Страница 1 из 3
В. Мезенцев
В порту Фримантл, за полчаса до отхода
Когда я вспоминаю о том, что произошло с нами совсем недавно, перед глазами неизменно встает ночной Фримантл, горящие фонари на набережной и желтые блики луны, разбросанные по бархатной от мазута гавани. А еще — наш турбоход «Леонид Соболев», девятипалубный пассажирский лайнер, переполненный иностранными туристами.
Уже семь месяцев проработал «Леонид Соболев» у австралийских берегов, осваивая прежде недоступную для нас, советских моряков, пассажирскую линию. Совершал плавания к островам Тихого океана, делал рейсы в Японию и Гонконг, неизменно возвращаясь в Сидней — отправной пункт круизов.
К судну-новичку здесь долго присматривались, не доверяли. Вначале было безлюдно на огромных палубах, в салонах и вестибюлях. А вокруг то и дело сновали переполненные теплоходы австралийцев и англичан. Неохотно, в условиях жесточайшей конкуренции, уступали они право на круизные рейсы турбоходу под красным флагом. Но прошло несколько месяцев, и о русских заговорили газеты.
Случилось это именно в Сиднее, когда молодой капитан дальнего плавания Николай Николаевич Самсонов только принял командование судном. В тот день из-за шторма не вошли в гавань корабли военно-морского флота США, выбросило на камни супертанкер — его владелец понес двухмиллионные убытки. Было отменено движение всех судов.
Но за час до разразившегося шторма, казалось, ничто не предвещало беды. Разгадать в одной туче на безоблачном небосклоне стремительно надвигающийся ураган смог только наш капитан.
Позже, вспоминая этот случай, Николай Николаевич будет шутя говорить о предчувствии. Но лучше назвать это предвидением, тем самым капитанским предвидением, что сродни таланту.
Мастерски развернув судно, капитан направил его к самому узкому и опасному месту гавани — воротам порта. И тут его нагнала туча, хлынули потоки дождя, проливного, тропического..
— Идет ураган, — предупредил лоцман-австралиец. — Нам не пройти через ворота Сиднея.
Сверкнула молния. Вспышка ее была настолько яркой и близкой, что на минуту все померкло перед глазами.
— Прошу вас немедленно покинуть мостик, — ответил капитан Самсонов.
Лоцман повиновался.
Капитан остался на мостике один. Один в ответе за судно, пассажиров, команду. Еще мгновение, и, набрав скорость, лайнер ринулся в морские ворота порта. Лишь одному сиднейскому корреспонденту удалось успеть отснять «Леонида Соболева», уходившего в океанские волны. Вмиг двенадцатиметровые валы скрыли от глаз почти весь турбоход. А еще через минуту, покачиваясь на чистой воде, он лег на заданный курс.
На следующее утро газеты Австралии перепечатывали снимок советского лайнера под заголовком «Бушующее море закрыло Сидней». А внизу: «Ураган! Нет, — говорят русские, — для нас это всего лишь небольшое волнение».
Это был риск? Да, но оправданный. То была очень наглядная победа судоводителя — ему удалось сломить лед недоверия у иностранных клиентов морского сервиса, поднять авторитет своего судна. Ведь мужество и профессиональное мастерство капитана всегда служили для пассажиров самой надежной рекомендацией.
Победителем уходил «Леонид Соболев» с завоеванной им линии, чтобы вновь вернуться сюда уже осенью, к окончанию сезона тропических дождей.
Капитан понимал, что успех его лайнера не может пройти бесследно, кое-кому он оказался не по душе. Владельцы судоходных компаний почувствовали в нем сильного конкурента. Реакционные круги испугались проводника социалистической пропаганды, советского образа жизни. В любой момент можно было ожидать от недругов провокаций или даже диверсий. Капитан Самсонов знал много тому примеров.
Еще в 1956 году вахтенный помощник Шарапов пресек попытку подвести мину под теплоход «Грузия», доставивший в Австралию сборную СССР на Олимпийские игры.
В одном из госпиталей Фримантла пытались склонить к измене Родине находившегося там на излечении матроса Дальневосточного пароходства.
Учебное судно «Товарищ» не участвовало в параде парусных кораблей, состоявшемся на реке Гудзон. Полиция предупредила заранее: «С моста могут сбросить бомбу. Мы бессильны обеспечить вашу безопасность». И словно в подтверждение этих слов, при полном бездействии полиции к борту одного из советских сухогрузов, стоявшего в американском порту, была подведена взрывчатка.
В Карибском море обстреляли из пулеметов танкер Новороссийского пароходства. Обстрел велся с быстроходного, хорошо вооруженного катера «неизвестной национальности».
В американском порту на флагман Советского пассажирского флота «Максим Горький» провокаторы забросили пластиковую бомбу, получили ранения два матроса.
Таковы объективные факты.
Тревожные мысли не покидали Николая Николаевича до самых последних дней работы на новой линии. Но вот наступила пора расставаться с Австралией. Прощание в Сиднее, затем Мельбурне…
И вот, наконец, порт Фримантл, куда зашли добрать последних пассажиров на Цейлон и Европу. Отход был назначен на час ночи.
Несмотря на позднее время, на причале собралось много провожающих. Сотни серпантинных лент связывало судно с берегом. Кто-то выкрикивал последние напутствия. Сколько уже таких встреч и расставаний прошло у борта «Леонида Соболева»! Одни отправлялись на нем искать счастья из Австралии в Англию, другие — из Англии в Австралию.
Наступила полночь. Но и в этот час посетители все еще не покидали капитанскую каюту. Попрощаться с советским судном пришли представители фрахтующей фирмы и австралийских властей, другие официальные лица — всего человек пятнадцать. Сидя за длинным столом в гостиной капитанской каюты, все по очереди вставали и произносили слова напутствий.
Первым поднялся директор круиза Барри Вудвард, стройный сорокалетний англичанин с улыбчивым лицом.
— Кэптан, — сказал он. — Пришло время сказать гуд бай милой Австралии. Мы изменим ей теперь с одной очаровательной старушкой по имени Англия. Ведь в душе мы уже стремимся к ее берегам.
Самсонов рассмеялся:
— Вы хотите обвинить меня в неверности. Ох уже эти мне современные нравы!
— Западные нравы… Ведь именно так вы хотели сказать, — подхватил Вудвард.
Николай Николаевич чуть насмешливо внимал директору круиза. Он давно наладил с ним отличные отношения, что было необходимо для хорошей работы судна. От Барри зависело немало. Через него передавались все указания пассажирам, он занимался береговыми экскурсиями и представлял интересы туристов и фрахтующей фирмы.
— Итак, я продолжаю, — говорил Вудвард. — Хотите исповеди, капитан? Исповеди Барри Вудварда? Я был первым англичанином, ступившим на эту палубу. Что я испытывал в ту минуту? Гордость? Нет, чувство страха! Я знал до этого русских не больше, чем снежного человека. Я вглядывался в глаза каждому матросу, пытаясь распознать эту таинственную славянскую душу. И не распознал, пока… пока они не запели… Вы помните, Ник, ту непогоду? Палуба на неделю превратилась в дьявольский аттракцион, на котором хорошо тренировать астронавтов. И вот тогда был дан настоящий концерт. С каким мужеством выходили на качающуюся палубу музыкального салона официантки, стюардессы, бармены! Они пели песни своей далекой родины, и пассажиры забывали, что за иллюминаторами штормовая ночь, бушующий океан и дикие валы, обрушивающиеся на судно. Звучали песни солнечной Украины, ледяной Сибири, искрометной Грузии… Вы слышали когда-нибудь «Калинку», джентльмены? В ней та самая русская душа, о которой мы ни черта не знаем!
— Могу ли я войти? — За спиной директора круиза показалась долговязая фигура знакомого сиднейского журналиста.
— О, мистер Лонг! — воскликнул капитан. — Какими судьбами? Неужели вы примчались в Фримантл прямо из Сиднея? Прошу к столу. Рассказывайте.
— Решили проводить нас, Лонг? Хотите сделать на нас еще одну сенсацию? — Барри явно переживал, что упустил внимание слушателей.