Страница 56 из 103
— Да, сынок, — небрежно ответил Иван Павлович. — Вы тут разбирайтесь, а я — в койку.
И ушел.
Все стало прекрасным оттого, что отец во всем разобрался, все понял и взял его, Алика, сомненья, разочарования и боль на себя. И будто ничего не было, обнаружилась любовь, вернулась нежность, вновь возникла гордость за человека, сидевшего напротив. На глаза накатились слезы, но, шмыгнув носом, Алик убрал их и виновато посмотрел на Сашу.
Человек, которым опять гордился Алик, одним глотком допил остывший чай, злобно звякнул чашкой о блюдце, тоже поднялся, сообщил, ни к кому не обращаясь:
— Этому человеку тоже необходимо поспать.
И зашагал по коридору. От кухонной двери Алик с любопытством наблюдал за его торжественным шествием.
Внезапно церемониальный этот марш плачевно завершился: при выходе на площадку Саша, нелепо взмахнув руками, с грохотом обрушился на пол. Алик в восторге ударил себя по коленкам и возгласил:
— Так будет с каждым, кто унижает достоинство человека подлыми ударами по заднице!
— Большой же ты мерзавец, — жалобно сказал Саша. — Как тебе это удалось?
— Элементарная ловушка для Ларкиных хахалей, — Алик подошел, присел рядом с Сашей на корточки. — Постоянно существующие гвоздики в косяках, над которыми в зависимости от клиента натягиваются или не натягиваются в несколько рядов нитки нейтрального цвета. Сегодня они по некоторым соображениям были натянуты.
— Хулиган несчастный, — констатировал Саша и, кряхтя, поднялся.
— Ты сильно ушибся? — забеспокоился Алик. Они стояли друг против друга.
— Я очень люблю тебя, Алька, — сказал Саша и обнял Алика за плечи.
У того задрожали губы, и он тихо признался:
— А я так измучился, думая, что не имею права любить тебя. И прижался лбом к Сашиному плечу. И беззвучно заплакал.
— Присядем, что ли? — предложил Саша, и они сели на ступеньки. — Почитай стихи, Алик.
— Сейчас, — Алик вздохнул, подумал, нашел:
Пересекая двор, Саша попал в конус слабого синего света от лампы у входа в котельную. Щелкнул пистолетный выстрел, и кусок штукатурки отлетел от грязно-белой стены. Саша упал на землю и выкатился из света во тьму.
Глухой топот донесся из-за забора. Саша вскочил, перемахнул через забор и оказался в Мало-Коптевском переулке. Раздался далекий шум и треск: кто-то уходил дворами. Преследовать было бессмысленно, и Саша закричал вдогонку:
— Кто же из ТТ на тридцать метров бьет? Из ТТ в упор надо, шпана вонючая!
Дома Саша вытянул из-под кровати чемодан, открыл его, со дна вытащил аккуратный, в вощеной бумаге сверток. Хрустя оберткой, развернул его. Под бумагой было нечто замотанное промасленной тряпкой, а уж под тряпкой был большой офицерский парабеллум с пятью запасными обоймами. Саша отвел затвор и нажал на гашетку, проверяя спуск. Четко прозвучал щелчок. Саша удовлетворенно вздохнул, вогнал обойму, передернул затвор, досылая патрон в патронник, и поставил на предохранитель. Пистолет он положил на стул рядом с кроватью, а сам, быстро раздевшись, влез под одеяло и мигом уснул.
И тут же раздался страшный стук в окно. Саша открыл глаза. За окном было яркое утро и Алик. Шлепая босыми ногами по холодному полу, Саша подошел к окну и распахнул створки.
— Слышь, герой! — ликующе заорал Алик. — А наши Берлин взяли!
— Такие пироги! — мрачно сказал Саша и вернулся к кровати натягивать штаны.
— Ты почему не радуешься? — удивился Алик.
— Да так. Парни Берлин взяли, а я — мешок с рисом. — Он в ярости швырнул бриджи на пол. — Они там костьми ложатся, а я здесь, как павлин, в погонах и медалях красуюсь. Все! Я — штатский. Алик, сейчас мы на рынок, гражданское мне покупать.
Перешагнувший подоконник Алик был уже в комнате. Критически осмотрев бушевавшего Сашу, он посоветовал:
— Все-таки штаны натяни. А если в трусах собираешься, то я с тобой не пойду, — и вдруг увидел на стуле пистолет. — Это что — твой?
— Мамин, — раздраженно ответил Саша. — Она им сахар колет.
— Можно посмотреть?
Саша вынул обойму, оттянув затвор, выбросил патрон и протянул парабеллум Алику, который с восторгом ощутил тяжесть оружия.
— А щелкнуть можно?
— Можно. Только в окно целься. И незаряженное ружье раз в год стреляет.
Алик вытянул правую руку и зажмурил левый глаз.
— Tax! Tax! Tax! — в такт холостым щелчкам выкрикивал он.
— Пацаненок, — ласково сказал уже одевшийся Саша. — Ну-ка давай его мне.
Он снова загнал обойму, передернул затвор, поставил на предохранитель и заткнул пистолет за ремень бриджей. Под кителек.
— Зачем он тебе на рынке? — изумился Алик.
— С ним, дорогой Алик, веселей торговаться.
Торжественно о Берлине вещали с высоких деревянных столбов черные колокольчикообразные репродукторы. Но люди уже знали эту новость и знали еще и то, что война не закончена, война продолжается, каждую минуту там, далеко на западе, унося в никуда русских парней — их братьев, сыновей, мужей.
— Про Берлин слыхал? — спросил Петро.
— Слыхал, — пожав руку, Саша озабоченно сообщил ему: — Приодеться мне надо, Петя.
Ничего не изменилось на рынке, будто и не было той ночи. Стояли ряды, бродили продавцы и покупатели.
— Дерьмо тут в основном, Саша, дерьмо и рвань.
— На днях я у кукольников симпатичный пиджачок видал.
— У них товар есть, — подтвердил Петя. — Но продадут ли, вот вопрос.
— А почему им не продать? Я цену дам.
Петро пронзительно свистнул над ухом Алика. Алик болезненно сморщился, хотел сказать что-то ядовитое, но Петро уже обращался к сиюминутно явившемуся на свист шестерке-алкоголику:
— Федя, не в службу, а в дружбу. Здесь где-то Коммерция с Пушком пасутся. Позови их сюда. Скажешь, я прошу.
— Сей момент, — с лихорадочной похмельной бойкостью пообещал алкоголик и исчез.
Петя стал объяснять, почему могут не продать:
— Им, чтобы фраеру куклу всучить, хорошая вещь нужна. Чтобы фраер о ней жалел, а не куклу рассматривал.
Перед ними стояли плотный, солидно одетый мужчина в соку и быстрый, изломанный, в постоянном мелком движении юнец лет восемнадцати.
— Счастлив приветствовать ветеранов в радостный день взятия Берлина! — патетически возгласил мужчина, кличка которому была Коммерция. — Мы в логове зверя!
— Ну, допустим, это я в логове зверя, — Саша насмешливо оглядел живописную парочку. — А вы у себя дома.
— Обижаете, товарищ капитан, — укорил Сашу Коммерция. — А у вас, как я понимаю, до нас дело.
— Приодеться ему надо, Коммерция, — взял быка за рога Петро. — Пиджак, брюки, корочки. В общем, с ног до головы.
— Он нас обижает, а мы его одевай, — заметил юнец и хихикнул.
— Будь выше мелких обид, Пушок. — Коммерция положил руку на плечо Пушка, успокаивая. — Пойми и прости молодого человека. Истрепанные военным лихолетьем нервы, отсутствие женского общества, смягчающего грубые мужские нравы, просто бравада…