Страница 84 из 97
Спасибо Вам, славное племя водительское любимой Ялты.
Кланяюсь Вам с огромной благодарностью и любовью.
Спасибо!
Спаси – Бог – Вас!
***
ВИННЫЕ МАГАЗИНЫ ЯЛТЫ
Кто не обошёл винные магазины Ялты – тот и не был на Юге, в Крыму.
Каждый из них – особенный. Имеет своё индивидуальное лицо.
И вроде вина и коньяки продают одинаковые, и по цене одной, и с одной бочки разлитые – ан, нет, и вкус у них особый, и каждому магазину только присущий.
Страшно не понравился только один из них – по дороге в гостиницу «Ялта», справа, почти на выходе из узенькой улочки.
Не понравился формальным отношением к посетителям изрядно затяжелевшей, лишними, к её росту, килограммами, эдак не менее пятидесяти-шестидесяти, молодой продавщицы.
На мой вопрос:
– Почему Вы столь неучтивы? – она тут же, лениво и привычно ответила:
– А я устала…
А вот магазинчик слева, перед этим неприветливым, «Масандровские вина» очень нам понравился.
Милое очаровательное дитя, не просто продало нам бутылочку вина, но и поведало, что «Портвейн Ливадийский красный» – был любимым вином последнего русского императора Николая II, который всегда его пивал, пребывая в Крыму на отдохновении.
Она же предложила нам бутылку вина, которое любила императрица Александра Фёдоровна. Пусть даже лукавит, но, как же приятно чувствовать себя в центре Вселенной.
Особый, чопорный магазин на набережной, перед входом, справа от мостика.
Здесь немногословная продавщица, мастер своего дела, не пускается в долгие объяснения, но предложит вам всё, что вы просите.
К слову, именно здесь мы купили самый лучший, из доступных по цене, коньяк.
Очень ароматный, настоящий и он долго нам напоминал о Ялте, о лете, о море и какой-то щемящей тоской наполнил сердце, уже в Москве, подчёркивая, что и это время минуло.
И больше оно никогда не повторится. И не вернётся к нам.
Так и жизнь проходит.
Оглянешься – а времени на слова уже нет, осталось только на молитву.
Грустно очень…
***
МИТРИДАТ
Мне вспомнилось это необычное и таинственно-красивое место по двум обстоятельствам:
Первое – самая чистая юношеская любовь, Люся Гнесина. Миниатюрная, маленькая девочка, кукла, ангел – не знаю, с кем ещё сравнить.
Оправдывая фамилию – неплохо играла, на мой взгляд на рояле, но были очень маленькие руки и она не могла достать нужную клавишу своим изящным, почти детским мизинцем.
Чего только она не делала, но больше всего мне запомнилось, как между большим пальцем и мизинцем – норовила вставить еловую шишку, чтобы растянуть мышцы и хотя бы на несколько миллиметров расширить захват пальцами нужных клавиш.
Было трогательно и жалко смотреть на это милое божество, у которого при этом из глаз текли слёзы, ручьём. Ей было просто больно.
Я писал ей трогательные стихи-признания и норовил, каждый день, их передавать через приятелей.
И, о, женское коварство, узнал, что ей симпатичен другой мальчик, забыл уже его фамилию, цыганковатый, с искривлённым носом, даже рот как-то был у него перекошен и непропорционален и звали его Владимиром.
Но у сердца свои законы и я даже не знаю – за что я был отвергнут, хотя мои стихи ею принимались и не возвращались обратно.
Помню, как страдал и переживал. А она, продолжая какую-то странную игру со мной – и не бросала окончательно, и не приближала меня к себе. Единственный раз мы даже целовались, она была опытнее меня и искушённее, я же – и подумать не мог о таком счастье.
Не знаю, где она и что с ней с той поры. Но помню хорошо, как она на КВН, где я был капитаном команды, мне аккомпонировала, а я пел песню о том, что «…самое синее в мире – Чёрное море моё».
И поднимаясь сегодня по священным ступеням Митридата, я с тихой грустью вспоминаю эту девочку, побудившую в моём сердце первое детско-юношеское чувство, ходил ведь уже в восьмой класс в ту пору и желаю ей только добра.
А второе воспоминание, которое у меня побудил Митридат, уже просто анекдотическое.
Я – курсант третьего курса военного училища, на стажировке в Керченском батальоне.
Обстановка – самая прекрасная. Доверие к нам, с Витей Катренко, моим сокурсником было самое высокое со стороны офицеров батальона, его командира-фронтовика подполковника Романова.
Мудрый был человек. Опытный, душевный, но и до предела странный.
Каждое утро, с булкой хлеба под мышкой, в семейных трусах, со щепотью соли, с пистолетом «ТТ» и патронами к нему, шёл он на грядку с помидорами. А их там росло просто море.
Он съедал эту булку хлеба с помидорами, которые густо присоливал и стрелял по камням и банкам.
Выполнив ритуал – возвращался домой – и на службу. И так – каждый день.
Так вот, он приставил нас, с Виктором Катренко, старшими над командами бойцов, которые помогали археологам в раскопках на горе Митридат. Там вечно что-нибудь рыли.
И после этих раскопок в казарме стало происходить невероятное – все команды, участвующие в раскопках, были пьяными.
В первую очередь досталось нам – мы, де, плохо смотрим за бойцами, и они пьют на раскопках. Мы это отвергли. Помню, что я даже кипятился по этому поводу и всё требовал от комбата, чтобы нам доверяли, а сами – усилили контроль за солдатами в иных местах.
Но это ничего не меняло, пьяные бойцы продолжали появляться в казарме.
И самое главное – только после ужина.
Романов сам стал контролировать ход ужина. Ничего предосудительного и он не заметил. Ели эти команды как все, в столовой, пили чай, контроль со стороны дежурного и нас, исполнявших обязанности: командира взвода – Виктора, и меня – бери выше, решением Романова я был назначен ротным, так как штатный командир роты был в отпуске, – был просто тотальный, муха не пролетит, а бойцы выходили со столовой пьяными. И долго никто не мог понять – что за напасть?
Загадка разрешилась самым неожиданным образом – в батальон приехал археолог и умолял ребят отдать ему амфоры с вином, которое, от времени, за тысячелетия, превратилось в повидло. Его-то и ели бойцы и оно открыто лежало в тарелках, на каждом столе «копателей», как их потом стали звать.
Слава Богу, к радости археологов, несколько амфор, которые бойцы заныкали, удалось им возвратить, не успели наши «отличники» ещё съесть это «варенье» – желеобразное вино.
Историю эту хорошо помню и вглядываясь в крутые склоны Митридата, господствующего над Керчью, я и в этот раз восхищался находчивостью русского солдата.
Всё он мог. И не побоялись ведь. А вдруг – это была уже несъедобная отрава?
Нет, ничего, никто даже не заболел. А шуму было – очень много после этих раскопок.
Рядом – каменоломни Аджимушкая, где бились до последнего с фашистами, наши бойцы и матросы, разорванного танками Манштейна Крымского фронта.
Бились до 42 года, пока фашисты не закачали хлорный газ в каменоломни. Тогда и погибли все защитники.
Вечная Вам память, дорогие соотечественники! Отчизны верные сыны. И никто в ту пору не делил вас ни на русских, ни на украинцев, не было здесь ни татар, ни узбеков…
Все были советскими людьми, советскими солдатами и боролись за нашу общую землю и нашу общую свободу.
А как мы распорядились Вашим подвигом – делается просто страшно.
Всё растащили по норам национализма и эгоизма, всё растоптали, к несчастию, и предали. И не только на Украине, да в Прибалтике. И наших «иванов, не помнящих родства» не меньше. Начали воевать с памятниками, да добрались и до людей.
И кровь та, праведная, была пролита, оказывается, зря.
Ныне иные стяги реют над Митридатом. Не красные, с серпом и молотом, а те, под которыми ОУНовцы шли на союз с фашистскими захватчиками.
И сколько крови они при этом пролили – одному Богу известно.
Да он молчит. И не судит своим судом этих отступников и не воздаёт должное их каиновым усилиям и потугам.
Впрочем, как и подвигу героев. Безмолствует Господь и даже не знаешь, а на чьей он стороне всё же… Хотя бы в конечном счёте… Кого судит, а кого милует?