Страница 6 из 7
В такой обстановке врачи-фронтовики учились клинической культуре, профессиональной основательности, глубокому проникновению в методологию своей профессии, готовности к деятельности не сиюминутной, а рассчитанной на всю жизнь. Работая подмастерьями у больших ученых, они неизбежно становились мастерами и сами.
Приход в стены ВМА фронтовой врачебной молодежи, в свою очередь, вливал «свежую кровь» в содержание и формы работы самих кафедр. В преподавательских коллективах активно анализировался и обобщался опыт фронтовой медицины (позже, в 1946 г. по постановлению правительства, утвержденному И. В. Сталиным, было предпринято издание в 35 томах, получившее название «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»). При этом учитывался и опыт врачей дивизионного звена. В 1944—1946 гг. в Первом Ленинградском медицинском институте им. И. П. Павлова завершала свое врачебное образование и жена Евгения Владиславовича – Нина Яковлевна Гембицкая.
9 мая 1945 г. Ленинград ликовал. Победа! Вечером народ потянулся к набережным и буквально облепил их. Салютовали от стен Петропавловской крепости, и всполохи разноцветных огней освещали небо, лица людей, отражались в воде.
Ранней осенью 1945 г. мне (с отцом) пришлось побывать в Ленинграде. Было мне тогда 12 лет. Время это точно совпало с периодом учебы в Академии Е. В. Гембицкого, и я многое увидел из того, что тогда окружало его.
Прошло лишь полгода после окончания войны, и только что завершилась война с Японией. Страна была бедная, даже голодная, но вдохновленная добытой победой. Это особенно чувствовалось в измученном Ленинграде. Мы с отцом побывали на ул. Лебедева, у здания Академии, на площади перед Финляндским вокзалом (подходили к ленинскому броневику), на Московском, Невском, Кировском и Лесном проспектах. Город был по-осеннему сумрачным, на многих улицах виднелись развалины. Люди обживали то, что оставалось пригодным для жизни и работы. Посетили мы и тех родных и близких, которые пережили блокаду. Они столько хлебнули горя, что послевоенные невзгоды и жизнь по карточкам их не пугали.
Ленинградцы, особенно блокадники, отличались известными всем советским людям честностью, выдержкой, интеллигентностью, гражданственностью и какой-то особой гордостью. Горе, испытавшее их, не оставило места для злобы, мелочности и алчности. Они прошли ад и остались людьми. Это потом их отодвинут в забвение торгаши, менялы, шаромыжники и мещане, оккупировавшие современный С. – Петербург, да так, что и Ленинградом-то этот город уже назвать нельзя. А тогда они были гордостью нашей страны, ее символом. 0бщение с ними не могло не сказаться на характере и морально-этических взглядах Евгения Владиславовича Гембицкого.
К 1945—1946 гг. объективно складывался новый раздел внутренних болезней, апробированный войной, – военно-полевая терапия. Не только как веление времени, но и как научная и педагогическая дисциплина, имеющая свой предмет, свою методологию, свою школу и своих лидеров. Нужно сказать, что на протяжении десятилетий это явление будет оставаться чисто советским. Американцы почувствуют дефицит в этом отношении только во время вьетнамской войны. А у нас это стало реальностью уже в то время. Опыт превращался в систему. Ее непосредственным участникам был и Е. В. Гембицкий, завершавший обучение в Академии.
Уже тогда определились основные закономерности этой системы:
– соподчиненность звеньев терапевтической службы на всех этапах эвакуации и лечения больных и раненых;
– преемственность лечения и четкая документация;
– единая школа, единые взгляды на методы диагностики, лечения, реабилитации и профилактики;
– эффективность совместного ведения раненых хирургом и терапевтом, в том числе в период травматического шока;
– подтверждение пироговской идеи о том, что местная и общая реакция на травму часто приводит к возникновению заболеваний внутренних органов, в результате чего раненый становится больным;
– доказательство влияния условий войны на характер и течение собственно интернистской патологии. В то время это касалось алиментарной дистрофии, высокой заболеваемости пневмониями, язвенной болезнью с поражением 12-перстной кишки, учащения случаев легочно-сердечной недостаточности, амилоидоза, активного туберкулеза легких, «окопного» нефрита.
В ВМА им. С. М. Кирова была разработана первая в мире программа по военно-полевой терапии, которая затем была утверждена и для гражданских медицинских институтов. В 1943 г. вышел и первый учебник по военно-полевой терапии, позже сформировался курс по этому предмету при кафедре госпитальной терапии Академии, послуживший предтечей самостоятельной кафедры. Громадная роль в этом принадлежала профессорам М. С. Вовси, Н. С. Молчанову, П. И. Егорову. Со временем это дело востребует и Гембицкого. Но тогда все это было еще впереди.
К осени 1946 г. завершилась учеба Е. В, Гембицкого в Академии. Эта школа сформировала его профессионально, подарила ему учителей и друзей, завершила его формирование как личности. В последующем в его жизни менялись обстоятельства, условия, объем работы и ответственности, но он лишь следовал самому себе.
Дальний Восток
По окончании двухгодичного обучения в Военно-медицинской академии еще семь лет тому назад астраханский студент, а теперь уже военный терапевт, прошедший фронт, получил назначение ординатором терапевтического отделения Окружного военного госпиталя Приморского округа – в г. Ворошилов-Уссурийске. Приходилось из уже ставшего привычным Ленинграда ехать в такую даль. Но было ему тогда всего 27 лет, дело предстояло трудное и ответственное, а в то время трудное воспринималось как почетное: такое уж было время. Так или иначе – выбора не было.
Нет худа без добра – предстояло проехать всю страну до самого Тихого океана. Уссурийск – небольшой городок, расположенный на полпути между озером Хасан и Владивостоком, в пятидесяти километрах от последнего. Через этот городок, судя по карте, которую он изучил перед поездкой, протекает речка, начало которой находится в Китае, но впадает она в Тихий океан. Это все, что он знал о предстоящем. Были, правда, рассказы тех, кто уже послужил в тех местах.
Гембицкий не знал, что в то же время из Дальневосточной армии в Ленинград возвращался профессор Н. С. Молчанов, с которым он прослужил добрых два года на Волховском фронте. Молчанов возвращался в Ленинград принимать должность заместителя начальника кафедры госпитальной терапии Военно-медицинской академии.
В утомительной поездке особенно запомнились Уральские горы, Иркутск, озеро Байкал, южный берег которого часами тянулся за вагонным стеклом. Это было время, когда Транссиб был забит воинскими эшелонами, отправлявшими войска с Дальнего Востока, после войны с милитаристской Японией, в центральную Россию.
Поражала бескрайность пространства. Сибирь. Необъятная, стылая, невеселая. Далека ты от привычного русского края. Выстроилась цепочкой городов па дальнем русском большаке. Дымят трубы заводов и домен, но воздуха здесь так много, что и дыму-то – как от сигареты, выкуренной в лесу… Вспоминалось: «Россия прирастает Сибирью, прирастая к ней». Ровно и мощно бьется здесь терпеливое, мужественное русское сердце…
В Уссурийском госпитале его ждали бытовая неустроенность и напряженные рабочие будни. Нагрузка была не учебной, а вполне реальной, и это требовало самостоятельности. Отделение, в котором он работал, характеризовалось разнообразным спектром заболеваний терапевтического профиля, заболеваниями традиционными и с более сложными дифференциально-диагностическими проблемами. В госпитале можно было наблюдать обширную инфекционную и краевую патологию. Много времени занимали консультации в других отделениях, требовавшие больших познаний.
Госпиталь был рассчитан на 1000 коек, в нем было несколько терапевтических отделений, и по своим размерам он уступал лишь Хабаровскому госпиталю. Оснащение его, несмотря на коечную мощность и окружной уровень, было старым. Довольно скоро и ему – новичку – стало ясно, что этот огромный военно-медицинский центр на востоке страны для своей долгой и авторитетной деятельности потребует постоянных усилий многих поколений врачей, внесения необходимой клинической культуры, преемственности опыта, преодоления доминирующей здесь тенденции к временности жизни и работы. Реальное положение оказалось действительно тяжелым, и это Гембицкий принял как неизбежность. Места эти справедливо считались «дырой». Это во многом было связано с плохими климатическими и бытовыми условиями жизни специалистов и отрывом их от большой России. Но что же делать? Как и прежде, пришлось повернуться к трудностям лицом. Яркие декорации и риск, связанные с фронтом, неисчерпаемая новизна Ленинграда, контрастировали с внешне монотонной, но требующей вдумчивости, оперативности и постоянства работой, которой, поначалу казалось, исчерпывалась здесь вся жизнь. Все, что было получено в годы учебы в Академии, было востребовано и активно использовалось. И вскоре определился его собственный эффективный стиль работы, отношений с людьми, все стало получаться, и даже обнаружились резервы. Теоретическая подготовка не прерывалась: библиотека была рядом.