Страница 152 из 178
— У Урузмага осталась еще квартира, которую он по твоему указанию и на твои деньги приобрел для Руслана?
— Конечно, — косо посмотрел на меня он.
— И она принадлежит нам?
— Безусловно, — опять односложно ответил отец.
— Тогда позволь мне отправиться во Владикавказ, — смиренно произнес я. — Пристроюсь где-нибудь, поработаю, позанимаюсь с учебниками — летом будущего года подам заявление или в московский университет, или поступлю в наш институт...
Выдержав паузу, отец сказал:
— На том и порешили...
Глава 50
Годы летят. Но не все подвластно времени. И вот я вновь на Маховой, где расположился филологический факультет МГУ, на отделение журналистики которого я когда-то подал документы...
Но возникла проблема: мой аттестат зрелости был сдан в приемную комиссию еще 19 июня 1941 года. Как теперь его заполучить, чтоб представить нынешней приемной комиссии?
— Не волнуйтесь, молодой человек, — сказал декан, поддерживая правой рукой протез на левой. — Вы не первый фронтовик, кто, подав документы, не дождался в сорок первом вступительных экзаменов. Найдется ваш аттестат зрелости... — И приказал секретарю приемной комиссии: — Отыщите в архиве аттестат зрелости, выданный в предвоенный год на имя... — Он выжидающе посмотрел на меня.
— Гагаева Алана Умаровича, — подсказал я.
Во время собеседования и экзаменов мне удалось ответить на все вопросы грозных преподавателей, гонявших абитуриентов не только по обширной программе литературы и по русскому языку, но и подкидывавших каверзные вопросы на сообразительность... Я стал студентом...
Мы изучали второй вариант романа Александра Фадеева «Молодая гвардия».
— И что мы уяснили для себя? — спросил преподаватель.
— Что Фадеев исправил те недостатки, что были в первом варианте, — сказала моя однокурсница.
— Конкретнее можете сказать?
— Уделив большое внимание деятельности в подполье комсомольцев-краснодонцев, автор не сумел по-настоящему показать роль большевиков-подпольщиков, — заученно затараторила она. — Он критиковался за то, что «из романа выпало самое главное, что характеризует жизнь, рост, работу комсомола, — это руководящая, воспитательная роль партии, партийной организации».
— Правильно, — кивнула преподавательница. — Так было сказано в статье газеты «Правда». И Александр Александрович учел эту критику...
— Теперь изображение коммунистов в романе достигло высокой степени художественного обобщения, — изощрялась однокурсница, доказывая, что хорошо заучила текст учебника. — В жестокой подпольной борьбе с фашистами они сплотили всех советских людей, в том числе и комсомольцев, и руководили их деятельностью.
И тут я не выдержал:
— Я считаю, что первый вариант лучше, — заявил я, приведя в изумление всю группу.
— Первый или второй? — обернулась ко мне однокурсница, нажимая на последнее слово, давая понять, что мне полагается ответить.
— Первый, — упрямо повторил я.
Преподавательница вздохнула. Ей бы радоваться, что студент имеет свое, отличное от других мнение, но тогда, в те годы это становилось серьезным обвинением против ее методов обучения, поддержки у учащихся свободомыслия. И все-таки интерес пересилил осторожность, и она, искренне желая понять, почему я предпочитаю первый вариант романа второму, попросила:
— Докажите, пожалуйста.
— Первый вариант искреннее, — начал я, — и мне нравилось, что ребята сами, без подсказки старших, взялись создать подпольную организацию. Это же здорово, что шло от них самих!.. А теперь они выполняют приказы старших...
— Указания, — подсказал кто-то из ребят.
— Пусть будут указания, — махнул я рукой. — Все равно уже не то. — И бросился в атаку. — А почему они сами не могли? Разве в жизни не так было? Если бы мы оказались в оккупации, разве бы мы ждали подсказки, как себя вести? Разве мы сидели бы дома вместо того, чтобы громить фашистов?..
Когда был опубликован роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», я выпросил его у однокурсника-москвича и за ночь проглотил... К тому времени я созрел настолько, что делил произведения на честные и конъюнктурные подделки. И далеко не всегда мое мнение совпадало с официальной оценкой видных критиков. Так, честным произведением я считал «Разгром» Александра Фадеева, в отличие от «Молодой гвардии», в которой автор, по моему мнению, играл в поддавки, приглаживая правду жизни. Суровой повести «Звезда» Эммануила Казакевича противопоставлял слащавый роман «Весна на Одере», хотя в газетах и журналах оценивались они как раз наоборот. Шолоховский «Тихий Дон» — этот откровенный роман я никак не мог сравнить с «Первыми радостями» Константина Федина, «Брусками» Федора Панферова, «Железным потоком» Александра Серафимовича и другими. Горьковского «Фому Гордеева» я ставил выше его же «Жизни Клима Самгина», хотя первый роман подвергался яростной критике, а эпопея возносилась до небес. Мне удалось достать и прочитать «Угрюм-реку», тогда как, говоря о творчестве Вячеслава Шишкова, в лучшем случае упоминался лишь «Емельян Пугачев». Первую часть, «Сестры», романа Алексея Толстого «Хождения по мукам» я считал выдающимся произведением, а вторую и третью — гораздо слабее, а критики утверждали как раз наоборот... Я никак не мог согласиться, что Маяковский ставится выше душевного Сергея Есенина. Я преклонялся перед Ремарком, Олдингтоном, Стефаном Цвейгом, а нас усиленно пичкали произведениями Фоста и Арнольда Цвейга...
С выходом «Не хлебом единым» газеты, журналы, радио, лекторы в едином порыве, хором, остервенело обрушились на Дудинцева, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах... Я взбеленился: никак не мог понять, почему честный, хотя и не во всем совершенный роман подвергся таким массированным атакам, отчего преувеличиваются его недостатки и замалчиваются его достоинства?..
На семинаре по литературе каждый студент должен был выбрать одно из произведений советской литературы и написать по нему курсовую работу. Неожиданно не только для преподавателя, но и для себя, я заявил, что буду в качестве курсовой работы писать рецензию на роман «Не хлебом единым»... Озадаченный руководитель семинара, уже тогда известный критик, осторожно уточнил:
— Вы будете критиковать произведение?
— Защищать! — со свойственной молодости ретивостью возразил я, и — куда девалась моя робость? — решительно добавил: — Я дам бой тем, кто его критикует. Это будет скорее рецензия на рецензии, посвященные роману «Не хлебом единым»...
Преподаватель пристально смотрел мне в глаза и после паузы произнес:
— Я вам могу предложить для рецензирования другой роман. Тоже интересный.
— Не-ет, — протянул я. — Я хочу обратить внимание на то положительное, что есть в произведении Дудинцева, но что почему-то никто не замечает...
— Не спешите, — посоветовал преподаватель. — Подумайте еще...
Рецензию все-таки я написал. На семинаре я сообщил, что осталось ее только отпечатать. Руководитель попросил не тратить время на машинку — это он берет на себя — и принести ее ему в оригинале. Помню, с каким трепетом я ехал в редакцию престижного журнала, где он заведовал отделом. У него были посетители, и я полчаса просидел в коридоре, перелистывая курсовую работу и мучаясь в сомнениях, как воспримет руководитель резкие фразы в адрес корифеев критики — хулителей романа. Так, в сомнениях и тоске я вошел в его кабинет и, вручив листки, с волнением спросил, когда ему позвонить, чтоб узнать его мнение...
— А мы сейчас и почитаем вашу рецензию, — сказал он, усадил меня напротив и, отодвинув в сторону толстую рукопись, впился глазами в мои каракули...
Я понял, что ему самому не терпится узнать, что я нацарапал... Наконец он дочитал последнюю страницу и вспомнил обо мне. Подняв повеселевшие глаза, он уставился на меня. Я ждал, что он скажет, а руководитель о чем-то мучительно думал. Потом спросил:
— Зачетка у вас с собой?
Порыскав по карманам, я протянул ему ее. Руководитель семинара аккуратно вывел в ней «отлично» и расписался. Возвращая зачетку мне, он внезапно рассмеялся: