Заповедь

Еще миг — и погоня будет возле расщелины... Тихо, тихо, Орлик. И вдруг Таймураз увидел голову девушки, которая выглядывала из-под бурки! Она ведь может закричать! И тогда... Что делать?! Броситься к ней? Поздно...

Основная масса коней достигла белой скалы. Тени всадников мелькнули в прорези расщелины... Сейчас раздастся крик девушки — погоня остановится, горцы обнаружат похитителя... Почему она медлит?! Это ее единственное спасение!.. Он заметил, что ее руки ухватились за седло... «Боится упасть», — отметил он машинально. Крикнет?! Отдаваясь в ушах топотом копыт, в ногах дрожью земли, погоня промчалась мимо. Выстрелы удалялись... Таймураз с изумлением посмотрел на девушку. Она не закричала. Почему?.. Или от страха потеряла голос?! Он пожал плечами, вздохнул с облегчением. Взявшись за уздечку, осторожно повел коня к выходу из расщелины и тут услышал цоканье копыт. Два человека взволнованно объяснялись на непонятном языке. Опять этот странный и смешной чужестранец! Вновь мелькнула шальная мысль скрыться в его далекой стране. То-то бы все искали дочь Дахцыко и восхищались, как ловко похититель сумел упрятать добычу! Понимать бы его язык, склонить чужака на свою сторону...

Знал бы Таймураз, о чем говорили иностранец и его проводник.

— Здесь тоже есть гангстеры! — возмущался чужеземец. — Они потребуют выкуп?

— У нас это не принято, — неохотно ответил расстроенный переводчик. — Похититель украл себе жену.

— Жену?! Он украл себе жену? Какая дикость!..

Глава 6

Таймураз лежал ошеломленный. Всего несколько часов назад из-за этой девушки он едва не вонзил в свою грудь кинжал. Кое-кто мог бы не поверить, но он-то знал, что эти слова не пустая угроза, что еще мгновение — и он бы вырвал из ножен кинжал. Ему показалось, что девушка смотрела на него с таким презрением, с каким смотрят на человека, опозорившего себя в бою. Он должен был заставить ее смириться и страдать, как страдал он; должен был увидеть ее покорной и сломленной... И вот все свершилось! Таймураз был поражен ее нежностью и податливостью. Кто бы мог подумать? Сама гордыня — и вдруг такая страстность. Или Таймураз был слеп? Глазам просторнее при свете дня: солнце высвечивает каждую трещину, каждую щербинку — не хочешь, а увидишь. Но когда двое остаются наедине, открывается то, что скрыто от случайного взгляда.

Сняв свою жертву с коня, он понес ее к пещере и, споткнувшись о камень, чуть не выронил, девушка вскрикнула, тонкие руки обхватили его шею... И через мгновенье, когда он опустил ношу на землю, руки не разжались, и ему пришлось разнять их, освободиться, чтобы расправить бурку. Девушка и тогда не отодвинулась, когда он привлек ее к себе. В горячем невнятном шепоте он различил слова: «Мой Таймураз! Мой хороший Таймураз!» Нежность и восторженность этих слов оглушили его, и он лихорадочно прижал ее к себе, трепещущую, забывшую обо всем на свете — о матери, рыдавшей по ней, об отце, скакавшем вслед за похитителем с винтовкой в руке, о сестренке, охваченной ужасом, о позоре, который — и за что только?! — покроет из-за нее и семью, и всю фамилию, о плаче родных, которые в один голос причитают: «И зачем ты родилась?! Лучше бы тебя не стало в тот день, когда ты появилась на свет!» Будто бы девушка была виновата в том, что ее похитили? Она не скрывала от него своей любви, и это ошеломляло.

... В эту ночь она и радовалась, и страдала, страстно обнимала его и, внезапно уходя в себя, резко отстранялась. Уснула лишь под утро, после того, как Таймураз затих, припав к ее шее лицом. Рука его лежала у нее на бедре, голова покоилась на груди... Она нежно поглаживала его шею и волосы и думала о том, как нежданно счастье, как легко и внезапно оно приходит, как много сулит в будущем... Засыпая, она думала о том, что нечего опасаться осложнений с родными, она сможет убедить отца простить Таймураза. Мать, та сразу станет на ее сторону. А с отцом надо поговорить... Он не должен мстить ее мужу. Разве можно уничтожить ее мечту! Нет, отец добрый, он простит Таймураза, и они сыграют свадьбу. Она будет в светлой фате. Соберется весь аул. Приедут родственники со всей Осетии. Будут скачки. И победителем окажется лучший джигит ущелья — Таймураз. Она засыпала и то ли уже во сне видела картины свадьбы и скачки, то ли они были рождены воображением... Но в последний миг, перед тем как сон окончательно покорил ее, пришла реальная мысль: Таймураз не мог быть победителем, потому что скачки совершатся в честь его свадьбы, а осетину не положено показываться на своей свадьбе, а тем более принимать участие в скачках. И это огорчило, и она, поискав спасительный выход, тут же нашла его в совершенно неожиданном доводе: Таймуразу разрешат участвовать в скачках, потому что она хочет — слышите? — хочет видеть его победителем. И тогда, успокоенная, уснула...

А похититель вовсе не спал. Лежа у нее на груди, вслушивался в себя. Он остался доволен собой, хотя ясно представлял, что эта ночь может стоить ему жизни. И не только ему... Он поступил так, как хотел, и назад дороги не было. Теперь надо твердо держаться своей линии, и если Дахцыко не пойдет на примирение, если он пожелает смыть позор кровью, то тем хуже для его родственников, потому что среди них нет подобных ему, Таймуразу, джигитов, и Тотикоевых во много раз больше.

Беспокоил старый Асланбек. Никогда не знаешь, как он воспримет ту или иную весть, никогда не предугадаешь, как поступит, какое примет решение. Но сейчас Батырбек не позволит ему очернить меня, это будет против всех законов горцев. Да, я похитил девушку, но потому, что полюбил ее (теперь он сам верил в это). Она оказалась такой милой и нежной. Я-то думал, что ее придется брать силой, откуда я мог знать, что и она любит меня? Как она шептала мне на ухо: «Мой милый Таймураз... » Меня еще никто так не называл. Мне с ней будет хорошо, и она мне принесет парней, таких же смелых и сильных, как я сам. И все-таки любить — и поступать так, как она на танцах, — это непонятно. Конечно, она меня любит, будь иначе, разве она вела бы себя со мной так с той самой минуты, как я залез в окно дома. Она только спросонья попыталась вырваться, а потом и не трепыхалась. Попробуй удержи девушку в бурке! Она доставила бы столько хлопот. А когда ей представился случай громко окликнуть скакавших мимо спасителей, она ведь этого не сделала. Спасибо, дочь Дахцыко... Ты будешь гордиться мной, если даже отец не пойдет на перемирие. Ты не пожалеешь, что из-за меня лишилась своей родни. Дорогой ценой, но ты приобрела настоящего джигита. И пусть в ауле шумят и проклинают похитителя, ни за что не покорюсь и не пойду на поклон к Дахцыко, не стану упрашивать, чтобы простил меня. Любит свою дочь — не станет мстить, а вздумает — тем хуже для него. Я ему вспомню и то коленопреклонение!..

В ауле шум, конечно, большой. Интересно, узнали, что похититель — я?! Если Мурат не обхитрил их, то наверняка догадались. В темноте ночи не настолько уж сложно присоединиться к всадникам, представив дело так, будто и он в числе преследователей. Круг там большой — пока выскочат на равнину, десять раз можно ускользнуть, спрятаться в чаще деревьев и затем примкнуть к хвосту погони. А то и просто ускакать, потом тверди, что ты преспокойно спал и не слышал выстрелов. Выпили, мол, все-таки в доме невесты немало, родственники были настырные — вот сон и свалил. А пьяный просыпается не от шума, а от жажды — это всем известно...

Она проснулась, когда Таймураз еще спал, уткнувшись в бурку. Какая у него волосатая спина! Заметив, что ноги у нее открыты, поспешно натянула на себя бурку. Но юноша не просыпался, и, осмелев, она поискала глазами свою одежду. Пещера была низкой и смотрела на скалу, отчего свет внутрь проникал тусклый, оставляя утлы во тьме. Стало стыдно своей наготы. Исподнее платье было скомкано и валялось метрах в трех от них, не дотянуться, значит, придется перешагнуть через Таймураза. Еще раз убедившись, что он спит, перевалилась через него и, схватив платье, тут же натянула на себя.