Страница 7 из 14
Лицо Мерит стало еще серьезнее.
— Твоего отца. И…
Я повернулась к няне, позабыв об ароматической палочке.
— И?
— И свою сестру.
Я удивленно взглянула на Мерит.
— Раньше ты не говорила.
— Потому что нечего тебе тут знать, — быстро сказала она.
— А она правда была еретичкой?
— Госпожа!..
Я поняла, что Мерит хочет замять разговор, и уверенно кивнула.
— Меня назвали в честь Нефертити. Моя мать не могла считать ее вероотступницей.
Во дворце не произносили имя Нефертити, и Мерит поджала губы. Она развела руками, глядя куда-то вдаль.
— Вероотступницей была не столько царица, сколько ее муж.
— Эхнатон?
Мерит замялась.
— Да. Он запретил поклоняться богам, разрушил храм Амона и заменил статуи Ра своими собственными.
— А моя тетка?
— Она все улицы заполнила своими изображениями.
— Вместо изображений богов?
— Да.
— Тогда где же они? Я ничего подобного не видела.
— Ясное дело, не видела. — Мерит поднялась. — Все, что ей принадлежало, уничтожили.
— Даже имя моей матери, — сказала я и повернулась к наосу.
Дымок от благовоний плыл над лицом богини. Когда умерла моя мать, Хоремхеб забрал все.
— Можно подумать, я родилась на свет без акху и у меня вообще не было предков. Знаешь, — доверительно сообщила я, — в эддубе правление Нефертити вообще не изучают. И правление фараона Эйе, и Тутанхамона.
Мерит кивнула.
— Хоремхеб стер из свитков их имена.
— Он отобрал у них жизнь. Правил только четыре года, а нас учат, что он правил десятки лет. Я-то знаю. И Рамсес знает. А чему будут учить моих детей? Они вообще не узнают о существовании моей семьи.
Каждый год во время празднества Уаг[26] — дня поминовения мертвых — жители Египта посещают гробницы своих предков. Но мне некуда было пойти, чтобы почтить ка моей матери или ка моего отца, некуда отнести благовония или сосуд с оливковым маслом. Гробницы их спрятали где-то в горах, подальше от жрецов и от ненависти Хоремхеба.
— Кто вспомнит о них, Мерит? Кто?
Мерит положила руку мне на плечо.
— Ты.
— А когда я уйду в царство мертвых?
— Постарайся не уходить из людской памяти. Те, до кого дойдет о тебе слава, заинтересуются твоим прошлым и узнают о фараоне Эйе и царице Мутноджмет.
— А если у меня не получится — они сгинут навеки.
— И Хоремхеб восторжествует.
Глава третья
КАК СЛУШАЮТ КОШКИ
Верховный жрец возвестил, что Рамсесу должно жениться в двенадцатый день месяца тота. Его выбрали как самый благоприятный день сезона Ахет. Когда я шла из дворца к храму Амона, на озере уже теснились лодки с припасами и подарками для празднества.
Наконец жрецы закончили обычную церемонию. В храме я держалась тихо, и даже наставник Оба не нашел к чему придраться.
— Что с тобой, царевна? Фараон Рамсес и Аша ушли и тебе не с кем порезвиться?
Я посмотрела на него. Кожа наставника походила на измятый лист папируса, даже вокруг носа были складки. Ему было лет пятьдесят, но Оба казался таким же древним, как потрескавшаяся краска на стенах моей комнаты.
— Да, все меня бросили, — пожаловалась я.
Наставник Оба рассмеялся каким-то неприятным смехом.
— Все тебя бросили. Все! — Он оглянулся: двести учеников шагали вслед за ним к эддубе. — Наставник Пасер сказал, что ты очень способная ученица, и вот теперь я думаю: в чем же ты отличилась — в постижении языков или в лицедействе? Быть может, через несколько лет мы увидим тебя в каком-нибудь представлении при дворе?
Остаток пути до эддубы я не произнесла ни слова. Позади раздавался скрипучий смех наставника. Мы вошли в класс, но я была так сердита, что даже не обратила внимания на слова Пасера:
— Сегодня мы начинаем изучать новый язык.
Я не помню ни чем мы в тот день занимались, ни как Пасер начал обучать нас новому языку — языку шазу. Вместо того чтобы слушать, я разглядывала сидевшую впереди девочку. Ей было не больше девяти лет; она заняла циновку, где раньше сидел Аша. Когда настало обеденное время, она убежала вместе с какой-то своей ровесницей, и я сообразила, что теперь мне даже не с кем пообедать.
— Кто хочет в кости поиграть? — спросил, едва прожевав, Баки.
— Я могу, — сказала я.
Баки оглянулся на кучку мальчишек — они явно не желали моего участия.
— Мы… с девчонками не играем.
— Всегда же играли, — заметила я.
— А сегодня не играем.
Остальные закивали, и у меня вспыхнули щеки. Я вышла во двор — посидеть в одиночестве — и вдруг увидела Ашу на каменной скамье, где мы всегда с ним обедали.
— Аша! — воскликнула я. — Что ты здесь делаешь?
Аша положил тисовый лук на скамью.
— Воинам тоже нужно есть, — ответил он, пристально глядя на меня. — Что случилось?
Я пожала плечами.
— Мальчики не берут меня играть в кости.
— Кто не берет? — возмутился он.
— Какая разница.
— Как это — какая? — Голос его посуровел. — Кто?
— Баки, — сказала я.
Аша с угрожающим видом поднялся, но я потянула его назад.
— Не только он, другие тоже не хотят. Исет права: они дружили со мной только из-за тебя и Рамсеса, а когда вы ушли, я стала никому не нужной царевной из семьи вероотступников. — Я справилась с волнением и подняла голову повыше. — Нравится быть колесничим?
Аша уселся и уставился мне в глаза, но мне не хотелось, чтобы он меня жалел.
— Здорово, — признался он и открыл свой мешок. — Никакой тебе клинописи, никаких иероглифов… не нужно переводить бесконечные угрозы Муваталли — Аша смотрел на небо, улыбаясь с неподдельной радостью. — Мое место — в войске фараона, я всегда это знал. А тут… — Он ткнул большим пальцем в сторону эддубы. — Тут мне мало что удавалось.
— Но ведь твой отец хочет, чтобы ты стал начальником колесничих. Тебе без образования нельзя!
— К счастью, все уже позади. — Аша достал медовую лепешку и отломил мне половинку. — Видела, сколько понаехало купцов? Полный дворец. Мы даже не смогли повести коней на озеро — оно все забито чужеземными кораблями.
— Пойдем к причалу, посмотрим!
Аша огляделся. Ученики играли в бабки и в сенет.
— Неферт, мы же не успеем.
— Почему? Пасер вечно опаздывает, а воинам нужно собираться только по сигналу трубы. Пасер начнет гораздо раньше. Когда мы еще увидим столько кораблей? Подумай только, каких там зверей, наверное, понавезли. И лошадей! — искушала я товарища. — Может быть, хеттских.
Я нашла верные слова.
Подойдя к озеру, мы увидели с дюжину стоящих на якоре кораблей. Флаги всех цветов реяли на ветру, яркие ткани переливались на солнце, словно драгоценные каменья. С кораблей выгружали тяжелые сундуки, и, как я и думала, из страны хеттов привезли в подарок коней.
— Ты была права! — воскликнул Аша. — Откуда ты узнала?
— Ведь каждая страна присылает свои дары. Что еще такое есть у хеттов, что нам нужно?
В воздухе висели крики торговцев, топот изнуренных морским путешествием коней, которые, скользя копытами, спускались по мосткам. Мы пробирались в сутолоке между тюками — к коням. Аша погладил иссиня-черную кобылу, но служитель сердито одернул его на языке хеттов.
— Ты говоришь с лучшим другом фараона Рамсеса, — резко сказала я на том же языке. — Он пришел проверить подарки.
— Ты знаешь наш язык? — удивился торговец.
Я кивнула.
— Да. А это Аша, будущий начальник царских колесничих.
Хетт прищурился, пытаясь понять, можно ли мне верить. Наконец с важным видом кивнул.
— Хорошо. Попроси его отвести коней в конюшни фараона.
Я во весь рот улыбнулась Аше.
— Что такое? Что он сказал?
— Просит отвести коней в конюшни фараона.
— Я? — воскликнул Аша. — Нет! Скажи…
Я улыбнулась купцу.
— Он будет счастлив доставить подарок хеттов фараону.
Аша уставился на меня.
26
Празднество Уаг — египтяне верили, что в восемнадцатый день месяца тота души мертвых посещают заупокойные храмы. В этот день принято было почитать своих предков, принося им еду и воскуряя благовония.