Македонский Лев

— Конечно, — согласился Парменион. — Но что тебя смущает?

— Феопарл. Он стал каким-то угрюмым, и я думаю, что этот Григерий все время подначивает его. Он не должен ввязываться в драку. Антипатр навел справки о Григерии; похоже, это лучший воин Царя и настоящий демон в работе с мечом.

— Я предотвращу любую дуэль между македонцем и иллирийцем, — пообещал Парменион.

— Хорошо. Ты виделся с Бардиллом снова?

— Нет. Думаю, я убедил его, что у нас нет намерения воевать с Иллирией.

— Не будь так уверен, — предупредил Филипп. — Думаю, этот старик — колдун, умеющий читать чужие мысли.

Во второй половине дня Филипп и его свита наблюдали, как иллирийская конница скачет по широкому полю, сверкая на солнце наконечниками копий. Хатем в фаланге промаршировала пехота. Каждый воин был вооружен копьем и коротуим мечом и держал квадратный щит из укрепленного бронзой дерева; на них были шлемы с гребнями, нагрудники и латы, правда их бедра оставались незащищенными. По приказу военачальника фаланга тут же поменяла порядок, вытянувшись в длинную линию по три человека, с горизонтально выдвинутыми копьями. Филипп и его македоняне стояли на краю поля, когда Царь заметил, что иллирийцы с обеих сторон целят в них.

— Стойте смирно, что бы ни случилось, — прошептал Филипп.

С громогласным кличем пехота ринулась в атаку. Филипп увидел копейщика, бегущего на него, и на миг подумал, что это, быть может, конец его жизни. Казалось, уже ничто не остановит атакующую толпу, и через несколько секунд железное острие вонзится в открытую грудь. Но он стоял как скала, уперев руки в бока и глядя на атакующих.

В последнюю секунду фаланга замерла. Филипп посмотрел на острие копья, пошевелившее одежду у него на груди. Он медленно поднял руки к нему, провел пальцем по металлу. И посмотрел копейщику в глаза.

— На нем ржавчина, — мягко произнес он. — Тебе надо лучше заботиться о нем. — Затем отвернулся.

Никто из его свиты не пошевелил и мускулом во время атаки, и это преисполнило Филиппа гордостью за своих людей. Бардилл помахал рукой, и Филипп присоединился к старому Царю на широкой скамье во главе стола, накрытого яствами.

Парменион собрался уже сесть на свое место за столом, как вдруг заметил Григерия и Тео в каких-нибудь двадцати шагах от себя. Иллириец вновь отпускал какую-то нелестную шуточку, и даже с такого расстояния Парменион заметил, как покраснело лицо Тео, и как его рука потянулась к ножнам с мечом.

— Тео! — прорычал Парменион, и солдат застыл на месте. Парменион подошел к ним. — Что здесь происходит? — спросил он.

— Этот блохастый пес вызвал меня, — сказал Григерий.

— Я отменяю вызов, — заявил Парменион.

— Не тебе отменять что-либо в Иллирии, — отрезал Григерий, сверкнув темными глазами.

Парменион сделал глубокий вдох. — Феопарл ударил тебя? — спросил он мягко.

— Нет.

— Ясно. Значит, не произошло ничего вот такого, — сказал Парменион, вмазав Григерию по лицу ударом тыльной стороной руки, который сбил воина с ног. Рев пронесся по рядам офицеров, которые готовились отобедать после парада. Парменион оставил без внимания воина, поднимавшегося на ноги, и подошел к Баридилису. Он низко поклонился.

— Государь, я приношу извинения за произошедшее. Но твой человек, Григерий, вызвал меня биться с ним, и я прошу твоего разрешения принять этот вызов.

— Дело не касалось тебя! — прокричал Григерий.

— То есть, ты не желаешь сражаться с человеком, который тебя ударил? — спросил Парменион.

— Да… то есть… — его глаза обратились к Царю.

— Все здесь присутствующие видели начало ссоры, — сказал Бардилл. — Теперь мы должны увидеть ее конец. Я даю добро на бой.

— Благодарю, государь, — сказал Парменион. — Могу ли я — на правах гостя — попросить об одном одолжении? По-моему будет только справедливо, раз уж мы прервали столь прекрасный пир, дать людям зрелище не только истинной боевой выучки, но и стойкости. Ты не будешь возражать, если мы сразимся в той же манере, как месопотамская знать бьется перед своим Царем?

Бардилл тяжело посмотрел на Пармениона. Он не имел ни малейшего представления, как сражались воины Месопотамии, однако не желал демонстрировать свое незнание.

— Как пожелаешь.

— Пусть приготовят жаровню, — сказал Парменион, — на один локоть наполненную угольями.

Бардилл велел двум слугам подготовить жаровню. Парменион отошел на некоторое расстояние от стола, и Филипп с остальными подошел к нему.

— Что, во имя Аида, тут происходит? — спросил Филипп.

— У меня не было выбора, повелитель. Я обещал тебе, что ни один македонянин не будет биться с иллирийцем. Что бы сейчас ни произошло на этом месте, это будет между спартанцем и воином Бардилла. — Он подошел к Тео. — Там на столе стоит мед. Возьми его — и немного красного вина. Найди повязки и вымочи их в вине.

— Это еще что за способ поединка? — спросил Антипатр.

— Кое-что новое, — ответил ему Парменион.

— Ты солгал Бардиллу? — спросил его Царь.

— Да. Тебе не стоит беспокоиться, государь; он не читает мысли.

Четверо слуг, пользуясь крепкими деревянными решетками, вынесли на поле горящую жаровню. Парменион снял нагрудник и шлем, тунику и латы, и, взяв меч, вышел вперед и встал перед жаровней. Удивленный, Григерий также разоблачился, приблизился и встал напротив него. Царь и его приближенные обступили воинов кольцом и стали ждать начала боя.

— Что, тебе нужен огонь, чтоб согреться, старик? — спросил Григерий.

— Делай как я, — сказал Парменион. Спартанец повернулся к жаровне и погрузил в нее клинок своего меча; оставил меч там и отошел, скрестив руки на груди. Григерий сунул меч в раскаленные угли рядом с оружием Пармениона.

— Что теперь? — спросил иллириец.

— Теперь подождем, — ответил ему спартанец и устремил взор прямо в глаза Григерию.

Медленно текли минуты. Взоры наблюдателей переходили от полуобнаженных воинов к мечам, которые уже начали мерцать красным. Кожа, оплетавшая рукоять меча Григерия, дрогнула и лопнула, затем свернулась, только черный дым поднялся над ней. Медленно кожа слезла совсем. У меча Пармениона была металлическая рукоять, оплетенная прекрасной золотой проволокой и змеиной кожей. Кожа также сгинула в пламени, проволока упала.

— Когда будешь готов, — сказал Парменион, — бери меч и начинай.

Григерий облизнул губы, глядя на раскаленные мечи.

— Ты первый, — прошипел он.

— Видимо, нам придется начать одновременно. Ты готов?

Григерий вышел вперед, но жар, исходящий от эфеса, был невыносим, и он отдернул руку. Обвел взглядом толпу, видя их интерес к состязанию, задержал глаза на Царе, лицо которого было невозмутимо. Григерий знал, чего от него ждут, и он снова повернулся к раскаленному докрасна мечу.

— Чем дольше ждешь, тем горячее он становится, — спокойно сказал Парменион.

— Ты жалкий сукин сын! — прокричал Григерий, схватив рукой свой меч и вырвав его из углей. Дрожь поразила его, когда его плоть вздулась и стала облезать, прилипая к рукояти. С истошным воплем он отбросил оружие прочь. Парменион вытянул левую руку, вытащил свой меч из пламени и подошел к Григерию.

Лицо спартанца не выражало никаких эмоций, но дыхание его стало частым и прерывистым, обнаженные зубы — плотно сжаты. Подняв меч, он провел светящимся клинком по груди Григерия. Гарь паленых волос и плоти ударила в ноздри всем присутствующим, и Григерий отскочил назад, упав на траву.

Парменион повернулся к Филиппу и поклонился, затем вскинул ярко-красный меч и отсалютовал Бардиллу. Рука Пармениона упала вниз, и клинок вонзился в землю у его ног. Спартанец прошел через толпу к Тео, ожидающему с медом, который тут же был нанесен на воспаленную, обожженную плоть. — Повязки, — прохрипел Парменион. Тео достал повязки из блюда с легким вином, выжал из них лишнюю влагу и аккуратно перевязал руку военачальника.

— Как тебе это удалось? — спросил Тео.

— Я не могу… говорить… сейчас, — сказал Парменион, едва холодная повязка втянула жар его ладони. Он вдруг почувствовал себя больным и слабым, и ноги его задрожали. Собрав все силы, он посмотрел на Тео. — Отнеси мед и оставшиеся повязки Григерию. Выполняй!