Соблазнительница

На следующее утро, пока он шагал по холлу и ждал, когда она присоединится к нему, чтобы отправиться с ним объезжать поместье — что было гораздо безопаснее, чем ходить с ней пешком по саду или где-то еще, — Люк мысленно качал головой, пытаясь, довольно безуспешно, привести в порядок свою ошалевшую голову.

Взять хотя бы их посещение «Каприза» — вот уж воистину каприз! Это не он решил рискнуть тем, что их застанет на месте преступления кто-то из младших садовников — ведь был разгар лета, или, что хуже, кто-то из соседей. То, что соседи могли там обнаружить, поразило бы их, а у некоторых мог даже случиться сердечный приступ.

Что это с ним? Это их позднее возвращение, затем неожиданный поединок во время обеда и старание сдержаться и не потащить ее прямиком в спальню, как прошлой ночью. Не пробыв в гостиной и десяти минут, он капитулировал. Он был совершенно выбит из колеи.

Он был — был раньше — записным повесой, но теперь казалось, что это она собирается развратить его.

Нет, он не жаловался, по крайней мере по поводу результата, даже по поводу того, что было в «Капризе», — он чувствовал, что желание охватывает его даже просто при воспоминаниях, — и все же это… это так отличалось от того, чего он ожидал.

Он считал — он был в этом уверен, — что женится на упрямом, но хрупком цветке, а она оказалась тигрицей. И вдобавок с когтями — у него были веские основания это утверждать.

Стук ее каблучков по лестнице заставил его обернуться. Он смотрел, как она скользила вниз. На ней было платье для верховой езды цвета зеленого яблока; этот цвет оттенял ее локоны глубокого золотого оттенка. Она увидела его, и ее лицо озарилось нетерпением и чем-то еще — так он сказал себе. Ожиданием, которое не имело ничего общего с их предполагаемой верховой прогулкой.

Она спустилась вниз и подошла к нему. Остановилась, возясь с пуговками на перчатке. Луч утреннего солнца озарил ее лицо.

На мгновение он утратил способность думать и дышать. То же самое чувство, которое охватило его вчера, когда он увидел, как она обнимает щенка. Томительное, глубоко запрятанное и безусловное — потребность дать ей что-то большее, чем просто объятия.

Она заворчала, сердясь на пуговицы. Чувство в нем ослабело, но не исчезло. Он глубоко втянул воздух, радуясь, что она отвлеклась, и протянул руку к ее запястью. Как уже было однажды, он ловко застегнул крошечные пуговки. Глаза их встретились, он поднес ее руку к губам, потом накрыл ее своей ладонью.

— Пошли — лошади ждут.

На дворе перед домом он усадил ее в седло, смотрел критически, как она устроила ноги и взяла поводья. Он ездил с ней верхом много лет назад. С той поры ее посадка улучшилась; она держала поводья более уверенно. Довольный, он подошел к своей лошади, натренированной для охоты, взлетел в седло и кивком указал жене на аллею.

Бок о бок они скакали сквозь утро, среди широких зеленых полей, щедро испещренных более темной зеленью кустарника, служившего убежищем для дичи. Они держали к югу, время от времени перепрыгивая через каменные стены; он знал каждое поле, каждую ямку, каждую стену на много миль вокруг и выбирал дорогу, избегая слишком опасных мест.

Если Амелия и заподозрила что-то, она и виду не подала, но брала каждое препятствие с легкостью, с уверенностью, которая и успокаивала его, и смущала. Еще один знак зрелости — годы превратили ее в женщину, это уже не та робкая девочка, которую он знал.

Над ними простиралось летнее небо, широкое и очень синее, с единственной туманной прядкой облака, прикрывающей сияние солнца. Стрекот насекомых, полет вспугнутой дичи были единственными звуками, которые они слышали, кроме неумолчного стука подков их лошадей.

Они доехали до самого края долины Уэлленд, натянули поводья, чтобы посмотреть на густую зеленую местность, по которой вилась река, серебряная лента, мерцающая вдали.

— Где кончается твоя земля?

— У реки. Дом стоит в северной части поместья.

— Значит, вот это, — Амелия показала на горстку сероватых крыш, виднеющихся среди деревьев, — это твое?

Люк кивнул и пустил своего пегого в ту сторону.

— Здесь ремонтируют один коттедж. Мне нужно взглянуть, как идет работа.

Амелия пришпорила свою гнедую кобылу и поскакала следом за ним вдоль гребня, потом вниз по пологому склону к коттеджам.

Это были приземистые жилища, выстроенные из местного камня — розово-коричневого. На центральном из трех коттеджей перекрывали крышу. Мужчины сидели на деревянных перекрытиях, добавляя новые стропила; в воздухе раздавался стук молотков.

Десятник увидел их, помахал рукой и начал спускаться. Люк спешился, привязал коня к дереву и помог спуститься Амелии.

— Ветка пробила крышу прошлой зимой во время бури. С тех пор в доме не живут. — Он кивнул на другой коттедж, из которого высыпала стайка ребятишек и уставилась на них. — Почти полгода три семьи теснятся в двух коттеджах.

Люк повернулся к десятнику и представил Амелию. Десятник снял шапку и поклонился. Люк, прищурясь, смотрел на работу.

— Дело идет быстрее, чем я думал.

— Ага! — Десятник тоже посмотрел наверх.

Амелия решила оставить их. Она пошла к детям — нельзя упускать возможность познакомиться с семьями, живущими в поместье.

— Заметьте, если бы мы не закупили все еще до июня, то сильно прогадали бы. Тогда-то на лесопильне всего хватало, а как погода исправилась да как все вокруг занялись ремонтами — в неделю все повымели.

— Вы хорошо продвигаетесь. Когда думаете делать крышу?

Голоса стихли за спиной Амелии.

— Здравствуй. Я живу в большом доме в Калвертон-Чейзе. Твоя мама дома? — улыбаясь, спросила она у одного па ренька.

Те, что помладше, смотрели на нее, широко распахнув любопытные глазенки, а один из старших, попятившись к двери, крикнул:

— Мам! Новая ее светлость тут!

Это сообщение вызвало небольшой переполох. Пока Амелия убеждала трех молодых матерей, что ей вовсе не нужно, чтобы ее как-то особенно развлекали, пока выпила предложенный стакан лимонада и поговорила с двумя старухами, сидевшими у очага, прошло полчаса. Удивляясь, почему Люк не зашел за ней, она спустилась с крыльца и огляделась. Лошади стояли под деревом, безмятежно жуя траву, но Люка не было видно. Потом она услышала его голос и подняла голову.

Ее муж и повелитель, сбросив свою охотничью куртку и закатав рукава рубашки, стоял на стяжном брусе новой крыши. Подбоченясь, он подпрыгнул, проверяя балку на прочность, откровенно увлеченный обсуждением конструкции. На фоне синего неба с черными волосами, которые теребил ветерок, он казался греховно красивым.

Кто-то робко потянул ее за рукав. Амелия посмотрела вниз и увидела малышку с вьющимися каштановыми волосами и большими карими глазами. Девочке было лет шесть, может быть, семь.

Девчушка откашлялась, бросила взгляд на своих приятелей — похоже, она была здесь заводилой. Набрав побольше воздуха, она посмотрела на Амелию.

— Нам интересно… у вас все платья такие красивые, как вот это?

Амелия взглянула на свой летний костюм для верховой езды; ей казалось, что он достаточно хорош, но вряд ли сравнится с ее бальными платьями. Она думала о том, что ответить, и вспомнила, как замечательно мечтается в детстве.

— Да нет, у меня есть платья и покрасивее этого.

— Правда?

— Правда. И ты сможешь увидеть их, когда придешь в большой дом осенью на праздник.

— Праздник? — Один из мальчиков подошел ближе. — Осенний праздник?

Амелия кивнула:

— В этом году его устраиваю я. — Она посмотрела на малышку. — И у нас будет гораздо больше всяких игр, чем раньше.

— Правда?

Остальные дети тоже подошли и встали вокруг.

— А танцы будут?

— А стрельба из лука?

— А лошадиные подковы? А что еще?

Амелия рассмеялась:

— Пока еще не знаю, но наград будет много.

— А у вас есть любимые собаки, как у него? — Малышка сунула ладошку в руку Амелии. Ее кивок относился к Люку, который все еще стоял на крыше. — Они иногда приходят с ним, а сегодня не пришли. Они большие, но добрые.