Заповедь

Поленница выросла до крыши. Протерев пилу и топор, горцы прислонили их к сараю. Довольные, они стряхивали с себя пыль, когда на крыльцо вышел хозяин. Хотя друзья слышали, как минуту назад он весело кричал посетителям, теперь он был хмурым и неприступным. Друзья осмотрели двор, желая угадать, чем прогневали хозяина. Щепки были собраны в кучку, двор аккуратно подметен.

— Закончили, хозяин, — нерешительно улыбнулся Таймураз.

Но хозяин, хмурясь еще пуще, грозно спросил:

— Вам что, деньги дать или накормить вас?

Мурат, не поняв его, улыбнулся, стараясь не показать своей озабоченности хмуростью грузина. Таймураз, на миг оторопев от вопроса хозяина, но по-прежнему улыбаясь, твердо сказал:

— Мы за деньги работали.

Хозяин вытащил заранее заткнутую за пояс бумажку, протянул.

— Все? — взяв в руки ассигнацию, поразился Таймураз. — Мы же...

Но хозяин недобро глянул на них, нетерпеливо махнул в сторону ворот и ушел в чайную. Тотчас же оттуда появились трое здоровенных половых и, встав возле дверей, угрожающе поигрывали тяжелыми половниками...

... Работа в городе оказалась, но платили за нее так мало, что весь заработок уходил на пропитание. Теперь друзья заранее договаривались об оплате. Хозяева только посмеивались, когда не соглашались с их условиями: таких, как Мурат и Таймураз, много бродило по улицам — не одни, так другие возьмутся и за такую цену. А постоянного заработка не найти и в большом городе Владикавказе — это друзья усвоили быстро. Иногда горцам везло. Они как-то даже попали на мукомольню.

Грузчики, отупевшие от грохота жерновов и механизмов, покрытые с головы до пят мучной пылью, двигались по шатким мосткам. Таймураз был среди тех, кто, доставляя зерно в бункер, взбирались на самый верх мукомольни, Мурат носил мешки с мукой из подвалов к подводам, выстроившимся длинной чередой возле ворот. Им скоро до ужаса надоело проделывать день за днем, час за часом один и тот же путь. Они до каждой щербинки в земле, до трещины на лестнице изучили это расстояние, отделявшее ворота мукомольни от площадки крутой лестницы, что находилась на высоте пятнадцати метров над землей. Именно туда надо пробраться с мешком на спине по прогибающимся от тяжести доскам, втиснуться в узкую дверь, опорожнить ношу и опять спешить к подводам. И так минута за минутой, без отдыха — за этим следит приказчик, стоя посреди двора, откуда ему видны все работники. Иногда Мурат и Таймураз сталкивались во дворе и тогда, подбадривая друг друга, перемигивались... Сегодня у Мурата появилась дополнительная забота. Он с опаской поглядывал на маячившую перед ним спину щупленького паренька, который пошатывался от тяжести мешка и каждую минуту мог свалиться ему под ноги, а то и сбить весь поток рабочих. От рейса к рейсу его покачивало все сильнее. Стараясь подбодрить паренька, горец настойчиво повторял только что заученное слово:

— Молодец!

Паренек отвечал ему измученной улыбкой, но ноги его дрожали от напряжения. И случилось то, чего опасался Мурат. Потеряв равновесие, парень лихорадочно дернулся в сторону, доска под ногами пошатнулась. Мурат правой рукой подхватил сползавший со спины подростка мешок, но от толчка не устоял на мостках, и они оба дружно сорвались вниз. Мешок с тупым стуком ударился о землю и лопнул. Паренек, присев на корточки, торопливо задвигал ладонями, загребая муку в мешок. Над ним нависла тень приказчика. Он деловито и привычно замахнулся кулаком. Горец, перехватил его руку.

— Не смей! — сказал Мурат ему по-осетински.

Приказчик не знал осетинского языка, но понял горца. Освободив руку, он кисло усмехнулся и властно указал Мурату на ворота:

— Вон!

— Эй, Таймураз, эй!

Увидев Мурата за решетчатым забором, Таймураз встревоженно пошел с мешком на спине наперекор потоку, втискиваясь меж железными перилами лестницы и взбиравшимися наверх грузчиками.

— Ты что там? — нетерпеливо закричал он, приблизившись к воротам.

Мурат огорченно развел руками. К ним направился приказчик.

— Эй вы, голодранцы! Ты, — махнул он на Мурата. — Ты пошел, пошел вон! — Таймураза он энергично подтолкнул к лестнице. — Ты иди работай! Пошевелись!

Разум подсказывал Таймуразу, что бросать мукомольню нельзя. С таким трудом они устроились сюда — и теперь уходить? Но давно на душе у него было муторно, потому что не этого он жаждал, когда мечтал о городе, о заработках. В своих грезах он видел себя сильным и смелым, ему все аплодируют, а тут таскай на горбу изо дня в день огромные мешки, надрывайся, да еще приказчик будет тебе тыкать в спину! Таймураз навьючил на шею приказчика свой мешок.

— На! Не урони! — весело бросил горец приказчику его же, набившую всем оскомину, фразу.

Не удержавшись от неожиданно свалившейся на него ноши, приказчик упал на землю. И этот мешок лопнул, и из него высыпалось зерно...

— Дикари! Разбойники! — кричал вслед друзьям приказчик.

Они прошли мимо столпившихся у ворот безработных, долго и терпеливо ждавших вот такого счастливого случая и теперь старавшихся попасть на глаза приказчику, который, перестав грозить кулаком в спину горцам, окинул властным взглядом жаждущих работы людей и пальцем ткнул в одного, второго:

— Ты! И ты! Живо!

Осчастливленные его выбором мужики торопливо протискивались сквозь толпу к воротам.

... Переночевать друзья решили в парке, и в ожидании темноты сидели на скамье, привалившись спина к спине, и тупо глядели на веселившуюся толпу, на фейерверк, на лодки с белевшими в них огромными шляпами барышень, приветствовавших взмахами платков и вскриками вспышки огней, щедро пускаемых вертушкой. Мурат вытащил из хурджина затвердевший хлеб, разломал его надвое, подал кусок другу.

— Не надо, — отмахнулся Таймураз.

— Ты не переживай, — виновато произнес Мурат. — Не мог я сдержаться, когда увидел, как он руку поднял...

— Именины царя — большой праздник, а у нас в ауле не отмечают, — угрюмо сказал Таймураз.

— Таймураз, — повернулся к нему Мурат, предложил: — может, домой вернемся? В чабаны наймусь. Всем сено перекошу. Корзины буду плести... Заработаю деньги... Давай возвратимся!

— И-эх, Мурат! — отрицательно покачал головой Таймураз.— Нет нам дороги назад. Там много не заработаешь... — и зажмурился — новая вспышка фейерверка разноцветьем озарила глубокое небо...

В эту ночь полицейские к ним не придирались, не выгоняли из парка, и горцы выспались на траве. На следующее утро торжества продолжались, и друзья, отправившиеся на поиски работы, невольно замедлили шаг возле открытой площадки, на которой выступал дешевый балаган: детины и карлики поочередно поднимали гири, плясали, кривлялись... Никогда Мурат и Таймураз не видели ничего подобного и ахнули, когда карлик с удивительной легкостью поднял гирю, с которой не смог справиться детина. Но дальше произошло совсем удивительное. Лилипут уцепился за гриф штанги, которую собирался рвануть вверх огромный, до двух метров ростом, верзила. Толпа хохотала, предвкушая, как штанга вместе с карликом окажется в воздухе. Но что это? Поднял вверх штангу не верзила, а лилипут! Да как?! Вместе с детиной! Таймураз даже языком зацокал от восхищения. Вот штанга уже на вытянутых руках лилипута. Но к удивлению публики она продолжала ползти вверх, отрывая от помоста и верзилу, и лилипута! Одураченная толпа захохотала.

Мужчина в котелке и клетчатом костюме, больше всех смеявшийся, выбрался из толпы, сердито проворчал:

— Обман публики! Шарлатанство! Глупость разума! — он взобрался на стол, поднял над головой плакат с изображением человека в цилиндре и в клетчатом костюме с цепочкой от часов на жилете, с чемоданами в каждой руке, истерично закричал: — Маньчжурия! Маньчжурия! Прекрасная страна! А ну, подходи, мимо не проходи! Все сюда! Все сюда! — он посмотрел на Таймураза. — Что, джигит? Хочешь быть одетым, как я? — и поиграл цепочкой от часов. — Хочешь денег заработать? Часы заиметь? В шляпе ходить? Сто рублей иметь? Айда в Маньчжурию, в прекрасную страну! Раз копнешь лопатой — рубль найдешь! Два копнешь — богачом станешь! Ну, чего думаешь?..