка с подковами. На чем он остановился тогда?.. Если Гурова и боцман отпадают, то странным и необъяснимым становится участие шофера в чаепитии у Бондаревой. Как он мог попасть туда в качестве гостя, да еще в ночное время? С кем он пришел? Какие еще могли быть у него общие знакомые с убитой?
Сурин прав: другой троицы, в состав которой входил бы Челноков, быть не может. И почему собственно исключается участие невестки и боцмана? Психология? Но предвзятые рассуждения о психологии также уязвимы, как и любая умозрительная схема. Еще у Достоевского сказано, что психология — палка о двух концах… Кому, как не ему, Зубову, знать, что в психике людей, даже выросших в условиях социализма, бывают самые чудовищные отклонения от нормы. Разве не приходилось ему видеть в этом же кабинете людей с извращенными инстинктами, людей отравленных гнуснейшими пережитками прошлого?.. Редко? Да, не часто, но бывали…
Вернулся Соколов.
— Разрешите ввести?
— Давай.
Зубов вернулся к столу и разгладил ладонью прищуренное веко.
Галина Яковлевна Гурова была именно такой, какой представлял ее себе полковник по рассказу Соколова. Держалась прямо, лицо — замкнутое. В больших глазах еще незабытая боль.
— Мы хотели уточнить у вас, Галина Яковлевна, некоторые обстоятельства, связанные с пропавшей фарфоровой вазой.
Зубов помедлил. Гурова покраснела, но, не отводя глаз, ждала вопроса.
— Вы говорили, что видели в ней облигации трехпроцентного займа.
— Да.
— Как я себе представляю, ваза стояла в глубине буфета. Что же вас заставило заглянуть в нее?
— Я помогала накрывать стол к чаю. Хотела взять эту вазочку, чтобы положить в нее печенье, но увидела в ней облигации и поставила обратно.
— Вы ее взяли и поставили обратно?
— Да.
— Кто-нибудь еще был в тот вечер у Екатерины Петровны?
— Никого не было, кроме меня.
— Скажите, откуда вам обычно привозили дрова?
Галина Яковлевна искренно удивилась.
— А зачем мне дрова? У нас ведь центральное отопление.
Зубов посмотрел на Соколова, но тот успел нагнуться и подтягивал голенище сапог.
Затянувшуюся паузу прервал телефонный звонок. Зубов взял трубку. Молодой голос звучал по-военному четко.
— Товарищ полковник, докладывает старший лейтенант Жуков из Оруда. У вас находится шофер Челноков Сергей Дмитриевич. Мы его тоже разыскиваем.
— А вам он зачем?
— У него, товарищ полковник, произошла авария…
— Какая? Где?
— В ночь на двадцать восьмое апреля, на Пискаревском проспекте.
— Точнее! Часы?
— От двадцати одного до двадцати трех часов. Авария незначительная, была разбита фара и помято крыло. Но в кабине мы обнаружили кровь, и нам нужно узнать обстоятельства.
Зубов мрачно молчал.
— Вы меня слышите, товарищ полковник?
— Слышу, не кричите. Завтра он к вам придет.
Полковник бросил трубку и протянул руку к Гуровой.
— Дайте ваш пропуск… Прошу извинить за беспокойство. Обращаясь к Соколову, он добавил: — Проводи гражданку Гурову и скажи Сурину, пусть зайдет ко мне с Челноковым.
Шофер снова занял свое место у стола. Его пришибленное лицо вызывало у Зубова еле сдерживаемое раздражение.