Заповедь

— Джигит!..

Оставаясь в арбе, Хадизат из-под низко надвинутого на глаза платка наблюдала, как сыновья разминали затекшие от долгого сидения ноги. Дзамболат сурово посмотрел по сторонам. Потом он молча указал сыновьям на едва виднеющуюся колею дороги, которая вела в глубь гор, и ткнул пальцем в точку на скалах.

— Вижу! — радостно вскрикнул Мурат. — Сторожевая башня!

Отец согласно кивнул сыну и сказал:

— Туда мы и поедем...

— Ты уже бывал здесь? — спросил Умар.

— Нет, — отец отрицательно покачал головой и пожал плечами. — Надо же где-то остановиться... Попытаем счастья здесь, — и торопливо направился к арбе...

Старики, заметив приближавшиеся к Хохкау арбы, стали гадать, кто бы это мог быть. Арбы остановились, не доезжая до аула, возле неглубокого оврага. Это не вызвало удивления ни у Асланбека, ни у других горцев: гости хотят привести в порядок свою одежду — стряхнуть пыль, почистить сапоги, поправить ремни, — чтобы въехать в аул во всем блеске, молодцевато, со сверкающими газырями и ножнами кинжалов. Соскочив с арб, приезжие разбрелись по обочине дороги. Один из них медленно прошелся по краю обрыва, приставив ладони козырьком к глазам, внимательно оглядел маленькую каменистую площадку, примостившуюся по ту сторону оврага. Повернувшись к своим спутникам, позвал их. Все столпились у оврага, стали что-то высматривать в нем.

На нихасе умолкли и терпеливо дожидались дальнейших событий. Люди увидели, как тот, что первым подошел к оврагу, спустился в него, затем махнул рукой. От толпы отделился еще один и последовал за первым. Через минуту они показались на противоположном склоне оврага. Идущий впереди поднимался по узкой тропинке тяжело, держась за бока, что выдавало в нем пожилого горца. Второй, напротив, казалось, не замечал подъема — шел легко и быстро и почти догнал пожилого. Они поднялись на площадку и обошли ее вдоль и поперек, считая шаги и переговариваясь. И это уже было непонятно.

— Что они там нашли? — ни к кому не обращаясь, спросил нетерпеливый Хамат Кетоев.

— У кого спрашиваешь? У нас или у бога? — ехидно посмотрел на брата Иналык. — Бог знает, да не скажет. Мы бы сказали, да не знаем...

Горцы, напрягая зрение, следили за непонятными действиями приезжих, стараясь не упустить ни одной детали.

Тем временем двое незнакомцев, запрокинув головы, стали исследовать скалу, круто подымающуюся от площадки ввысь. Посоветовавшись, они возвратились к арбам, и тот из них, что помоложе, отпряг лошадь и ловко вскочил на нее. Пожилой показал ему рукой в сторону реки. Всадник пришпорил коня и поехал вдоль берега, то и дело останавливаясь и всматриваясь в реку. Там, где она делала крутой поворот, он наклонился с коня к земле, что-то поднял и, держа ладонь на весу так, чтобы не рассыпать поднятое, галопом возвратился к арбам.

— На гостей они не похожи, — покачал головой Асланбек.

Никто ему не ответил. Смутное беспокойство овладело всеми — очень уж странно вели себя приезжие.

Подъехав к пожилому, всадник спрыгнул на землю и показал ладонь. Их окружили. По знаку старшего все пошли к арбам и стали распрягать лошадей. Затем, достав из арб черкески, встряхивали их, хлопали шапками по коленям, выбивая пыль и соломинки, одевались, подпоясывались кинжалами...

Горцам на нихасе стало ясно, что незнакомцы прибыли не навестить родных, — гости не стали бы, не въехав в аул, распрягать коней. И теперь каждый терялся в догадках, кто бы это мог быть. Высказывать же вслух свои предположения, выдавать свое любопытство — не дело мужчины; и все молчали, притворяясь спокойными и безразличными. И зачем спешить и болтать попусту?! Вот доберутся они сюда, и все станет ясно: кто они, к кому и зачем приехали. А пока надо повести неторопливый разговор о чем-нибудь другом. Самая подходящая сейчас тема — предстоящая свадьба. Асланбек отвел взор от арб и неторопливо произнес:

— Ирбек — хороший горец. Степенный, услужливый, старость почитает.

— Настоящий джигит! — поддержал Иналык...

Все согласно закивали головами. Да если бы у кого-нибудь и было другое мнение об Ирбеке, он не посмел бы возразить Асланбеку, который, несмотря на то что прожил на свете сто пять лет, все еще был крепок и опирался на палку скорее для напоминания другим о своем возрасте, а мудростью походил на нарта Урузмага.

— Отец Ирбека был отличным воином, — воспользовавшись паузой, вставил Хамат и тут же начал свой очередной рассказ из Русско-турецкой войны.

Тридцать пять лет назад Хамат вместе с десятком других аульчан добровольцем вступил в дивизион осетинских всадников, принимавших участие в войне с турками на Балканах. Это был самый яркий период в его жизни. И если Хамат открывал рот, никто не сомневался: он вновь будет говорить о болгарах, о турках, о смелых рейдах в тыл врага, о подвигах настоящих джигитов. Но ему прощали эту слабость — из всех ушедших из аула на войну за свободу болгар возвратились только он да Дзабо, возвратились, увешанные Георгиевскими крестами.

— Эти-то, незнакомцы, сюда идут, — хрипло произнес Дахцыко.

— Идут, говоришь? — Асланбек приложил руку к глазам...

Если сам почтенный Асланбек заинтересовался незнакомцами, то не грех и всем остальным посмотреть на них. Незнакомцы медленно поднимались в гору, приближаясь к нихасу. Впереди, положив руки за спину, шел пожилой горец. Уже была видна его пышная борода. Следом за ним двигались остальные...

— Один остался возле арб, — заметил Иналык.

Хамату не терпелось продолжить рассказ, и он, кашлянув дважды, вновь заговорил:

— Ну а вы, почтенные, знаете, какой гордый Дзабо.

— Извини, Хамат, — прервал рассказчика Асланбек и, кивнув на незнакомцев, сказал: — Кем бы они ни были, встретим их как полагается. Они — гости аула, выскажем им наше уважение...

— Не сомневайся, Асланбек, — сказал Хамат. — Не подведем тебя.

На нихасе воцарилось молчание... Достигнув поляны, пожилой горец, не оглядываясь, ладонью руки остановил своих спутников, а сам приблизился к старикам. Все почтительно поднялись. Один Асланбек не шелохнулся. Горец остановился в пяти метрах от них.

— Да будут дни ваши светлы! Да будет жизнь ваша длинна и красива! — произнес он традиционное приветствие.

Асланбек слегка приподнялся с места:

— Пусть добро и счастье сопровождают и твои шаги, добрый человек!

Незнакомец, видя, что старец хочет встать, жестом попросил его не делать этого:

— Сидите, сидите, не князья мы, не такие уж знатные люди, чтобы почтенный горец встречал нас стоя.

— Разве мы не осетины? — возразил ему Асланбек. — Или забыли обычаи отцов наших? Гость — божий дар. Не встретить его, как подобает горцам, — значит, навеки опозорить свое имя... Проходи сюда, садись рядом с нами, дорогой гость...

Незнакомец попробовал протестовать, сказал, что он может и постоять, что он недостоин такой чести, да старики усадили его. Поговорили о погоде, о том, что весна нынче ранняя, что реки могут выйти из берегов и тогда жди беды. Но на небе есть еще добрые силы, и они не дадут погибнуть горцам. Гость держал себя чинно, благородно, без подобострастия, не заискивал, хотя просьбу предстояло ему высказать серьезную. Он ничем не выдавал своей тревоги и беспокойства, держал себя как человек, знающий себе цену, который не потерпит грубости и унижения. Домотканая черкеска на нем была чиста, опрятна, но обшлага рукавов выдавали ее солидный возраст. Зато кинжал огромный, доброй чеканки, тонкий пояс, перехватывающий талию, отделан медью, папаха из серого каракуля, на ногах легкие изящные сапоги без каблуков. Сыновья его стояли молча, застыв, точно изваяния, картинно положа руки на кинжалы.

Наконец наступила тишина: пришла пора незнакомцу представиться, но он молчал, и тогда Асланбек, чтобы подтолкнуть его, сказал:

— По всему видно, что у вас дальний путь, — в словах Асланбека не было явно выраженного вопроса. Он как бы говорил: мы не настаиваем, чтобы ты открыл нам, кто ты, откуда, куда направляешься и что тебя занесло в наши края. Хочешь — можешь сказать... Нет — мы не обидимся. Если же считаешь, что мы достойны знать о тебе побольше, — рассказывай. Именно так и воспринял гость эту фразу.