Заповедь

— Придет, — неожиданно легко согласился Тембол и убежденно продолжил: — Только не на земле. Здесь оно никого не посещает.

— Как это? — возмутился Пигу.

— Сколько знаю людей, все недовольны судьбой, — Тембол поднял глаза к небу. — Счастье там. Только там! Наверху, в стране предков... И не море, не горы, не тайга, а небо — вот самое величественное, что создал Всевышний...

Оттого ли, что впервые они услышали столько слов от Тембола, от его ли убежденности и веры, только Хамат и братья ничего не ответили Темболу, лишь изумленно глядели на него во все глаза...

... Через два дня Касполат и Пигу отправились в Сибирь. Ночью исчез Газак. Кто-то высказал предположение, что он в абреки ушел. Еще через день собрался в дорогу Тембол. Куда? К истинному счастью, — ответил он. В его представлении путь к счастью был только через Мекку, и он отправился туда пешком, хотя и не был мусульманином. Просто Тембол запомнил слова гостившего у них в Цамаде дальнего родственника, заявившего, что путь в Мекку плодотворен лишь пешком...

— Урузмага не отпущу, — сказал Дзамболат. — Молод еще. А что решил ты? — спросил он Умара.

— Никуда я не поеду, — холодно сказал старший сын. — Что там искать? Я работать буду...

Так в новом хадзаре Гагаевых остались с отцом и матерью Умар и Урузмаг. Им и предстояло бегать за отарой Тотикоевых. Как-то Умар. отвернувшись в сторону, твердо заявил:

— Женить меня надо, отец.

У Дзамболата глаза округлились — разве сыну положено самому сообщать об этом родителям?!

В этом месте как никогда длинного рассказа Мурат сделал паузу. Пристально смотрел на меня, точно гадая, все ли я запомнил. А мне и в самом деле было весьма интересно, и я впитывал в себя каждое слово, каждую деталь... Мне необходимо было узнать все, что произошло. Слушая дядю, я начинал верить, что он поможет мне ответить и на те вопросы, что мучили меня...

Дядя Мурат поводил концом трости по полу и вымолвил:

— Когда мне было столько, сколько тебе, я многого не понимал. Почему один сыт и у него целый табун коней, а другой голоден и мечтает заиметь хотя бы ишака? Почему у Тотикоевых просторные хадзары, крыши которых накрыты железом, а у Иналыка — низенький, с тусклыми окошками, наполовину вросший в землю? Почему у нас, Гагаевых, десяток овец, а Батырбек и его братья счет своим потеряли?.. Много было у меня этих «почему», а ответ на них один: трудиться надо; только упорный, старательный, не жалеющий себя труд даст достаток... Верил в себя, в свои силы и был убежден в справедливости устройства мира, где тому, кто не ленится, обязательно воздастся благом... Да и откуда было мне, горскому пареньку, который кроме Цамада, Хохкау, Нижнего аула и Ардона нигде не был, знать, насколько сложна жизнь?.. Да и Таймураз, хотя тоже провел два года у ардонского казака — кунака Асланбека, учась в приходской школе и освоив русский язык, тоже имел смутное представление о земле и людях... В общем, багаж знаний у нас с Таймуразом на обоих был меньше, чем у любого твоего сверстника...

Нет, племянник, отправляясь в путь с намерением уговорить Таймураза возвратиться к ней или взять ее к себе, я не бросил Зарему на произвол судьбы. Как может человек, зная, что у него вот-вот появится сын, жить в отдалении? Я был убежден, что Таймураз поспешит в Хохкау, пренебрегая смертью. И я считал, что, женившись на Зареме, он сумеет склонить к примирению Дахцыко. Если же мои доводы не смогут убедить Таймураза, что надо поступить именно так, то я был готов и к тому, чтобы силой заставить его... Да, да, племянник, я и на это пошел бы, хотя он и был моим другом... Но получилось иначе... Опять взяла вверх не моя задумка, а Таймураза...

... Ардонские казачки-озорницы Вика и Наташа, к счастью, хорошо говорили по-осетински... Усадив нежданного гостя Мурата за стол «гонять чаи», сестрички в четыре руки подкладывали ему вареники с начинкой из вишен, обильно поливали их такой густой сметаной, что ее можно было резать ножом, шаловливо перемигиваясь между собой, то и дело прыская смешком, вдоволь налюбовались мохнатой шапкой, черкеской из грубого домотканого материала и длинным грозным кинжалом, что тускло поблескивал на поясе и наконец сообщили ему, что Таймураз, погостив у них — безвылазно! — двое суток, на третью ночь отправился в Кабарду, к Абуке.

... С помощью добрых людей добравшись до Чегема, Мурат оказался перед нарезными воротами, в которые и постучался. Кабардинец наверняка сразу понял, кого он ищет, но с полчаса делал вид, что не понимает его. Присматривался он, присматривался к Мурату, а потом, смилостивившись, предложил странному гостю следовать за ним, направился к дому, находившемуся в глубине двора...

Нельзя сказать, что Мурат не сразу узнал в горце, окапывавшем деревья, Таймураза. Просто он и представить себе не мог, что его гордый друг снизойдет до подобного занятия. Лицо у Таймураза, увидевшего друга, было как у человека, у которого ноют зубы, — он покраснел от досады, что Мурат застал его за такой работой, но попытался скрыть свое настроение:

— Ты вовремя прибыл, сын Дзамболата, — и кивнул на лопату. — Бери. Поможем Абуке. Как-то надо его отблагодарить за то, что который месяц кормит меня!

Мурат ногой отодвинул в сторону лопату и, вытянув руки вдоль тела, встал перед Таймуразом, выражая соболезнование. Тотикоев побледнел, его глаза в красных прожилках вцепились в друга.

— Кто? — выдохнул он хрипло.

— Асланбек.

... Солнечный луч, проникавший сквозь бойницу-окошко, пересекал темную комнатушку-пристройку к дому Абуке, и Мурат, любуясь игривостью пляшущих пылинок, подробно рассказывал о том, что произошло в Хохкау после исчезновения Таймураза. Тотикоев слушал, не прерывая его, до тех пор, пока Гагаев не поведал, как несправедливо повели себя братья Таймураза с Заремой, обделив ее землей...

— Она и в самом деле родила ребенка? — спросил он.

— Сына! — уточнил Гагаев. — Твоего наследника. Она и имя ему дала: Тамурик.

Вихрь мыслей отразился на лице Таймураза: и тщеславная улыбочка, ишь, мол, как в него влюбилась дочь Дахцыко, и непроизвольно — радость, и сожаление, и даже досада, что так обернулось... Мурат посчитал, что теперь в самый раз следует заговорить о главном.

— Тебе возвратиться надо, — сказал он.

— К ней? — глухо уточнил Тотикоев.

— К ней... и к сыну!..

— Вот так взять и возвратиться? — усомнился Таймураз. — И пусть Дахцыко влепит мне в лоб пулю...

— Женишься на Зареме — Дахцыко не станет мстить.

— А братьям и... ей как объяснить, где я пропадал и почему?..

— Скажешь правду.

— На посмешище всем? — процедил сквозь зубы Таймураз.

— О Зареме подумай... Пропадает она, — воззвал Мурат к его совести. — Хочешь, я привезу ее и Тамурика сюда?

— В эту крохотную каморку, где я один едва помещаюсь? — усмехнулся Тотикоев. — Зимой в ней не теплее, чем в пещере... Да и не понравится это Абуке...

— О Зареме думай! — потребовал Мурат. — Ты должен быть рядом с ней.

— Ты с этим приехал? — медленно повернул Таймураз голову к другу.

— Куда ей с ребенком деваться? Ты должен быть с нею!..

Таймуразу не понравились нотки в голосе Мурата... Гагаев ожидал, что друг вспылит, и был готов идти на ссору, лишь бы заставить его возвратиться к Зареме и Тамурику. Веки глаз у Тотикоева сузились, брови нахмурились. Но Таймураз пересилил себя, вяло произнес:

— Я и сам хочу возвратиться. Но как? Прийти с тем, с чем ушел, и упасть на колени перед братьями?.. Это не по мне. Легче умереть. И Зарему стал во сне видеть, но... взять ее сюда — значит всю жизнь батрачить. И сам буду мучиться, и Зарему — в батрачки?! А малыш? Что он скажет, когда вырастет?.. Не-ет, Мурат, это не дело... У меня есть другая задумка. Нам с тобой надо деньги заработать. Тогда и возвратимся... На конях, как настоящие джигиты! И Зарема поймет, когда скажу, что мыкался по чужим краям ради нее и нашего сына... Тамурика! — Он широко улыбнулся. — Вот как надо возвращаться, Мурат!.. А тебе разве не нужны деньги?..