Страна Рождества

Нажав на спуск, Бинг сидел со стариком и слушал, как дождь барабанит по крыше гаража, меж тем как Джон Партридж растянулся на полу, дергая одной ногой, а по ширинке и вниз по штанам расползалось пятно мочи. Бинг сидел в этой позе, пока в гараж не вошла мать и не начала кричать. Тогда и для нее настал свой черед — хотя пневматический пистолет он во второй раз использовать не стал.

Сейчас Бинг стоял во дворе и смотрел на облака, сгущающиеся в небе над церковью и над вершиной холма, где его мать работала последние дни своей жизни… над церковью, которую он исправно посещал каждое воскресенье, с той самой поры, как научился ходить и лепетать всякую чушь. Одним из первых его слов было «луйя!» — самое близкое воспроизведение, которого он мог достичь, произнося «аллилуйя». Много лет после этого мать называла его Луйя.

Сейчас в церкви никто не молился. Пастор Митчелл сбежал с замужней женщиной, не забыв прихватить всю наличку, а остальное имущество конфисковал банк. Воскресными утрами единственными кающимися в Скинии Новой Американской Веры были голуби, которые жили в стропилах. Теперь Бинг немного побаивался этой церкви… его пугала пустота. Ему казалось, что церковь презирает его за то, что он отказался и от нее, и от Бога, что временами она воистину наклоняется ему навстречу, сдвигаясь на фундаменте, чтобы посмотреть на Бинга своими разноцветными витражными глазами. Бывали дни — вроде сегодняшнего, — когда леса наполнялись сумасшедшим жужжанием летних насекомых, жидкий зной колыхался в воздухе, отчего церковь, казалось, увеличивалась в размере.

Гром прогрохотал во второй половине дня.

— Дождик, дождик, наутек, — прошептал про себя Бинг. — Приходи в другой денек.

Первая теплая капля дождя шлепнула его по лбу. За ней последовали другие капли, ярко горевшие в еще пробивающихся из-под туч солнечных лучах, косо падающих на землю из прогала голубого неба на западе. Дождь казался почти таким же горячим, как брызги крови.

Почта запоздала, и к тому времени как она прибила пыль, Бинг промок насквозь и ежился под шиферным навесом у входной двери. Он бросился к почтовому ящику наперекор косому ливню. Когда он оказался у мокрой железяки, из облаков ударила колючая и разветвленная, как куст безлистного шиповника, колючая молния. Она с таким грохотом пронзила землю позади церкви, что Бинг вскрикнул, когда мир полыхнул сине-бело-голубым и колючим. Он был уверен, что будет пронзен вспышкой заживо, тронут перстом Божиим и сожжен за то, что попотчевал своего отца гвоздевым пистолетом, и за то, что сделал после этого со своей матерью на полу кухни.

В ящике был счет за вывоз мусора, реклама нового магазина по продаже матрасов. И… больше ничего.

Шесть часов спустя, проснувшись в своей кровати, Бинг услышал трепетное звучание скрипки, а затем пение мужчины, голос у которого был таким же гладким и пышным, как глазурь ванильного торта. Это был его тезка, Бинг Кросби[24]. Мистер Кросби мечтал о белом Рождестве, похожем на те, что он знал раньше.

Бинг подтянул одеяло к подбородку, прислушался. Пластинку была старой и виниловой, так что к мелодии примешивался легкий скрип иглы. Он выскользнул из постели и подкрался к двери. Пол холодил его босые ступни. В гостиной танцевали родители Бинга. На отце, который стоял к нему спиной, был камуфляжный костюм горчичного цвета. Мать, положив голову Джону на плечо, закрыла глаза и слегка приоткрыла рот, словно танцевала во сне. Под приземистой, уютной, окутанной мишурой елкой ждали подарки: три больших зеленых помятых баллона с севофлураном, украшенные малиновыми бантами.

Родители повернулись, медленно кружа, и тут Бинг понял, что на отце противогаз, а мать танцует голая. Ко всему, она спала, так что ноги у нее волочились по половицам. Отец обхватывал ее за талию, его руки в перчатках покоились на изгибе ее белых ягодиц. Голый белый зад матери светился как какое-то небесное тело, был бледен как луна.

— Па? — спросил Бинг.

Отец продолжал танцевать, поворачиваясь и увлекая за собой мать Бинга.

— СПУСКАЙСЯ, БИНГ! — воскликнул глубокий, рокочущий голос, настолько громкий, что в шкафу задребезжал фарфор. Бинг покачнулся от удивления, сердце содрогнулось у него в груди. Игла на пластинке подскочила и опустилась ближе к концу мелодии. — СПУСКАЙСЯ! ПОХОЖЕ, РОЖДЕСТВО В ЭТОМ ГОДУ ПРИШЛО РАНО, НЕ ТАК ЛИ? ЙОП-ЭЙ-ЙОП!

Отчасти Бингу хотелось броситься обратно к себе в комнату и громко хлопнуть дверью. В то же время он хотел закрыть глаза и уши, но не находил силы воли, чтобы сделать хоть что-то. Он робел при мысли о каждом шаге вперед, но ноги так и несли его, — мимо елки и баллонов с севофлураном, мимо отца и матери, а дальше — по коридору и к входной двери. Она распахнулась даже прежде, чем он коснулся ручки.

Цветы из фольги в его дворе мерно вращались посреди зимней ночи. Он получал по одному цветку из фольги за каждый год работы в «НорКемФарме», это были подарки для вспомогательного персонала, вручаемые на ежегодной праздничной вечеринке.

Страна Рождества ждала его по ту сторону двора. Грохотали Санные Горки, а дети в тележках кричали и поднимали руки в морозной ночи. Огромное Колесо Обозрения — Глаз Арктики — крутилось на фоне незнакомых звезд. На Рождественской Елке высотой с десятиэтажный дом, а в обхвате такой же широкой, как дом Бинга, горели все свечи.

— ВЕСЕЛОГО ЧЕРТОВА РОЖДЕСТВА, ПОЛОУМНЫЙ БИНГ! — раздался ревущий громкий голос, и когда Бинг посмотрел на небо, то увидел, что у луны есть лицо. Один выпуклый налитый кровью глаз пялился с этого изнуренного голодом лица-черепа, с ландшафта из кратеров и каналов-костей. Оно ухмылялось. — БИНГ, СУМАСШЕДШИЙ УБЛЮДОК, ТЫ ГОТОВ К НЕБЫВАЛОЙ ПОЕЗДКЕ?!!

Бинг, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, сел в постели, на этот раз окончательно проснувшись. Он так сильно вспотел, что пижама «Дж. Ай. Джо» прилипла к телу. Он отметил мельком, что член у него затвердел до боли и выпирал из штанов.

Он задыхался, как будто неожиданно проснулся, но сумел собрать силы и всплыл на поверхность после длительного пребывания под водой.

Комнату наполнял прохладный, бледный, цвета слоновой кости, свет безликой луны.

Бинг заглатывал воздух почти полминуты, прежде чем понял, что по-прежнему слышит «Белое Рождество». Эта песня проследовала за ним из сновидения. Она доносилась издалека и, казалось, к этому времени ускользала, и он знал, что если он не встанет, чтобы посмотреть, то скоро она растворится, а утром он будет полагать, что ему это пригрезилось. Он встал и на нетвердых ногах подошел к окну, чтобы выглянуть на двор.

В конце квартала не спеша отъезжал от его дома старый черный «Роллс-Ройс» с выступающими бортами и хромированной арматурой. Его задние фонари пыхнули в ночи красными огнями, высветив номерной знак: «NOS4A2». Затем автомобиль повернул за угол и исчез, унеся с собой радостный шум Рождества.

Бинг знал, что к нему направляется человек из Страны Рождества, задолго до того, как объявился Чарли Мэнкс и пригласил Бинга с ним прокатиться. Он знал также, что человек из Страны Рождества не будет похож на других людей и что работа в службе безопасности Страны Рождества не будет походить на другие его работы, в чем он не был разочарован.

Он знал об этом благодаря своим сновидениям, которые казались ярче и реальнее всего того, что когда-либо случилось с ним наяву. В этих сновидениях он никогда не мог шагнуть в Страну Рождества, но частенько видел ее из своего окна и из двери. Он чувствовал запахи мяты и какао, видел свечи, горевшие на десятиэтажной рождественской елке, слышал, как подскакивают и грохочут тележки в разболтанных старых деревянных Санных Горках. Еще он слышал музыку и детские крики. Если не знать, откуда они доносятся, вернее было бы подумать, что детей режут заживо.

24

Гарри Лиллис Кросби III (англ. Harry Lillis Crosby III; 8 августа 1958 года) —американский актер, певец и предприниматель. Представитель известной актерской династии Голливуда, сын певца Бинга Кросби. Сам Гарри получил наибольшую известность, сыграв роль Билла в классическом триллере «Пятница, 13-е» 1980 года.