Заповедь

В тот же вечер пришел к Мурату домой и Тотырбек Кетоев и тоже объявил, что собирается в путь с его братьями.

Глава 30

Отправились они в путь как положено, ранним утром. Впереди двигалась арба с огромным, заполненным посудой котлом, который на крутых спусках больно напирал на Мурата и уснувшего рядом с ним Руслана. Вторую арбу решили вещами не загружать — в ней ехали Урузмаг, его молодая жена Фариза, Сима, которая вновь была в положении, и Езетта. Годовалого Абхаза по настоянию Дзамболата оставили в Хохкау до тех пор, пока не устроятся как следует на новом месте. Умар примостился на подводе, доверху нагруженной вещами и мешками с семенами. Арба Тотырбека Кетоева была полупустой. Последней шла подвода Дзуговых с Дахцыко, Дунетхан и Мадиной...

Как ни бодрились и отъезжающие, и провожающие, но когда колеса подвод и арбы заскрипели на окраине аула, раздался плач. Первыми в голос зарыдали женщины, им стали вторить дети... Чувствуя, как горький комок подкатил к горлу, Умар замахнулся кнутом и огрел лошадь, торопясь поскорее отдалиться от родного аула.

Путь изматывал детей. Точно сговорившись, они поочередно требовали остановиться для исполнения надобностей.

К вечеру третьего дня наконец добрались до долины. Повстречавшийся им всадник в ответ на вопрос, как ехать до Ногунала, насмешливо усмехнулся, глядя на их скарб, потные лица и запыленную одежду, ткнул кнутовищем в сторону едва видных строений:

— Вон ваше гнездышко отчаянных...

Сам всадник явно был не оттуда. Он, видимо, съехал на эту дорогу с одной из проселочных. Он ускакал, не желая продолжать разговор, озадачив словами «гнездышко отчаянных».

Все явственнее становились видны дома. Чем ближе подъезжали подводы к селу, тем беспокойнее становилось на душе. Со слов лектора и из газет Мурат знал, что переселенцы довольны своей судьбой, благодарят за предоставленную возможность перебраться в долину, где им выделены плодородные земли... Проезжая мимо сел, Мурат видел, как добротны дома жителей низины. Крыши их покрыты железом или черепицей. Окна поднимались на два-три метра над землей. Во дворе блеяли овцы. Коровы жевали свою вечную жвачку. Довольством так и веяло от хадзаров... А тут им предстали низенькие, скособоченные, неровно, наспех построенные домишки с узенькими окошками и разбитыми стеклами. На редкой крыше увидишь черепицу, не говоря уже о железе, — большинство крыты соломой. Дворов не было — домишки стояли, не огражденные забором, что считалось позором, последней гранью бесхозяйственности горца. Собаки не были привязаны; заслышав скрип колес, они яростно набросились на них. Хотя вечер еще не наступил, единственная улица села была пустынна. Лишь возле одного домика возились в земле дети. Мурат натянул вожжи, закричал им:

— Из взрослых кто-нибудь дома есть?

На него уставились удивленные глаза. Остановились и следовавшие за ним подводы и арбы. Мурат встретился взглядом с Умаром и по его растерянному виду понял, что и брат удручен увиденным. Дахцыко, Дунетхан, Мадина и Фариза с недоумением смотрели на неухоженных детей. Губы Урузмага кисло скривились...

— Эй, малыш, — выделил Мурат среди столпившихся возле подвод мальчуганов того, что постарше, — позови кого-нибудь из дома.

Малыш сорвался с места и бросился к хадзару. Через минуту из низеньких дверей дома, согнувшись, вышел старик осетин и бодро зашагал к ним, сопровождаемый маленьким гонцом. Он поздоровался, обращаясь к Дахцыко, тотчас же определив, что он старше по возрасту:

— С приездом, дорогие гости, — и засмеялся, показав им беззубый рот. — Впрочем, что я говорю? Вы, судя по скарбу, хотите стать нашими соседями. Угадал?

Дахцыко, поражаясь его веселости, уточнил:

— Мы намерены были поселиться в Ногунале...

Старик всплеснул руками, что совсем не было прилично мужчине, замотал бородой:

— Значит, вы на месте. Это и есть Ногунал. Мы его сами воздвигли. Сами! За шесть лет! Когда я приехал сюда, здесь было поле. Только поле — и ни одного домика. А теперь... — он счастливо засмеялся.

Чему он радуется? — поразился Мурат. Так говорит, будто горы свернул, достиг земного рая. А чего здесь радоваться? Сразу видно: беднее села в Осетии нет. Мурат видел, что и Умару, и Дахцыко, и Урузмагу, и Тотырбеку не по себе, а Сима, глядя на село, ладонями шлепнула себя по щекам:

— Это и есть Ногунал?!

— Деревья здесь не растут? — спросил Мурат, чтоб сказать что-то.

— В первый же год посадили, — охотно стал рассказывать старик. — Да наши недруги, когда мы были в поле, порубили их. Мы осенью вновь посадили, а они опять порубили, — продолжал он. — Прошлой весной снова привезли саженцы. Да не подросли они еще. Через три-четыре года вокруг каждого дома будет много деревьев, — закончил он.

— Зачем вам много? — зло усмехнулся Умар. — И одного хватит, чтобы весь ваш хадзар скрылся в его тени.

Старик приподнял брови, глянул на Умара испытующе, скривил губы:

— А-а, вот ты о чем... Домишки наши не нравятся. Так они и нам не по душе, времянка же.

— И эта времянка? И эта? — стал тыкать пальцем в выстроившиеся неровной линией хадзары Умар. — И эта? И та вон? Все временно построили?

— Временно, — серьезно кивнул старик.

И тут в беседу вступил молчавший до этой минуты Урузмаг, удивленно спросив:

— А кто рубил деревья?

— Если бы мы знали, — вздохнул старик и махнул рукой сперва на запад, потом на восток. — Кто-то или со станицы, или из аула. И те и другие нас не любят...

— Повздорили вы? — спросил Тотырбек.

— Нет, мы к ним всей душой. Это они никак не могут простить, что у них урезали землю и нам отдали... Вот и... Смотрите не попадитесь им в одиночку на дороге или в лесу.

Мурат опять переглянулся с Умаром. Весь вид брата говорил о том, что он не верит старику. И Дахцыко пожал плечами, как будто говоря: ума, что ли, лишился старик? О чем он лепечет?..

— Послушай, уважаемый, мы не малые дети. Если ты решил, что запугаешь нас и мы возвратимся назад в Хохкау, то ты глубоко ошибаешься: мы прибыли сюда жить и, что бы ты ни говорил, останемся здесь. Ясно тебе?

Старик выслушал Умара, посуровев, резко ответил:

— Никого я пугать не хочу. Я только отвечаю на ваши вопросы. И если вам не нравятся мои ответы, то вина в том не моя. Не желаете — не стану вам говорить ни о пожарах, ни о стрельбе, ни о драках...

— Стрельба? — поразился Дахцыко. — До этого доходит?

— Ничего я вам не стану говорить, от других услышите, — обидевшись, отмахнулся старик.

Неужели и это есть? — пытливо смотрел в лицо ему Мурат. Видимо, старик и в самом деле ума лишился...

— Шесть лет вы здесь — и все твердите, временно?! Эх вы! — выдохнул презрительно Умар.

— Говорю тебе, скорый человек, времянками мы называем наши дома, потому что скоро у нас будут другие... — старик вдруг добро улыбнулся: — Вон школа у нас построена не временная. Сами увидите: красавица школа. Всем миром воздвигали. Каждый выходной объявляли зиу...

— Ждете, когда и для строительства вашего дома объявят зиу, — недобро усмехнулся Умар. — Не хозяйственные вы, лень вас охватила...

— Думаешь, из-за лени? Не-ет, — оскорбился старик. — Я погляжу, как ты воздвигнешь свой хадзар без леса, кирпича, камня, гвоздей.

— Лес вон он, под носом, — показал рукой Тотырбек.

— Нам позволь — мы тот лес весь за день вырубим, — возразил старик и сердито добавил: — Но не разрешают. И правильно делают. Что оставим детишкам нашим? Их детишкам? Голое место? Кому такой ценой построенные дома нужны?.. Так что и тебе не советую в тот лесок лезть — не позволим рубить, а попытаешься — народ так тебя отделает, что вовек помнить будешь...

— Какой-то ты неделикатный, — обиделся Урузмаг.

— Это есть, — вновь заулыбался старик. — Говорим все, что думаем. Такое поветрие пошло. Простите, коль не угодил вам, а слух ваш режет мое слово.

— И слово, и вид этих жалких домов заставляют нас думать о вашей нерадивости. Лес не разрешают рубить, так вам ссуду государство дает, почему на нее не купить досок и кирпича?