«Если», 2011 № 06

Я повернулся к своей новой ассистентке Карме Джонсон.

— Что?

— Доктора Хирша забирают за нарушение «дерева ответов». Это у него уже в третий раз.

Я, конечно же, знал, о чем речь. Нам позволялось говорить только определенные вещи, давать лишь специально предписанные ответы на вопросы, которые всегда были вариациями одного и того же: «Что со мной, док? Я ведь выздоровлю? Чем мне лечиться? Может быть, сканер ошибся?». С первого же дня работы было сказано, что позволять нам отвечать по своему разумению — чересчур большая ответственность и что любое нарушение этой политики будет рассматриваться как федеральное преступление; мы ведь, в конце концов, работаем в государственной клинике.

Я посмотрел на мисс Джонсон.

— Откуда вы знаете?

— Моя подруга Ванда — его ассистентка. Она только что прислала мне сообщение.

— Это она на него донесла?

Я почувствовал в голосе женщины короткое замешательство:

— Нет, это не Ванда. Она никогда бы так не поступила.

Мое внимание вновь переключилось на Арни, который рявкнул на репортера:

— И я сделаю это снова, черт подери! Меня тошнит от необходимости смотреть, как мои пациенты страдают только из-за того, что я должен слушаться какой-то треклятой машины!

Я прекрасно понимал его чувства. Мы говорили об этом за ланчем по меньшей мере дюжину раз. И сам я умудрился избежать неприятностей лишь потому, что у меня не хватало духу поступить, как Арни. Я испытывал к бедняге жалость, но в то же время восхищался им.

Толпа последовала за моим коллегой и окружавшими его офицерами на улицу, где его ждал черный седан. Я ненавидел себя за малодушие, но как я мог помочь коллеге?

Мы стояли в опустевшем зале возле вращающихся дверей, наблюдая за сценой через стекло.

— Пожалуй, нам лучше приступить к работе, — сказал я.

Карма ответила коротким кивком, и мы отправились к себе на тридцать седьмой этаж, чтобы заняться нашими повседневными делами. К тому времени как я облачился в лабораторный халат и добрался до смотровой, ассистентка уже начала первое сканирование. Через несколько минут из пасти гигантской машины выдвинулся белый пьедестал.

— С добрым утречком, док! — приветствовал меня мистер Уинторп. Держась одной рукой за загривок, он приподнялся из-за смотрового стола, появившегося из трубы нашего «Медтрона-3000».

Мисс Джонсон подняла глаза от контрольного монитора сканера.

— Нерезкостей не обнаружено, доктор. Сейчас подготовлю отчет.

— Спасибо.

Я взглянул на первого из своих сегодняшних пациентов.

— Доброе утро, мистер Уинторп. Я доктор Дженкинс. — Я не протянул ему руку для пожатия.

Он взглянул на стену, где висел мой диплом — текст едва можно было различить за поблекшим желтым уретановым покрытием.

— Сентервиль, выпуск две тысячи двенадцатого, э-э… — По-видимому, диплом произвел впечатление на посетителя. — Хороший колледж!

— Да… был. — Я уже давно не глядел в сторону этого клочка бумаги.

— Ну, так и что же вы собираетесь делать с моими болями?

Я проглядел отчет, появившийся на мониторе.

— Сканер диагностировал у вас язву желудка и уже отправил рецепт в аптечную систему.

— Язву желудка? Док, у меня болит шея!

Я достал электронный блокнот, чтобы свериться с инструкцией компании, и прокрутил текст до надлежащей схемы ответа.

— Прошу прощения, но сканер говорит, что ваша проблема — язва желудка. О шее он умалчивает.

— Но с моим желудком все в порядке!

Я прокрутил текст дальше. Хотя к этому времени я уже выучил наизусть большинство ответов, лучше было Соблюдать осторожность, особенно когда в лаборатории присутствовала новая ассистентка, ловившая каждое мое слово.

— Некоторые болезни не имеют различимых признаков, — процитировал я.

Уинторп был так занят, потирая шею, что даже не заметил, как я читаю с экрана.

— Ну ладно, может, язва у меня и есть, но сюда-то я пришел из-за этой чертовой боли в шее, а не из-за желудка!

— В любом случае, если вы не примете выписанный рецепт, страховая компания исключит вас из своей программы.

Мистер Уинторп надул щеки, сделавшись похожим на рыбу-собаку, и издал тяжелое «Пф-ф-ф!». Он знал, что спорить с медицинским сканером не имеет смысла.

— Ладно, но может быть, вы просто глянете на мою шею? Эта боль меня добивает.

Брови на молодом, свежем лице мисс Джонсон заметно приподнялись.

— Прошу меня простить, мистер Уинторп, — послушно продекламировал я, — но нам строго противопоказан физический контакт с пациентами.

— Да бросьте, док! Я никому не скажу.

Мой голос смягчился.

— Ах, мистер Уинторп, ну вы же сами знаете, что такое невозможно. Я рискую потерять лицензию.

Он покачал головой — с трудом — и вышел за дверь.

Я чувствовал жалость к бедолаге. Пару лет назад я пренебрег бы правилами и действительно взглянул на его шею. Но это было до того, как многих моих коллег затаскали по судам и довели до банкротства как раз из-за таких вот вещей или того хуже — увезли в наручниках, как Арни Хирша.

Теперь мы жили в другом мире. Когда тридцать три года назад я окончил престижный Сентервильский медицинский колледж, ничто не могло бы вызвать у меня большей гордости. Сэр Уильям Ослер однажды сказал: «Превращение непрофессионала во врача — удивительнейшее превращение во Вселенной»; по крайней мере, так нам рассказывал наш первый наставник в клинике. И мы верили ему, мы считали себя особенными. В конце концов мы перестали быть сопливыми учениками и сделались трудоголиками, которые ежедневно, с утра до ночи, решают вопросы жизни и смерти. Такие вещи меняют человека. Меняют так, что ты этого не видишь, не ощущаешь, не замечаешь, а потом в один прекрасный день просыпаешься, смотришь на свой старый портрет и думаешь: «Неужели я действительно был таким наивным?».

Но это одновременно и изматывает. Перераспределяет приоритеты. Не позволяет сохранить в себе обычное человеческое сочувствие — хотя большинству все же удается. Это то, что делает нас хорошими профессионалами.

Точнее, делало.

Мисс Джонсон заглянула через мое плечо — я стоял в двери, глядя, как мистер Уинторп выходит из офиса.

— И часто вам попадаются такие вот? — спросила она.

— Да нет. Обычно сканер выдает то, что нужно… ну, в смысле то, что вызывает симптомы.

— Не могу поверить! Он действительно хотел, чтобы вы до него дотронулись? — Она содрогнулась, со злостью выплюнув это слово.

Я молчал. Всем было известно: Совет по медицине внедряет вместе с молодыми практикантами своих агентов, чтобы вычислить тех докторов, которые пренебрегают правилами, — а я еще почти совсем не знал мою новую ассистентку.

Она повернулась и поглядела на меня.

— То есть я еще могу понять, когда так думает кто-нибудь из старшего поколения; они привыкли к этому с детства. Но ведь Уинторпу всего сорок два! Он-то с какой стати решил, будто доктор может обнаружить у него что-то, чего не определил сканер?

Бедняга просто искал хоть какого-то облегчения, которого мы ему не дали; Карма не могла этого не видеть. Однако я не из тех, кто клюет на такую наживку.

— Должно быть, некоторым людям просто очень не хватает предмета для ностальгии, — сказал я. — Истории, услышанные от родителей, старое кино, нехитрый рассказ, который гуляет по всей Сети… Есть множество возможностей узнать о том, как лечили раньше. Кое-кто до сих пор верит, что тогда было лучше, чем сейчас.

— И вы тоже?

Я поднял бровь, воспользовавшись своим небольшим преимуществом в росте, чтобы дать ей ответ без необходимости прибегать к открытой лжи.

Кажется, она его приняла.

— Они просто не знают, насколько хорошо их сейчас обслуживают!

Я кивнул.

— Это совершенно нелогично! Неужели они не понимают, что люди могут делать ошибки?

— Слова, достойные молодого специалиста, мисс Джонсон.

Ее глаза сузились.

— Вы не согласны?

— Что люди могут делать ошибки? Конечно, согласен!