Заповедь

— Но и отец не виноват, что судьба подменила ему девушку...

— Подменила?! — пол зашатался под ногами Заремы: еще и это?! Душно, горит в груди, боже мой, как тяжело бывает вдохнуть немного воздуха, а надо, чтобы не потерять сознание. Она-то верила в его любовь, это помогло ей выстоять, вырвать у смерти ребенка... А все... обман! И этот человек — чужой?..

— Он не был виноват, — твердил Таймураз. — Он поступил по совести: сам бросился в изгнание, лишился родины. Кому тяжелее?..

Слушала ли она его? Слушала. Но думала о том, что разломанный чурек не склеишь. Не погиб тот, что был ее любимым. Вот он стоит перед нею. Но почему она не бросится к нему, не прижмется всем телом?.. Не погиб, а... ушел. По своей воле. О ней не подумал. О сыне не подумал. О себе только. У него все для себя. Девушку похитил — для себя. Уходил от нее — для себя...

— Три раза он без ничего оставался. Брал на плечи хурджин и шел. Куда — не знал. Что есть будет — не знал! Где ночь проведет — не знал. С батрака начинал. Его обманывали — он обманывал. В него стреляли — он стрелял. Рядом гибли от голода и холода — он выжил... Нет, теперь он знает: каждый строит башню для себя...

— Вы не знаете, что это такое,— выжить, когда кругом ни одной родной души. А он выжил, лес рубил, дорогу строил, канавы рыл... В Маньчжурии, в Мексике выжил! Везде люди злые, жадные. Из-за куска хлеба друг в друга стреляют. Нельзя понять, не почувствовав на себе, что это такое — навеки потерять родину...

— Тот, о ком вы говорите, потерял не только родину, — покачала головой Зарема: — Был он горд и отважен, никогда ни перед кем не лебезил...

— Это верно, — встрепенулся он, смело, с вызовом посмотрел ей в глаза.

— А сейчас? Клиентов зайцем прельщает... — увидев спускавшегося в холл мистера Тонрада, она перешла на английский язык: — Тянущийся к золоту с душой прощается...

Тонрад с ходу парировал поговорку:

— Душу и в микроскоп не рассмотришь, а блеск золота слепит и закрытые глаза. Миссис Дзугова, мне пришло на ум еще несколько соображений на тему нашей дискуссии...

— Мне тоже, — сказала Дзугова так спокойно, насколько ей это удалось. — Мы обязательно обменяемся ими, но прежде я прошу вас увезти меня отсюда, — и неожиданно для него взорвалась: — И поскорее!..

— Вам не понравился отель? — ошарашено спросил мистер Тонрад, но она была уже у двери.

Чернобровый хозяин смотрел ей вслед. Нет, ничто не в силах заставить его признаться, что он узнал во всемирно известной ученой похищенную... Им похищенную и брошенную в горах на верную смерть. Если есть чудеса на свете, то одно из них — это!..

Глава 48

Вот какую историю утаила от тебя, дядя Мурат, Зарема. Благородная душа, она не стала перекладывать на твои плечи эту тяжесть. Она лишь спросила с горечью:

— Не много ли ошибок в жизни совершил ты, Мурат? Не пора ли покаяться?

Мурат вздрогнул. Отчего она, ранее стеснявшаяся протянуть даже руку, вдруг взяла в ладони его лицо, испытующе глянула в глаза? Отчего сдерживает в голосе жестокие ноты, будто боится, что собеседник испугается? Неужто что-то узнала? Но как? От кого? Чушь! Узнай она частицу того, что известно Мурату, — ей не хватит воздуха, хоть вливай его огромными насосами. И слава Богу, что он, Мурат, тверд, и ей, чтоб выведать упрятанную им в душе тайну, нужно вырвать из его груди сердце.

— Были, были ошибки, — тяжело признался Мурат, — и стоили мне дорого... Если бы только мне!.. — Он растопырил указательный и средний палец: — Две! Первая — когда позволил Таймуразу опередить себя... — он умолк.

— А вторая? — спросила она, с трепетом ожидая признания.

— ЕЕ не узнаешь! — закричал он. — Я унесу ее с собой в могилу. Унесу, чтоб никто, никто!..

— Сам ты, Мурат, избрал свою судьбу.

Он уловил горечь в ее словах, внутренне сжавшись, встрепенулся:

— Ты хочешь спросить... О чем?..

Заботливый ты, Мурат, заботливый. Но что ты натворил? Скрывая правду, ты щадил меня. А обернулось это против нас обоих. Все у нас могло быть иначе, открой ты мне глаза на человека, который был недостоин любви. Вот и сейчас ты мучаешься, потому что тайна жжет тебе грудь. Для меня она уже не тайна, но я не стану признаваться в этом и наносить тебе новую рану... И Зарема сказала:

— Я хотела увидеть в твоих глазах, сердишься ли ты на меня.

Не знает! — облегченно вздохнул он и сказал:

— Моя душа всегда светлела, когда о тебе думал. Здесь ты или нет, а все равно во мне ты, Зарема.

Это было опять признание в любви, но она решила не принимать его, промолвив уклончиво:

— У кого в груди сейчас нет памяти о погибших? Все их в душе берегут. Все отдали бы, чтоб только были живы.

Он неуверенно пожал плечами:

— Не знаю, не знаю, всегда ли хорошо, если жив остался...

На тропинке показались запыхавшиеся Таира и Дунетхан. Они бежали к Зареме, плача и взмахивая в горести руками. Мурат кивнул на них:

Дунетхан и Таира вихрем налетели на нее — не отступи в сторону Мурат, сбили бы его, — обхватили руками, закружили...

— Моя Зарема!.. Моя несчастная! — задыхаясь и глотая слезы, кричала Дунетхан. — О-о, почему ты одна?! Почему рядом с тобой нет моего внука?!

Наплакавшись, они оторвались друг от дружки.

Хамат, заподозрив неладное, подошел к застывшей в стороне Зареме, обнял ее за плечи — почерневшие, узловатые руки подрагивали на зеленом сукне ее кителя:

— Держись, держись, Зарема! Люди! — закричал Хамат и притянул к груди ученую. — Обнять хочу нашу Зарему. При всем народе. Чтоб никто ничего плохого не подумал. — В жизни я видел много сильных людей. И себя слабым не считаю. Но перед силой твоей и мужеством склоняю голову, женщина. И горжусь тобой.

— О какой силе говоришь? — растроганно пробормотала Зарема.

— Все знают, о какой силе я вспомнил. Не о той, что идет на себя и быстро иссякает.

— Не успокаивай меня, Хамат, обманываться больше не желаю. Мужа — нет, сына — нет, никого нет... Совсем одна осталась, совсем. С какой стороны ни посмотри. Забыть бы...

— Забыть? — возмутился Хамат. — Что может быть горше? Люди думают, главное в жизни — что с ними сегодня происходит. А человек живет будущим, но силен он ПРОШЛЫМ! И плохим, и хорошим, всем, что случилось в жизни. Без прошлого он беден, как бедны те, что только о сегодняшнем пекутся. Обмануть прошлое нельзя. От него не убежишь, как и от своей тени, и с собой в могилу не унести ничего из этого мира. Оставить частицу себя людям — в этом счастье человека!

— Хорошие слова, Хамат! — растроганно сказал Мурат.

Зарема обвела взглядом обступивших ее горцев. Обликом вы все те же: и барашковую шапку не снимаете с головы даже в летнюю жару, и черкеску предпочитаете другой одежде, лишнего слова из уст ваших не вырвать, по-прежнему зорок ваш суровый взгляд — любую оплошность замечает... И все же, как вы изменились! В женщине, которую раньше и за человека не считали, увидели силу. Я ведь помню каждое слово, произнесенное вами о женщинах в день свадьбы Ирбека... Вот и тот чужестранец в смешной пестрой одежде, увидев, что женщинам за столом не нашлось места, был потрясен дикостью горцев. Послушал бы он вас сейчас! Узнал бы вас? Вряд ли. Может быть, по огромному турьему рогу, который с того времени все еще верно служит аулу и непременно вручается почетным бокалом гостям, кочуя из одного хадзара Хохкау в другой. Так и вижу, как чужестранец вновь вцепился бы длинными худыми пальцами в наполненный аракой или пивом рог и, старательно подражая горцам, осторожно поворачивая его вдоль оси, чтоб не вылилось ни капли, опорожнил его маленькими глотками. Так и вижу нелепо оттопыренный короткий мизинец... Короткий мизинец?.. Боже мой, я ведь его совсем недавно видела... Так же смешно торчащий... Когда и где это было?.. Тонкие длинные пальцы, вцепившиеся в руль! Те самые, что держали рог тридцать пять лет назад! Сомнений нет!

Возможно ли? Возможно, ведь мистер Тонрад говорил, что побывал и в России, причем в таких местах, которые мне и не снились. Как я раньше не догадалась? Чужестранцем, что посетил Хохкау, были вы, мистер Тонрад. И рост высокий, и манеры схожие, голос... Это были вы, мистер Тонрад... Вы... Вам стоило бы еще раз приехать сюда.