Заповедь

— Яблоки, груши... — Руслан вспомнил, как таяли во рту груши особого сорта, черенки которой достал отец в Унале.

— Теперь нет их! — закричал дядя. — Нет сада! Высохли деревья. Полно в колхозе людей, а некому поливать, некому ухаживать за яблонями и грушами. Сколько Умар подвод с фруктами в Алагир и во Владикавказ направлял, а сейчас ни одно дерево не плодоносит. То склон горы пользу давал людям, а теперь мертв! Кому это надо было? С кого спросить за это?

Урузмаг долго так разглагольствовал. У самого города он замахнулся кнутом, но лошадь и ухом не повела. Но на сей раз дядя изменил своим правилам и с силой огрел животное кнутом. Бедарка рванулась вперед. Колеса застучали по вымощенной камнем улице Владикавказа...

***

... Дом оказался двухэтажным. Он стоял, вытянувшись вдоль берега Терека. Половину второго этажа занимала веранда с большими стеклами. Пять комнат соединялись когда-то между собой, из них на веранду вели три двери. Ясно было, что хозяин строил дом для одной семьи. Но времена менялись, и теперь между смежными комнатами две двери были наглухо заколочены толстенными досками; получились три квартиры, одна из которых была однокомнатной. Дядя провел племяника в конец веранды и, отворив дверь, заявил:

— Понравится — купим тебе.

В комнатах царил полумрак...

— Здесь у него спальни были, — не уточняя, у кого, сказал дядя, как бы оправдываясь за то, что внутри темно, хотя на улице сейчас вовсю светило яркое солнце.

Руслан распахнул створки окошка и выглянул наружу. Под окном, сразу за деревом, начинался глубокий овраг. Дерево вот-вот грозило свалиться: корни его сиротливо оголились.

— Окна можно расширить, — угадав по лицу Руслана пришедшую ему мысль, сказал Урузмаг. — Я уже прикинул, как.

— А овраг не страшен? — спросил племянник.

— Чепуха, — успокоил его дядя и, понизив голос, произнес: — Беспечные люди эти городские. Не знают, что ли, как укрепить овраг? Но мы и не с таким справлялись. Посадим по склону кустарник, а у здания еще ряд деревьев — и живи сколько хочешь! Хоть сто лет! Но ты, Руслан, не обмолвись. Хозяин из-за оврага сбросил цену. — Урузмаг, довольный удачной сделкой, засмеялся.

— Обе комнаты будут мои? — уточнил Руслан.

— Обе! — обрадовался дядя, уловив в вопросе ожидаемое согласие. — Не очень хорошие, но что делать? Нелегко купить сейчас дом. И этот люди добрые помогли найти...

— А вы рядом будете жить?

— Внизу, — вздохнул Урузмаг. — Эти комнаты, что сразу за твоими идут, горбуну принадлежат. Он, знаешь ли, вцепился в свои комнатушки и никак не хочет продавать. Я уж ему и обмен предлагал, чтоб он вниз спустился. Не желает! Но что горевать? Под одной крышей с тобой будем, все равно что одной семьей. — И заглянул ему в глаза с тревогой: — Не нравится тебе квартира?

Не нравится?! Руслан зажмурил глаза, покачал головой в изумлении. Дядя, дядя, как можно задавать такой вопрос? Ты и не догадываешься, каким счастьем вдруг повеяло. Да разве мечтал я о собственной квартире? Живя в бараке, кровать к кровати с десятком таких же, как ты, отвыкаешь думать о своем уголке. Так и кажется тебе, что всю жизнь будешь открыт чужим взорам. Тебе, дядя, не приходилось искать укромный уголок, бегать от людей, от их любопытства и усмешек... Пожил бы, как я, не задавал бы таких вопросов.

Руслан уже любил эти грязные, с полусгнившими полами комнаты, эти тусклые крошечные окошки, этот угрожающе подступивший к зданию овраг, эту дверь, которая скроет его от чужих взоров, ему захотелось немедленно закрыть ее и остаться одному, наедине с шумом Терека.

— Нравится! — выдохнул Руслан.

— Вот и хорошо, — дядя заторопился. — Пойду скажу, пусть уберут это барахло, — кивнул он на сваленные в угол вещи и, постукивая деревяшкой, спустился на первый этаж.

... И началась жизнь Руслана в городе. С месяц они устраивались. Потом Урузмаг поехал за семьей, строго-настрого предупредив племянника, чтобы ни под каким предлогом не покидал дом.

Во двор въехала бедарка.

— Руслан! — раздался зычный голос Урузмага. — Где ты?

Руслан выскочил из комнаты, быстро сбежал по ступенькам, выскочил наружу и оказался в объятиях двоюродной сестры.

— Тамуся! — радостно ахнул он.

— Как ты? — оторвав его от себя, озабоченно окинула она взглядом Руслана.

— Крыша есть! — гордо кивнул Руслан на дом. — Теперь устроиться на работу надо.

— Дядя Мурат поможет, — кивнула она на ступившего на землю и отряхивавшего одежду героя гражданской войны. Он был в черкеске, при портупее, с шашкой и кинжалом...

— И он приехал?! — поспешил к дяде Руслан.

— Здравствуй! — не отрываясь от своего занятия, поприветствовал племянника Мурат и сурово спросил: — Ты навсегда покинул комбинат?

— Надеюсь, — заулыбался Руслан.

— Ну-ну, — отвернулся от него дядя.

Поежившись от неожиданно холодного приема, Руслан подошел к Тамусе, горячо зашептал:

— Дядя Урузмаг не желает обращаться к Мурату, говорит, мол, он пусть занимается своей судьбой, а моей займется он сам — Урузмаг. Но я догадываюсь, у него есть своя задумка: ищет для меня что-то особенное.

— Особенное? — усмехнулась она. — Дядя Мурат считает, сейчас главная дорога — в армию. Вон на границах как неспокойно.

В армию?! У Руслана потеплело в груди, но при мысли: неужели он в состоянии оставить только что приобретенную квартиру — брат отогнал прежнюю мечту, сказав сам себе: «Я четыре года был одержим — не хватит ли с меня? Пусть каждый идет своей дорогой... »

Фаризат несмело протянула Руслану Измаила. Тот сонно обхватил его ручонками за шею, и так это было необычно для отвыкшего от таких нежностей Руслана, что он весело захохотал. Мурат снял с бедарки хурджин с едой, попросил Руслана:

— Высвободи... Там тебе послание от родного аула...

— Куда столько? — ахнул Руслан при виде телячьей ноги, пяти кругов овечьего сыра, баллона масла...

— Тебе надо много есть, — возразил Мурат. — Возраст такой...

Всякий раз, когда дядя проявлял заботу о нем — а это случалось часто, — Руслану становилось не по себе. Наслушавшись рассуждений Урузмага, обвинявшего в случившемся с Умаром именно Мурата и только его, он, принимая щедрые дары, чувствовал себя так, словно совершал предательство по отношению к отцу. Дядя был искренен и когда гневался, и когда проявлял заботу. Руслан нутром чувствовал, что в случившемся с его отцом не столько виноват брат, сколько сам Умар. Трудно было произнести это вслух, но так ощущалось. Да и сам Мурат вел себя с сыном Умара так, будто считал себя совершенно правым, и ни перед кем не собирался извиняться... Он внушал Руслану уважение к себе и поступками, и своим обликом открытого человека, не ищущего личных выгод...

Руслан уступил дяде Мурату кровать, а сам улегся на бурке...

Утром Мурат сказал: «Нет, больше я тебя здесь ни на один день не оставлю... Забьешь двери квартиры и поедешь со мной. В колхозе будешь работать. Возвратишься, когда крепко на ногах будешь стоять... Молчи — не возражай!.. Собирайся в дорогу!..»

Глава 37

Внешне, казалось, ничто не изменилось в жизни Мурата. Лишь в соседнюю комнату вселился Руслан. Работал он в строительной бригаде колхоза, слыл толковым и опытным каменщиком... В выходные дни и вечерние часы Мурат стал тренировать племянника, закаляя и тело его, и дух, и память...

— Из него хороший командир получится! — уверенно повторял Зареме одну и ту же фразу Мурат.

Именно в те дни особенно придирчив был Мурат, заставлял его раз за разом проделывать сложнейшие элементы джигитовки, и останавливала его не усталость племянника, который просто валился с ног от многочасовых усилий и напряжения, а дрожащие ноги и истошный храп коня, закатывавшего от бешеного темпа глаза…

Коня отводили в стойло, и Мурат приступал к дотошным расспросам племянника, пытаясь убедиться, что у него окрепла память и он освоил те премудрости, которые так необходимы командирам...