Страница 48 из 97
Да и коньяк приятно туманил голову, и казалось, что время в этом райском уголке навек, навсегда остановилось.
Здесь всё располагало только к безмятежности и счастью.
И в один из вечеров, от неведомо откуда нахлынувшей злости, выпил, залпом, стакан коньяку, успокоился, закурил самую вкусную вечернюю сигарету и погрузился в тяжёлые раздумья:
«За что же ты меня так, жизнь? Неужели есть какой-то неискупаемый грех у меня? Что я такого чёрного и страшного свершил, что ты так меня покарал, Господи?
ОНА ведь была лучше и чище меня, милосердней, добрее, и ЕЙ бы - жить и жить, в кругу детей и внуков.
К слову, об этом и просил Господа, в обмен на мою жизнь, даровать ЕЙ выздоровление.
Только ведь и жить-то начали. Прекратились эти, выматывающие душу командировки, получили хорошую квартиру. Дети встали на крыло. Живут своими семьями. Подарили нам внуков…»
Он ещё подлил коньяку в стакан и залпом выпил его. Страсти к спиртному у него никогда не было. Но любил выпить с друзьями добрую чарку, встретиться, пообщаться.
Сегодня же он пил от ярости, от злости, от обиды – об утраченных и никогда уже не способных возродиться планах и надеждах.
Если просто сказать, что он любил мать своих детей – это значило не сказать ничего.
Он жил ЕЮ. И в краткие дни пребывания дома, а их так мало набралось за всю жизнь – счастливее людей не было на всём белом свете.
И вот, такой финал. Она сгорела – прямо на глазах, за считанные дни. И чем ближе подступал роковой конец, тем ярче и красивее делалась ОНА. Казалось, ОНА, прожив с ним почти сорок лет, вернулась в юность.
На похудевшем, но не до изнеможения лице, горели ЕЁ карие глаза, пунцово отблёскивали влажные губы, которые он так любил, ещё изящней стали кисти рук, красивее которых он не видел более ни у одной женщины.
С её уходом вся жизнь потеряла всяческий смысл и его душу не грели, как прежде, даже внуки. Он стал сторониться людей, прекратил связь даже со многими друзьями, так как мучительно больно было объясняться и выслушивать их слова, пусть и искреннего, но такого ненужного и далёкого сочувствия.
Это состояние длилось уже годы. Он словно и не жил всё это время, наложив запрет на обычные человеческие радости.
А тут – Крым. Море. Красота просто буйствовала вокруг.
И он – на четвёртый-пятый день где-то, пошёл, бесцельно, бродить по парку. Вышел к морю и страшно пожалел, что не смог искупаться.
Присел на скамейку у самого берега и весь ушёл в свои мысли.
Опомнился лишь тогда, когда какой-то мужчина, громко и нервно, стал выговаривать женщине, которая сидела к нему спиной и он видел только её красивую причёску, статную, но вместе с тем – изящную фигуру:
– Нет, ты от меня не уйдёшь! Запомни, – почти кричал незнакомец, – я просто так от тебя не отступлюсь. Ишь, скрылась она от меня. Да я и под землёй тебя найду. Шесть лет голову дурила, а теперь – не нужен стал.
– Тебе не стыдно так себя вести, – спокойно и твёрдо произнесла в ответ женщина.
– Я тебе уже сказала всё ещё полтора года назад – всё у меня отгорело в душе, всё обуглилось и мы более быть вместе не должны.
Он сидел в глубоком волнении. Лучше всего – было уйти и не быть свидетелем этой сцены. Но уйти уже не мог по той простой причине, что всю свою жизнь помогал тем, кому было плохо, кто нуждался в защите.
Так произошло и сейчас. Он поднялся и обратился к неведомой, ещё миг назад, женщине:
– Вы нуждаетесь в помощи и защите?!
За один миг он рассмотрел её всю – уже тронутое временем, куда деться, лицо было прекрасным, карие, с зелёным отливом глаза, горели ярко – от гнева, который она сдерживала в себе. Ей очень шла причёска из окрашенных в тёмную вишню волос, которые обрамляли гордо посаженную голову. Но самое красивое, что в ней было – её губы.
Он не видел таких ярких и сочных губ у женщин, возраст которых пошёл на осень.
У неё же, несмотря на ситуацию, они даже разомкнулись в очаровательной, но какой-то жалкой и потерянной улыбке, которой она ответила на его обращение.
Её необыкновенно красивая, высокая грудь часто, от волнения – то поднималась, то опускалась, в такт дыханию.
Маленькие, изящные кисти рук были сцеплены в замок и по ним было видно, каких усилий стоило ей держать себя в руках.
Он даже успел заметить, при порыве ветра, какие у неё красивые стройные ноги, круглая коленка одной из них – соблазнительно выглядывала из-под изящной и так ей идущей юбки бирюзового цвета.
Всё это, за один миг, пронеслось в его голове, пока он услышал ответное:
– Да, я нуждаюсь в Вашей помощи и защите. Проводите меня, если можно, до входной двери дома отдыха, – и она указала на ту же дверь, которой пользовался и он.
– Прошу Вас, – и он галантно подставил её локоть левой руки.
Её спутник при этом, хотя был на целую голову ниже его, громко заорал:
– А тебе что здесь нужно? А то я и наладить могу. Защитник…
Больше он не успел произнести ничего.
Ярость так захлестнула Владиславлева, что он левой рукой взял того, кричащего, за воротник, да так, что скандалист чуть не задохнулся и тихо произнёс ему прямо в лицо:
– Попробуй, наладь…
И, выждав минуту, брезгливо оттолкнул сразу ставшее ему ненавистным лицо, с зализанными на лоб волосами, неряшливыми усами, которые так его старили, от себя.
Тот, при этом, трусливо закрылся двумя руками, и вобрав голову в плечи, как-то не по мужски, посеменил по аллее парка, что-то бормоча себе под нос.
К Владиславлеву сразу вернулось хорошее настроение и он, даже не ожидая такой прыти от себя, сказал своей нежданной незнакомке:
– А знаете что – сейчас уже обед. В номере Вы будете предаваться унынию, всё будете анализировать произошедшее, да и мне покоя не будет.
Улыбнулся и предложил:
– Я приглашаю Вас в ресторан, в тот, – и он указал рукой в сторону моря.
Она, без жеманства, приняла приглашение и доверчиво опёрлась на его руку, чуть слышно при этом проговорила:
– Спасибо Вам…
Больше они к произошедшей сцене не обращались. Она оказалась интересной собеседницей, была Заслуженным учителем России, возглавляла столичный центр развития ребёнка.
На его шутливый вопрос: «А как муж отпускает такую красивую женщину на Юг?» – мило улыбнувшись ему в ответ, сдержанно ответила:
– Мужа нет. Умер восемь лет назад.
– Простите. Я не хотел. Простите меня, – торопливо проговорил он.
– Ничего, я уже привыкла, – и она даже дотронулась кончиками своих пальцев до его руки.
– К несчастию, и у меня такое же горе произошло – пять лет назад.
Эти признания в самых горьких утратах как-то сразу сблизили их. Они это почувствовали по тому, как ушло напряжение, в котором пребывали оба, после такой неприятной сцены.
Пока официантка изящно накрывала их столик, на двоих, они непринуждённо болтали, перескакивая с одной темы на другую.
Но, вдруг, она, словно о что-то споткнувшись, застыла, напряглась, тревожно оглядывая богатую сервировку стола:
– Ой, нет, я не могу разделить… это… с Вами. Я думала – чашку кофе, а тут…
Мило, но достаточно твёрдо, заключила:
– Я просто не… привыкла быть кому-то что-то должна.
И, уже чуть было, не поднялась из-за стола.
Он, не узнавая себя, бережно, но твёрдо взял её за руку и встать не позволил:
– Зачем Вы обижаете меня? Я же от чистого сердца. А потом, – обратился он к столу, – это, с одной стороны, такая мелочь, а с другой – мне одному не одолеть этого, а выбрасывать – жалко.
– Я, – уже через смех, видя её растерянность и нерешительность, – всё же – генерал-лейтенант, Герой Советского Союза, а поэтому – позвольте мне за Вами поухаживать.
И, он, при этом слове, даже покраснел. И тут же – поправился:
– Позаботиться…
– А потом – я здесь совершенно один, поэтому не портите мне такой дивный день.
Всё ещё наблюдая за её растерянностью, он произнёс:
– Ну, хорошо, завтра Вы меня пригласите на утренний кофе. Согласны?