Страница 7 из 21
– Мы пойдем с тобой. Я не хочу ждать здесь, а ты, мама?
– Я тоже не хочу. – И Кэролайн встала рядом с дочерью. – Я предпочла бы пойти с вами. Мы можем где-нибудь подождать, чтобы не навязываться.
Томас отступил назад и придержал дверь, чтобы женщины могли пройти. Они торопливо вышли и направились вместе с ним по коридору к двери, ведущей на сцену, которую он, очевидно, уже отыскал прежде. Их ожидал переминавшийся с ноги на ногу администратор. Лицо у него было беспокойным.
– Что случилось, мистер Питт? – спросил он, как только инспектор подошел ближе. – Мне известно, что судья умер, но почему вам нужно видеть мисс Маколи и мистера Филдинга? Чем они в состоянии вам помочь? – Он засунул руки в карманы, затем снова вытащил их. – Не понимаю. Решительно ничего не понимаю! Естественно, я тоже хочу быть вам полезен, но ума не приложу, зачем вам понадобились они.
– Сегодня, сразу после ленча, мистер Стаффорд виделся с ними, – ответил Томас, протягивая руку к двери.
– Виделся с ними? – Администратор, по-видимому, даже ужаснулся. – Но, во всяком случае, не здесь, инспектор! Определенно не здесь!
– Верно, – согласился Питт, пока они шли цепочкой по узкому проходу к комнате, где инспектора должны были ожидать Филдинг и Тамар Маколи. – Мисс Маколи сама посетила судью у него дома. По крайней мере, это нам доподлинно известно.
– Нам? – переспросил администратор. – Нам… Но я об этом совершенно ничего не знаю! – Он остановился и распахнул дверь. – Я вас привел, а теперь умываю руки. Честное слово, будто недостаточно того, что уже произошло. Судья умирает в ложе театра во время спектакля, а теперь у нас полиция! Могут подумать, что мы здесь разыгрываем шотландские пьесы с обязательными убийствами… Ну да ладно, продолжайте, продолжайте, что начали. Вам лучше поскорее приступить к исполнению своих обязанностей!
– Спасибо, – принял приглашение Питт с едва заметной иронией в голосе. Он придержал дверь, чтобы Шарлотта и Кэролайн могли войти, а затем закрыл ее с едва заметным поклоном в сторону администратора, как только тот вознамерился приблизиться.
Обстановка в комнате была уютная и удобная. На полу, покрытом ковром, стояли несколько стульев. В углу помещалась небольшая плита, на ней стоял чайник. Стены почти сплошь заклеены театральными афишами и программами. В некоторых перечислялись действующие актеры. Другие, прекрасно оформленные и яркие, были развешаны для придания атмосфере блеска и воодушевления, и, глядя на них, можно было почти слышать, как вступает увертюра, и видеть, как тускнеют огни в зале. Питт узнал лица Генри Ирвина, Сары Бернар, Эллен Терри, Герберта Бирбома Три, молодой итальянской артистки Элеоноры Дузе и миссис Патрик Кэмпбелл.
Но комната была сейчас не главное. Всеобщим вниманием завладели две стоящие рядом фигуры. Их изящные позы были так хорошо отрепетированы, что казались совершенно естественными. Джошуа Филдинг оказался совершенно таким же, каким виделся сквозь линзы театрального бинокля, только лицо его сейчас приобрело более ироничное выражение. Едва заметные линии около рта, возможно, тоже выглядели менее выразительными, чем его жесты, которые давали понять, что он умен и обладает даром смеяться сквозь слезы. Сейчас Филдинг мог показаться не таким красивым, как на сцене. На расстоянии нескольких шагов можно было заметить, что нос у него кривоват, глаза неодинаковой величины и одна бровь выше другой. Однако это несовершенство производило гораздо более сильное, прочное и привлекательное впечатление, чем самая безупречная сценическая внешность, которая вблизи иногда кажется мертвенной маской.
Тамар Маколи, напротив, была совершенно не похожа на свою сценическую ипостась, хотя, может быть, такое впечатление создавалось потому, что ни Шарлотта, ни Кэролайн еще не видели ее так близко. Сейчас она казалась ниже ростом и худощавее. Чрезвычайная женственность, которую источала вся ее фигура, была произведением искусства, а не даром природы. Бьющая через край жизненная сила, необыкновенная легкость и стремительность поведения на сцене исчезли вместе с костюмом; отдыхая, она замерла, вся сила страсти и характера словно ушли внутрь ее. Однако лицо ее, по мнению Шарлотты, было одним из самых интересных, которые ей когда-либо приходилось видеть. На нем лежала печать выдающегося ума. Тамар была черноволоса, с нездоровым цветом лица, но обладала замечательным даром уметь изображать всё – и крайнее безобразие, и ослепительную красоту. В ней не ощущалось нежности, теплоты, чувствительности, однако – во всяком случае, так показалось Шарлотте – она могла с успехом сыграть роли и Медузы-горгоны, и Елены Прекрасной, причем была бы предельно убедительна в любой из этих ролей. Ее темное лицо обладало такой индивидуальной притягательностью, что Шарлотта, глядя на нее, поверила в то, что мужчины могли сражаться за Елену одиннадцать лет и разрушить ради нее Трою.
Питту, по-видимому, ничего такого необыкновенного на ум не приходило, и он начал с банального извинения.
– Сожалею, что мне пришлось просить вас задержаться, – сказал он, натянуто улыбаясь. – Вы, должно быть, очень устали после такого долгого и трудного дня. Однако, полагаю, вам уже известно, что сегодня вечером во время спектакля в своей ложе скончался судья Стаффорд. – Инспектор взглянул сперва на Джошуа, потом на Тамар.
– Я знаю, что он был болен, – ответил Джошуа, взглянув на Кэролайн и потом на Питта.
Томас понял, что допустил небрежность.
– Извините. Позвольте представить миссис Кэролайн Эллисон и мою жену, миссис Питт. Я предпочел не оставлять их одних в ложе и привел с собой.
– Конечно. – Джошуа едва заметно поклонился – сначала Кэролайн, вспыхнувшей при этом, затем Шарлотте. – Сожалею об обстоятельствах нашей встречи. Я не в состоянии предложить дамам ни каких-либо удобств, ни подкрепить чем-нибудь силы.
– Мне известно, что он внезапно заболел, – вставила Тамар, возвращая их к свершившемуся событию; голос у нее был низкий, необычного тембра. – Но я не знала, что он умер. – Ее лицо сморщилось от огорчения. – Мне очень жаль, но не могу представить, в чем может состоять наша помощь в данном случае.
– Вы приходили к нему сегодня?
– Да, – она, однако, не сочла нужным дополнить или объяснить свои слова. Даже отвечая столь откровенно, актриса не утратила своего необыкновенного самообладания и спокойствия.
– А я виделся с ним позже, в своей квартире, – добавил Джошуа, – и он тогда казался совершенно здоров. Вы хотели узнать именно это? – Он держался очень свободно, сунув руки в карманы. – Но все, что вас интересует, вам, безусловно, объяснит миссис Стаффорд. Неужели вы, как лечащий врач мистера Стаффорда, не знали, каково состояние его здоровья на самом деле?
– Я не врач, мистер Филдинг, – поправил его Питт. – Я инспектор полиции.
Джошуа удивленно вскинул брови, вынул руки из карманов и выпрямился.
– Полиция? Извините, я просто подумал, что он внезапно заболел… Он был ранен? Господи, и где же – в театре?
– Да нет, по-видимому, здесь замешан яд, – осторожно выбирая слова, ответил Томас.
– Яд? – не поверил своим ушам Джошуа, а Тамар вся напряглась. – Откуда вам это известно?
– Наверняка я не знаю, – ответил инспектор, глядя на них по очереди, – но меня беспокоят симптомы, очень похожие на отравление опиумом. И было бы совершенно безответственно с моей стороны исключить такую возможность наряду с другими. Я должен узнать все, что можно, именно сегодня, пока воспоминания еще остры и свежи, до того, как передам дело тому, кто будет им заниматься, и получу медицинское заключение.
– Понимаю, – Джошуа закусил губу. – Вы пришли сюда, потому что мы с Тамар виделись с ним днем, и теперь подозреваете нас?
Лицо у него было напряженное. Филдинг почти безотчетно дотронулся до руки Тамар. То был жест защитника, хотя из них двоих более сильной выглядела она. Выражение ее лица было агрессивнее, она казалась гораздо менее уязвимой, чем он.
Наблюдая за Тамар, Шарлотта вспомнила то немногое, что было известно о Годмене и о том, при каких ужасающих обстоятельствах актриса потеряла брата. Интересно, что собой представлял Аарон Годмен. Если он напоминал ее, то можно вообразить, как должны были его бояться окружающие, допуская, по крайней мере, что сильная страсть может заставить его пойти на убийство…