Страница 16 из 90
Во время пребывания Израиля в той стране, Рувим, сын его старший, умудрился переспать с дряхлой уже Валлою, наложницею своего же отца. Израиль принял известие сие с огорчением, однако ни он сам, ни справедливейший Господь не сделали на этот счет никаких оргвыводов и не понес Рувим никаких дисциплинарных наказаний.
Иаков в Ханаане
Наконец добрался Иаков-Израиль со своим семейством до дома отца своего в земле Ханаанской и едва застал его: тот уже лежал на смертном одре. Да и странного ничего нет: было тому 180 лет… Не дай Бог дожить до такого возраста никому: глухой, слепой, параличный — вот уж воистину ни Богу свечка, ни черту кочерга!
И в присутствии обоих своих сыновей — Исава и Иакова испустил Исаак дух и помер… Как говорили в те времена, «приложился к народу своему», будучи стар и насыщен жизнью.
Остался жить Иаков на земле предков своих, на земле Ханаанской. А меж братьями установилась тишь да гладь, да Божья благодать. Не зря говорят, что время лечит (если не калечит).
Иосиф Прекрасный
Иосиф Прекрасный
Более всех своих детей любил Иаков первенца своего от Рахили Иосифа, получившего прозвание Прекрасного. Он и впрямь был парень видный, статный да и ума недюжинного. Девки по нему сохли, и не будь закона побиения камнями за прелюбодеяние, не одна из них с удовольствием потеряла бы с ним свою непорочность.
За все это, а особливо за безмерную любовь их общего отца к Иосифу, возненавидели его братья. К тому же заносчив был Иосиф выше крыши. Однажды увидал он сон, что якобы Солнце, Луна и одиннадцать звезд поклоняются ему, и истолковал его так, что отец, все жены его и братья его единокровные поклоняются ему… Тут даже папаша такого хамства не выдержал, а братья и вовсе затаили в душе своей хамство.
И вот случилось то, что должно было случиться с неизбежностью. Пошли все братья, кроме Иосифа, на луг пасти коз да баранов отца своего, а Иосиф дома остался читать какие-то умственные книги. Тут подошел отец его и сказал:
— Иосиф, любимый мой сын, зря ты небрегаешь братьями своими. Поди, наведай их, узнай, как они, не оголодали ли?
— Хорошо, отец. Слово начальника — закон для подчиненных.
Как Иосиф попал в тухес
И пошел он, и нашел братанов своих, а они, как подошел он, окружили его, сорвали с него пышные одежды, в кои тот был наряжен, сделали «тёмную», а избив, бросили в ров глубокий, решив попозже его замочить, а отцу сказать, что видели на пути домой тело Иосифа, обглоданное волками.
Утомившись избиением братца единокровного, вся эта гоп-компания села закусить, а тут замаячил вдалеке караван верблюдов. Пока караван приближался, Иосифовы братья решили: убивать зазнайку — только руки марать. А не продать ли его в рабство? И в карман бабло, и с души слегло!
Подошедший караван мадианитян был нагружен бальзамом да ладаном и направлялся в Египет. Купцы с удовольствием купили Иосифа по дешёвке — всего за двадцать сребреников, чтобы потом задорого перепродать его в рабство.
Порешав бесплодно математическую проблему: как разделить двадцать монет между одиннадцатью, братья измазали одежды Иосифа козлиной кровью, чтобы принести отцу как бы вещдок: вот, мол, что нашли, идя домой.
Иосиф несчастный
Прибыв в Египет, купцы продали Иосифа некоему царедворцу Потифару, который служил начальником спецназа при фараоне Аменхатепе Третьем. И полюбился Иосиф Потифару: послушен, исполнителен, умен, учтив. Ну, а кто таких не любит? Стал Иосиф вскоре правой рукой своего шефа, а не ординарным рабом.
Но не зря говорят в народе: не родись красивым, а родись счастливым. Положила на красавчика глаз молодая жена Потифара, звали которую Зулайхо, то есть по нашему — Зулейка-ханум. Многих телохранителей она до того вынуждала ее тело «охранять» и не безуспешно: кто же осмелится жене царедворца перечить? А вот Иосифа не удалось ей в постель свою уложить!
Знамо дело: нет для бабы страшнее оскорбления, чем отказ в ее посягательствах на соблазнение. Возвела Зулайхо поклёп на Иосифа, что он, мол, ее домогался и в постель тащил. Когда слухи о том дошли до Потифара, знамо дело, тот бросил Иосифа в темницу: как говорится, на чужую кровать — рот не разевать!
А вскоре оказались в той же тюрьме заключены фараоновы виночерпий с поваром, посаженные как враги народа, потому как якобы хотели они отравить фараона и некоторых видных царедворцев. Поскольку оба новеньких зека были вельможами, а Иосиф всего-навсего рабом, то тюремные вертухаи сделали его прислугою при тех двух смертниках.
И вот однажды приснился виночерпию сон: выжимает он три грозди виноградных в чашу фараонову… Что бы это значило? А Иосиф тут как тут:
— Это ж просто: три грозди — это три дня, а чаша фараонова — это его благоволение. Через три дня быть тебе оправданным и будешь вновь на своей хлебной винно-водочной службе!
Когда же повару приснились три корзины- две в руках его, а третья на голове — а из одной, что стояла на голове, клевали птички и тут же отбрасывали «лапти», издыхая, Иосиф изрек:
— Плохи дела твои, чувак… Хотел ты отравить вождя и учителя всего прогрессивного античного человечества. Осудят тебя и — секирь-башка…
Так он и было, как предрек сновидец…
Опять остался Иосиф один в тюряге: один его сокамерник радостно укатил из-за решеток, а у второго — башка с плеч укатилась. И просидел так Иосиф в одиночке еще долгих два года…
Иосиф всевластный
Так бы и сгноили Иосифа басурмане, да Господь (а кто же еще?) спас. А дело обстояло так. Фараону с бодуна приснился сон: на водопое у реки паслось семь тучных коров, а тут к ним подошли семь тощих — ну, ткни — и свалятся. И вдруг эти семь тощих коров, забыв про свою вегетарианскую сущность, набросились на толстых коров и сожрали их! Ну прямо тебе экспроприация экспроприаторов! Ну, да чего только во сне не приснится!
Фараон проснулся в холодном поту, растолкал виночерпия, с которым поддавал весь день и далеко за полночь, и рассказал тому свой кошмарный сон. Во всем том царстве-государстве никто не смог сон тот истолковать. И тут виночерпий вспомнил про Иосифа.
Призвали Иосифа, прямо как был — в исподнем и кандалах, во дворец. Рассказал фараон про свой сон Иосифу, а тот, не моргнув и лазом, отвечает:
— Так это же очевидно! Семь тучных коров — это семь урожайных лет под вашим мудрым руководством, а семь тощих коров — это семь лет страшенного неурожая, которые Господь нашлет на страну.
— Что же делать? — вопросил фараон.
— Все просто: надо первые семь лет закрома засыпать рисом да зерном.
— Легко сказать… Откуда его возьмешь?..
— Проще простого — как два пальца об асфальт! (Живи Иосиф в наше время, он бы наверняка сказал: «Как два байта отослать!»)
Надо сперва по продразверстке отобрать урожай у дехкан, причем половину из них посадить как врагов народа, потом произвести ирригационные работы силами этих врагов народа, насадить лесозащитные полосы от суховея. Жаль страна краснокожих далеко, а то бы и кукурузы еще засеять на всех египетских пустынях. Тогда ежели народ не помрет с голодухи во время первых семи урожайных лет, то зато выживет во время лет голодных.
— Ну мудёр ты… Как кличут-то? Иосифом? Знаешь Иосиф станешь ты у меня вице-фараоном!
А было в то время Иосифу тридцать три года. И нарек фараон Иосифу имя: Цафнаф-панеах, что значило, говорят, «Спаситель Жизни». И дал ему фараон в жену Асенефу, дочь любимца своего Потифара, который к тому времени был повышен в чине до жреца Илиопольского.
И зажил Иосиф — всем бы так! Еще в сытые году принесла ему Асенефа двух сыновей, которых назвал он Манассия — «Заставляющий забыть несчастия» и Ефрем — «Плодовитый».
Первые семь лет стонал народ от тягот. Весь урожай у них отбирали комиссары Иосифа. Многих сгноили на строительстве Красномор канала. А в довершение Иосиф понастроил по всей плодородной части Египта госхозы, в которых бывшие граждане египетские, которым присвоили звание почетных рабов, добровольно гнули спины на хозяйских полях и кричали осанну мудрому фараону и его праворучному Иосифу…