Число зверя

– Рак съедает ее изнутри. Иногда мне кажется, что на самом деле ее мучит большая печаль.

Клаудия, не понимая, наморщила лоб.

– Если она так тяжело больна, почему тогда лежит здесь, а не в больнице?

– Таковы наши правила: мы вверяем свою судьбу Богу, а не врачам. Мы не глотаем пилюли, а молимся всемогущему Создателю, который дает нам то, что мы заслуживаем, а затем, когда приходит пора, освобождает нас от боли.

Пауль заметил возмущение, появившееся на лице Клаудии. В этот момент она, пожалуй, уверилась в правоте своего предубеждения против христианской веры, поскольку видела только внешнюю жестокость, а не большую жертву, которую сестры чистоты приносили по собственному желанию. Но сегодня был неподходящий день для того, чтобы разъяснять Клаудии, что не жестокая религия, а свободное решение побудило женщин в этом монастыре вести простую, созерцательную жизнь, не позволявшую им пользоваться техникой и достижениями современной медицины.

Аббатиса открыла дверь кельи, и они заглянули в очень маленькое помещение с узкой кроватью, старый железный каркас которой во многих местах проржавел. На стене висели распятие и выцветшее изображение Девы Марии. Через узкое окошко проникал рассеянный свет.

Под грубым шерстяным одеялом лежала изможденная седая старуха с искаженным от боли лицом и смотрела на них лихорадочным взглядом. Когда Пауль заметил ее, ему показалось, что сердце у него остановилось. Это, несомненно, была женщина из его сна. Он понял, что его неодолимо влечет к ней, и подошел к кровати.

Лицо! Оно было знакомо ему не только по снам. После короткого размышления он пришел к выводу: в медальоне, который Клаудия нашла на месте убийства Ренато Сорелли, помимо фотографии молодого Сорелли находилась и фотография какой-то молодой женщины. Эта женщина лежала сейчас перед ним.

Почему она ему снилась? И почему его так сильно тянуло к ней? В голове пронеслось воспоминание о том, что Альдо рассказал о его происхождении, и тут Пауль понял.

– Мама? – тихо спросил он, и голос его дрожал, как у маленького робкого ребенка.

Взгляд ее покрасневших глаз, запавших глубоко в глазницах, переместился на него; на ее лице отразилось сначала удивление, а затем – неудержимая радость.

– Я знала, – произнесла она хриплым старческим голосом. – Я знала, что однажды ты придешь, чтобы забрать меня.

Она хотела подняться, но оказалась слишком слабой и опустилась назад на единственную подушку. Ее правая рука потянулась к Паулю; тот взял женщину за руку и сжал ее. Напряженная кисть, казалось, состояла из одних костей и была легкой, как у ребенка. Пауль почувствовал, что последние остатки жизненных сил собирались покинуть это измученное тело. Он хотел задать этой женщине столько вопросов, но в этот момент они все показались ему не важными. Важным было лишь то, что он нашел свою мать. Пауль держал ее за руку и молча смотрел на нее. Оставался только один вопрос, который он все же должен был задать.

– Кто мой отец?

Старые потрескавшиеся губы из последних сил произнесли слово: «Рено».

– Рено? – тихо повторил Пауль.

Но она больше не могла ему ответить. Ее голова склонилась набок, и она умерла со счастливой улыбкой на губах. Ее пальцы разжались, и что-то выскользнуло из них и упало Паулю на ладонь. Это оказался маленький золотой медальон в форме сердца.

Пауль все еще держал руку матери, и слезы текли у него по щекам. Он не смог бы объяснить, почему именно он плакал. Оплакивал ли он женщину, оказавшуюся его матерью, которой он, однако, не знал? Или он оплакивал потерянную возможность познакомиться с ней и узнать от нее больше о том, в каких отношениях находились его настоящие родители? А может, он вспомнил о том, что был лишен детства в родительском доме? Наверное, его слезы были слезами скорби, но также и гнева оттого, что спустя несколько мгновений его снова лишили матери.

Клаудия подошла к нему, положила ладонь на его руку, а другой нежно погладила по голове, как поступает мать, чтобы утешить своего ребенка. Ее близость благотворно подействовала на него. Пауль почувствовал себя в безопасности. Наконец он вытер слезы и стал рассматривать золотое сердце на своей ладони.

Взгляд Клаудии также упал на этот предмет, и она удивленно заметила:

– Мы нашли точно такой же медальон возле тела Сорелли!

Пауль открыл маленькое золотое сердце, и в нем оказались те же фотографии, что и в другом медальоне: снимки его матери и Сорелли в молодости.

– Ренато Сорелли, – нараспев произнес он. – Или, сокращенно, Рено. Мой отец!

53

Рим, Борго Санто-Спирито

Дэвид Финчер уже успел заснуть и потому тер уставшие глаза, когда отец Криспи, незадолго до полуночи, вел его в кабинет генерала ордена. Генеральный секретарь хотел что-то сказать, но, обведя взглядом присутствующих, передумал. Помимо Гавальда, там присутствовали адмонитор, Пауль и Клаудия. Финчер, кажется, проснулся за одну секунду. У него был встревоженный вид, но он постарался сгладить это впечатление улыбкой. Генерал ордена отпустил молодого священника.

– В настоящий момент я не нуждаюсь в вас, отец Криспи, – сказал он и обратился к генеральному секретарю; лицо его было серьезным. – Сядьте, Дэвид, мы должны кое-что обсудить.

Финчер нерешительно опустился в свободное кресло.

– Я не знаю причину этой ночной конференции, но она, очевидно, весьма знаменательна. В противном случае я счел бы ваше поведение безответственным, отец генерал: вы должны лежать в кровати, чтобы поберечь себя.

– Я мог бы себе это позволить, имей я надежных помощников.

– Они у вас есть, – возразил Финчер.

Гавальда окинул его пронзительным взглядом.

– Неужели?

Пауль вынужден был признать правоту Финчера: Жан-Кристоф Гавальда действительно производил очень тяжелое впечатление, как если бы ему приходилось прилагать все силы, чтобы выдержать происходящее. Вероятно, рак измучил генерала ордена не меньше, чем Марию. Пауль подумал о своей умирающей матери, о том, как сжимал ее руку в своей ладони. В отличие от Марии, у Гавальда были хорошие врачи и любые лекарства, которые только могли ему понадобиться.

Финчер, который, похоже, чувствовал себя все более неуютно, заерзал в кресле.

– Что здесь, собственно, происходит? Мы должны выслушать последние результаты полицейского расследования? Я так думаю, именно по этой причине здесь присутствует комиссар Бианки.

– Можно и так сказать, Дэвид. Комиссар Бианки и брат Кадрель недавно вернулись из горного района и принесли с собой важные новости.

– Из горного района? Вы имеете в виду деревню в Альбанских горах, где чуть не похитили этого писателя?

«Этот человек хорошо информирован», – подумал Пауль. И последние новости Финчеру сообщал не он.

– Они были не в Альбанских горах, а в Абруцце, – объяснил Гавальда.

Клаудия наклонилась к Финчеру.

– Мы были в маленьком монастыре неподалеку от Челано, монастыре Санта-Клара, где живут сестры чистоты. Но вы и сами это знаете, отец Финчер.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Об этом, – ответил Пауль и подал ему открытый медальон.

– Кулон, который обнаружили рядом с трупом Сорелли? Я все еще ничего не понимаю.

Клаудия вытащила пластиковый пакетик со вторым медальоном.

– Вы ошибаетесь, отче. Вот это и есть кулон Сорелли. Тот, который держит Пауль, принадлежал его матери, сестре Марии. Разве она не показала вам кулон четыре дня тому назад, когда вы с ней говорили?

Внезапно Финчер расслабился, откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

– Так, значит, вы в курсе. Пауль, вы меня разочаровали. Вы ведь должны были уведомлять меня обо всем. Разве вы мне этого не обещали?

– Тогда я еще не знал, что вы лжете и просто используете меня.

– Что за громкие слова, – рассмеялся Финчер. – Мы все используем друг друга, такова жизнь. Вас использую не только я, Пауль. Генерал тоже использует вас в своих целях. Он, пожалуй, не говорил вам этого, да?