Заповедь

— Где сейчас самая большая заваруха, там я и находился.

— В Испании? — догадалась Надя, и глаза ее еще пуще засверкали.

Пока я отсутствовал, она сняла шерстяной платок и аккуратно повязала голову цветастым, отчего стала гораздо миловиднее.

— Я этого названия не произносил, — засмеялся довольный Руслан.

— Потому и не писал мне? — спросила она.

— Потому и не писал, — серьезно кивнул он головой.

— И как там было? — подал я голос.

— Гражданская война всегда ужасна, — вздохнул он. — А эта — хуже не бывает. Гибнут и солдаты, и добровольцы, а больше всего старики, женщины и особенно дети...

— А как тебя ранило? — спросил я.

— Под Мадридом, — пояснил он. — Мы отражали атаки франкистов. Пришлось подменить убитого в упор пулеметчика... Меня и задело шрапнелью. Девять осколков вонзились в тело.

— Девять?! — ахнула Надя.

— Восемь — так себе, не страшно, — быстро добавил Руслан, — угодили в мякоть, а вот девятый разворотил плечо и кость сломал... Но теперь ничего, — он подвигал рукой, — видите: уже слушается меня... Мне в госпитале такую нагрузочку дали на нее, что и мертвая бы ожила. Потом привезли на Кавказ, совсем по соседству находился — в Домбае.

— Чего же не сообщил? — обиделся я. — Мы бы приехали навестить.

— Не положено, — заявил Руслан. — До полного выздоровления не разрешали ни писать, ни звонить родным. Мы полностью засекречены. В Испании советские люди не воюют — такова официальная версия, хотя всему миру известно, на ком держится оборона республиканцев.

— Попросись служить здесь, — предложил я.

— Хотел бы, но не все так просто, — сказал он. — Предписание получил. В Карелию направляют, — и блеснул глазами: — Видно, и там что-то затевается...

— Что?! — вырвалось у меня.

Он подмигнул мне:

— Очень хочется знать, да? Следи за газетами, авось и догадаешься...

Дверь бесшумно открылась, и в комнату проскользнула мать.

— Отец зовет вас, — сообщила она, не удержавшись, вновь прижалась к Руслану. — Обоих.

И тут она увидела Надю. Взгляды их встретились, лица вздрогнули, точно по ним пробежала искра. Они впервые увидели друг друга, они ни словом еще не обмолвились, не знали ни характеров одна другой, ни привычек, но уже были полны подозрительности и даже ненависти. Глаза каждой сверлили соперницу с головы до ног, фиксируя каждую деталь, придираясь к любой мелочи, радуясь признакам небрежности. Они вели безмолвный непримиримый диалог, предупреждая друг друга. «Я ни за что тебе не отдам сына». — «Сын давно уже мой, и я уведу его от тебя». — «Не о такой невестке я мечтала». — «Свекрови никогда не бывают довольны выбором сына». — «Нет, нет, ты покинешь этот дом без него». — «Это мы еще посмотрим... » — «Откуда ты такая взялась на мою голову?»

Напряжение в комнате усиливалось, и чтобы как-то его снять, я произнес:

— Мама, это Надя...

Руслан жестом показал мне, чтоб я умолк, и произнес:

— Мама, это моя Надя... — и спустя мгновение добавил: — Навеки выбранная и... единственная...

Услышав признание сына, что сделала мать? Нет, она не вознегодовала, не задрожала и не зарыдала отчаянно. Пересилив себя, она слабо улыбнулась и вдруг мелкими шажками пересекла комнату... Сухонькая рука ее, такая тонкая и прозрачная в запястье, с набухшими от многолетнего непрерывного и тяжелого труда пальцами, потянулась к лицу Нади и осторожно и ласково погладила ее по щеке...

— Красивая у меня невестка, очень красивая и славная... — нараспев сказала она.

Веки у Нади вздрогнули, она зажмурилась, вскочила на ноги, женщины разом потянулись друг к другу, обнялись и обе — опять же разом, одновременно — заплакали-запричитали...

— Мы с Аланом пойдем к отцу, мама.

— Он ждет вас, — сквозь слезы произнесла мать, и когда мы уже были у порога, ее оклик остановил нас: — А!.. Только сейчас до меня дошло, почему Мурат сказал: «Пригласи их всех сюда». Всех! Значит, и Надю тоже... Так что, Надя, вытри слезы и пошли...

Отец встретил Руслана гневным взглядом:

— Ты что, забыл вдали от Осетии наши законы? Не знаешь, что такое породнить два рода, две фамилии? И как это делается?

Мурат поднял ладонь, запротестовал:

— Руслан все сделал, как полагается. Он попросил меня, своего дядю, посватать приглянувшуюся ему девушку. Я так и сделал. И вот перед тобой Надя, — кивнул он на показавшуюся на пороге девушку, нежно поддерживаемую за локоть матерью...

— А то, что невестка до свадьбы осмелилась переступить порог моего дома, — это тоже по адату?! — взревел отец.

— Это уже я решил, — повысил голос Мурат. — Я ж тебе объяснял, почему не стоит играть свадьбу Руслана и Нади здесь. Из-за твоей ссылки в Сибирь у него и так было немало неприятностей. Не стоит добавлять еще одной. А свадьба на виду у всех вызовет кривотолки, появятся охотники настрочить кляузы начальству Руслана. Да и времени нет: завтра твоему сыну надо быть в Домбае...

— Да что это за жизнь пошла?! — застонал отец. — Родному сыну свадьбу делать тайком?! Никогда такого не было!

— Но свадьба будет, — непреклонно заявил Мурат: — Не у нас, так в Домбае. Так я решил. И на ней будешь и ты, Умар, и Сима, и я, и Езетта, и Абхаз, и Алан... И кто еще нам нужен?

— Невеста не поедет вместе с Русланом, — непреклонно заявил Умар. — Кто ее привезет на свадьбу?

— И об этом подумал, — сказал Мурат и обратился к Руслану: — Ты завтра поедешь в Домбай один. Надя останется здесь.

— В нашем доме?! — нахмурился Умар.

— В вашем неудобно, — согласился дядя Мурат. — Но может быть, у Езетты? А доставлю ее в Домбай на свадьбу я сам. Возьму с собой кое-кого из молодых горцев, так что обычаи будут соблюдены...

— Отец, можно я с собой возьму Алана? — спросил Руслан. — Пусть с нами поживет.

Отец укоризненно покачал головой:

— Вам с нею, — кивнул он на Надю, — самим бы как-нибудь устроиться...

В дверь заглянула Езетта, объявила:

— Стол накрыт...

... Утром, еще затемно, проводили Руслана и улеглись спать...

Настоящим праздником в семье были дни, когда мы получали весточку от Руслана и особенно Абхаза, который лишь изредка давал о себе знать: его и раньше силой приходилось заставлять брать ручку. От старшего же брата ежемесячно приходило по одному-два письма. Короткие, с припиской, сделанной Надей. Брат сообщал о своих новостях, интересовался нашими делами. Обо мне он ни разу не забыл упомянуть, обрадовался, узнав о моих успехах в учебе и шахматах. Мать очень волновало, как они устроились, и она Надю просила сообщать об этом, потому что Руслан отделывался ничего не говорящей фразой: «Жить можно». Молодая жена в унисон мужу тоже отделалась краткой припиской: «Получили одну комнату в жилом доме, расположенном вблизи казармы, все удобства во дворе, керосин систематически привозят, так что обед готовлю на примусе».

Наконец пришло и долгожданное сообщение, что Руслан стал отцом; это означало, что я стал дядей. Узнав, что своего первенца Руслан и Надя нарекли в честь знатного родича Муратом, мой дядя выпрямился во весь рост, и от его фигуры с отставленной в сторону правой ногой, с руками, вцепившимися в огромный кинжал, так и веяло гордостью и даже самодовольством. Кончики усов победно торчали вверх.

— Когда они еще сюда приедут? — вопрошал он, мечтая поскорее увидеть маленького тезку. — Надо бы самому наведаться к ним.

И он попросил меня написать Руслану, чтобы тот прислал точный адрес и как добраться до него из Москвы. Мы так и не знали, в городе, селе или поселке живут Руслан и Надя: вместо названия населенного пункта на конвертах стояли таинственно-зловещие буквы «п/я» и длинный ряд из шести цифр. Только и было известно, что в Карело-Финской республике.

Ответ на письмо с запросом дяди Мурата не приходил всю зиму. Надя прислала два письма, в которых ни словом не обмолвилась, получили они наше послание или нет. Коротко сообщала, что у них все в порядке, Муратик подрастает и уже проявляет гагаевский характер: что пожелает, то немедленно подавай ему, иначе криком исходит. Просила не беспокоиться о них. И ни словом не упомянула о Руслане.