Крымские истории

***

Разглядывая эти счастливые и безмятежные молодые лица, я вспомнил годы юности и те страницы, на которых обязательным и таким искренним было её присутствие, нескладной и совершенно некрасивой, но такой прекрасной и светлой своей душой девушки – Ларисы Завадской.

Я помню, как я пришёл в 9-а класс школы в посёлке Ленино – районном центре степной зоны Крыма.

И уже через несколько дней – заставил говорить о себе, сам того и не желая.

Отличился тем, что очень любил и немножко знал русскую литературу. И уже после нескольких занятий, Тамара Кузьминична Кривцова, преподаватель русской литературы – и по великому счастью – классный руководитель, стала говорить обо мне как о юноше, подающем определённые надежды.

Она очень тепло и светло ко мне относилась с первого дня нашего знакомства. Мы все, с одноклассниками, были в неё безнадёжно влюблены и она об этом знала. И очень бережно относилась к нашим чувствам, никогда, ни при каких обстоятельствах, не унизила их и не оскорбила.

Не был исключением и я, и эта милая женщина, которой к тому времени и было всего лет тридцать-тридцать пять, ослепительно красивая, не казалась мне на много старшей и я вполне допускал, что могу вызвать и у неё ответное чувство. Даже помню, как я ревновал её к мужу, основательному майору милиции Кривцову Василию Леонтьевичу, старшему брату моего товарища Саши Кривцова.

В это же время и состоялась моя встреча с девушкой, лицо которой было всё в конопушках, с ясными и огромными глазами, да двумя смешными косичками, которые ей очень шли.

– Меня зовут Ларисой, Лариса Завадская, – смело подошла она ко мне, стоящему у окна школы на втором этаже.

Сколько, затем, после этой встречи было литературных споров и разговоров «за жизнь»: юную, дерзновенную, всю пока – в мечтах и поисках.

Помню доброе и светлое письмо её, после какого-то литературного вечера, который мы вели с ней вместе.

В этом письме она меня назвала принцем, которым она любовалась весь вечер.

Конечно, мне было очень светло и приятно от этого и я очень гордился тем, что заслужил столь высокую оценку этой недюжинной, по своему разуму, юной девушки.

Жила она в Заводском, прямо на берегу моря. И я помню – несколько раз провожал её до самого дома, а от Калиновки, где жили мои родители, это было всего полтора-два километра.

И всю дорогу нам было о чём говорить – спорили, читали стихи, как-то выстраивали своё будущее.

Так сегодня молодёжь не общается. И я не к тому, что она хуже нас, но то, что мы были духовно более богатыми, совершенными, это точно.

Я уже тогда твёрдо заявил, что пойду в военное училище, так как, несмотря на то, что мне даже давали путёвку-направление в литинститут от газеты «Крымская правда» – полагаю, что это не только моя заслуга, но и старания Тамары Кузьминичны, моей любимой учительницы – но содержать меня было некому и поэтому путь был определён один – на государеву службу, в офицеры.

Помню, как Лариса выбор мой одобрила, так как я очень хотел быть флотским офицером и мыслил идти в Севастопольское военно-морское училище.

Судьба, правда, распорядилась по иному и я вынужден был пойти в Вильнюсское училище войск ПВО страны, так как медкомиссия не допустила меня к флотской службе.

Ну, да речь не об этом.

Уже где-то в десятом классе я понял, что Лариса относится ко мне не как к товарищу, но, юность ведь слепа и я был увлечён Натальей Ломанюк, необычайной красоты девушкой, по которой «сох» не один я.

Конечно, в ту пору я не видел её ограниченности и наделял всеми, даже несуществующими качествами.

Лариса страдала. Я помню, до сей поры, её стихи, её светлые письма, обращённые ко мне.

Но ответить на её чувство я не мог.

Долго ещё, затем, длилась эта агония.

Она писала мне добрые письма и, даже выйдя замуж, в Одессу, продолжала мне присылать свои весточки. Именно через неё я был в курсе всех дел одноклассников.

А затем – наша связь как-то истаяла и прекратилась. Знать, выполнила своё назначение и свою роль и более явить жизненно важного, необходимого душе, не могла. И это правильно.

Было ещё несколько встреч, но они такой радости и такого следа у меня не оставили.

Мы стали взрослыми, жизнь научила многому, и уже не хотелось возвращаться в ту дивную сказку, без которой невозможно стать и остаться человеком.

Помню, как мы даже встретились после Афганистана, а говорить, кроме «А помнишь? – стало просто не о чем.

И уже через её подругу, Машу Довгалюк, я узнавал в редкие наезды домой, в отпуск, о её судьбе и радовался тому, что всё у неё, как у людей – муж, семья, своя судьба…

Слава Богу, у неё появились две девочки, дочери. Интересно, похожи ли они на мать?

Сегодня, обращаясь к этим светлым дням юности, я в глубоком поклоне склоняюсь пред этим дивным и святым человеком и молю Господа о Его расположении и милости к ней.

За великую щедрость сердца и чистую душу свою – она заслуживает наибольшего благоприятствования от Господа по дороге жизни.

Маловероятно, что суждено нам увидеться ещё раз, поэтому я и обращаюсь к Творцу – пусть Он её хранит и семью её.

Когда-то ты написала мне, милая Лариса:

Ну, прощай, дай на счастье руку,

Уходи, растворись во мгле.

Уходи и не трожь мою муку –

Пусть она останется мне.

Ну, прощай, далека дорога,

И у каждого – только своя.

Мы пройдём через всё понемногу,

Не завидуя, не таясь.

Ну, прощай, дай на счастье руку,

Всё дороже улыбка твоя.

Уходи и не трожь мою муку –

Пусть она будет только моя.

Я помню эти строчки, милая Лариса. И уже никогда не забуду их.

Жизнь, действительно, у каждого только своя. И необходимо и в ней начинать подводить итоги – ради чего жил; что и кого любил; что сделал достойного внимания и признания людей?

Сколько выстрадано, вымучено, сколько утрат и невосполнимых потерь осталось – так, что душа порой обугливалась.

Но, если я это вынес, превозмог, преодолел, выжил, то во многом – благодаря и тебе, милый друг, в том числе и тому, что храню в душе память о том мгновении, которое было прекрасным.

Невозвратном и святом.

***

Само святое в жизни

– принять на свои руки

новую жизнь.

И. Владиславлев

РОДЫ В АЛУШТЕ

Единственный раз, по молодости, мне неслыханно повезло.

Начмед армии ПВО, что была в Минске, где я был комсомольским работником, до сей поры помню даже, что его звали Валерием Николаевичем Кабановым, встретив меня утром неожиданно предложил:

– Комсомолец, если договоришься с отпуском, у меня есть горящая путёвка в Алушту.

Дело было где-то в мае–июне и я тут же направился к необычайно интересному человеку – Николаю Антоновичу Стрелецкому, заместителю начальника политотдела армии. И он, что было совсем уж против правил, с лёгкостью меня отпустил в отпуск.

На второй день я вылетел в Симферополь.

Не стал даже заезжать к сёстрам, проведать их решил на обратном пути и уехал из аэропорта, троллейбусом, в Алушту.

И здесь меня ждали два необычайные события, которые я не могу забыть и до сей поры.

Первую половину отпуска я провёл с командиром полка, помню, что его звали Володей.

Мы жили в двухкомнатном номере, где все удобства – посредине, общие, а комнатки, маленькие, но аккуратные и чистые, были на каждого.

В первый же день, после знакомства, мой насельник пригласил меня прогуляться по набережной.

Набережная в Алуште – удивительная, на мой взгляд – самая красивая и удобная изо всех крымских курортов. Тянется она километров на семь–восемь, по моему представлению.

И пока мы дошли до набережной, мой визави – предложил мне отведать крымского портвейна, который продавался на каждом углу.

Отведав стаканчика три–четыре, больше я не мог, так как в ту пору я вообще не пил, а Владимир, помнится, и гораздо больше – мы стали пребывать в столь благостном настроении, что мир вокруг нас стал окрашиваться только в светлые, жизнеутверждающие и радостные тона.