Страница 47 из 69
– Тьфу ты! – сплюнул Махты. – Так и знал, что все попрут.
Он прочистил глотку и снова стал кричать, чтобы подымался только Кунта. Остальные после некоторого раздумья неохотно повернули обратно.
– Тронули, сам придет, – сказал Махты, и они поехали дальше.
Через час пятеро всадников подъехали к молельному ореху. Они спешились у коновязи, а Колчерукий, взяв свою лошадь под уздцы, спустился к роднику.
– Моя лошадь пить хочет, – пояснил он с нескрываемым эгоцентризмом старого лошадника.
– Вот здесь лежат его кости, – протянул Махты руку с камчой, указывая на пещеру дупла.
Оба родственника, скорбно приосанившись, тихо подошли к дуплу. Старший, молча сняв башлык с потной головы и нанося по лбу символические и потому тихие удары ладонью, репетировал будущий ритуал оплакивания. Ударяя по лбу ладонью, он пропел тихим речитативом слова скорби, отчасти прозвучавшие как обещание возмездия.
Через минуту младший родственник, стоявший за ним, слегка повернул его за плечи и отвел в сторону, где тот, отвернувшись от остальных, утер якобы повлажневшие глаза и неожиданно громко, с видимым облегчением высморкался. После этого он решительно надел на голову башлык в знак перехода из мира скорби в мир действия.
– Сейчас подойдет свидетель и покажет, как все было, – миролюбиво сказал Махты, как бы притормаживая его решительность.
– До него мы не имеем права трогать ни одной косточки, – пояснил милиционер, неустанно удивляясь сам и призывая удивляться других таинственному ритуалу следствия.
– Не пора ли мне пойти за Сандро? – спросил Махты.
– Нет, – сказал старший родственник, – мы сначала должны посоветоваться… – Он повернулся к Колчерукому: – Ты приехал лошадь поить или дело делать?
– Сейчас, – отозвался Колчерукий и, подняв лошадь к коновязи, закинул уздечку за сучок.
– А что вы хотите с ним делать? – спросил милиционер.
– Вот мы и решим, – сказал младший родственник.
– Учтите, я за него отвечаю, – сказал милиционер.
– Кровь взывает, – сказал младший родственник, пожимая плечами.
Оба родственника вместе с Колчеруким отошли шагов на двадцать и стали разговаривать, а потом спорить, время от времени поглядывая на милиционера. Видно было, что младший родственник настроен все еще воинственно. Милиционер взволнованно похаживал возле дерева, время от времени поглядывая на них.
– Клянусь аллахом, они наделают глупостей, – бормотал он, – и меня и себя загубят.
– Может, не наделают, – успокаивал его Махты. Спорящие вошли в азарт, и Колчерукий, уже не обращая внимания на то, что их слышат, громко шлепал здоровой рукой по бедру и кричал:
– Нельзя! Тем более на глазах у милиционера!
– Клянусь Нестором Лакобой, – волновался милиционер, слушая эти разговоры, – эти люди меня загубят!
– Да, но кровь взывает! – не унимался младший родственник.
В конце концов Колчерукий сумел успокоить его, дав понять, что убить никогда не поздно, если окажется, что Сандро виноват.
– Арестуют – потом иди ищи, – сказал младший.
– Ладно, иди приведи его, – согласился старший, обращаясь к Махты.
– Я быстро, – ответил тот и заторопился вниз по тропе. Все–таки он боялся, что родственники передумают.
Через минуту он скрылся за поворотом тропы, а Колчерукий с обоими родственниками и милиционером уселись на траву у подножия ореха.
– Одно меня смущает в его пользу, – сказал старший родственник, выходя из задумчивости, – если он убил, почему не скрылся?
– Вот именно, – сказал милиционер, – возьмем в Кенгурск и все выясним.
– Его или кости? – спросил старший.
– И его и кости, – ответил милиционер.
– На кости мы не согласны, – сказал старший, подумав.
– И Сандро вам и кости – не многовато ли? – добавил младший.
– Опять двадцать пять! – хлопнул милиционер себя по колену. – Вы мне даете Сандро увезти в живом виде, почему?
– Потому что не уверены, что он убил, – сказал старший.
– Если вы не уверены, что убил Сандро, почему вы уверены, что это кости вашего бухгалтера?
– Тоже верно, – согласился старший.
– А если ваш бухгалтер сбежал куда–то с деньгами?
– Конечно, дай бог, – сказал старший.
– Эх, дуралей, – вздохнул Колчерукий, – говорил я ему – продай лошадь.
– Зачем каркаешь, Колчерукий, – сказал младший, – может, он и в самом деле сбежал.
– Тогда нам лошади никогда не увидеть, – вздохнул Колчерукий, – но если его убил Сандро, лошадь где–то поблизости.
– Нет, – снова заупрямился старший, – и Сандро и кости отдавать вам будет многовато.
– Опять двадцать пять! – хлопнул милиционер себя по колену. – Мы же договорились?
– А вдруг он убил?
– Вот там и выяснят, – сказал милиционер, – в городе сейчас такие доктора есть – посмотрят на любую кость человека и сразу говорят имя и фамилию ее бывшего владельца.
– Знаю, слыхал, – согласился старший, – но боюсь, осквернят.
– Ничего не сделается с костями твоего бухгалтера, – сказал милиционер.
– Значит, ты думаешь, все–таки это он? – встрепенулся старший.
– О, аллах, – вздохнул милиционер, – я ничего не думаю.
На тропе появились люди. Впереди шел Кунта с мотыгой на плече, за ним шел дядя Сандро, похлестывая камчой, а за ним – председатель сельсовета.
– Я их на дороге застал, – сказал он, стараясь угадать, как будут вести себя родственники бухгалтера.
Увидев Сандро, они оба встали в позу, выражающую воинственную непреклонность.
– А я решил, – сказал Кунта, добродушно улыбаясь, – все равно вам Сандро понадобится, вот и зашел.
– Остановись, Сандро, между нами – кровь! – сказал старший, а младший засунул руку в карман галифе.
– Клянусь хлебом–солью моего отца, – торжественно сказал дядя Сандро, – а хлеб–соль моего отца, как вы знаете, чего–то стоит…
– Ему цены нет, – подтвердил старший.
– …Так вот, клянусь хлебом–солью, что между нами крови нет.
Стало тихо. Все ждали, что скажет старший родственник.
– Пока верим, – сказал он. Младший вынул руку из кармана.
– Вот и хорошо, – обрадовался милиционер, – вот это по–нашему, по–советски, а ты, – обратился он к Кунте, – расскажи, как было.
Кунта, помаргивая своими птичьими ресницами над бледными голубыми глазами, все смотрел на Колчерукого.
– Сдается мне, что Кунта собирается менять свой горб на мою колчерукую, – сказал Колчерукий.
– Это от бога, это не меняют, – серьезно ответил Кунта, – но я тебя сначала не признал.
– Так я теперь кумхозник! – закричал Колчерукий. – Говорят, у меня в кумхозе рука расцветет, как ты думаешь, Кунта?
– Они говорят, к лучшему, посмотрим, – все так же серьезно ответил Кунта и снял мотыгу с плеча.
– Да ты дело рассказывай! – перебил его председатель сельсовета.
– Мы пришли сюда, – начал Кунта, положив руку на мотыгу, как на посох, – хотели посмотреть, что стало с нашим великаном. Приходим, а он еще дымит. Тут Датико садится и говорит: «Кунта, разгреби–ка золу, посмотрим, что стало с котлом: расплавился или лопнул». А Сико уселся, вот где Колчерукий сейчас стоит, и стал цигарку крутить, приговаривая: «Что мне в этом кумхозе нравится, так это перекур».
– Да ты дело говори, – снова перебил его Махты. Продолжая рассказывать, Кунта стал мотыгой разгребать в дупле золу и выгребать попадающиеся кости Милиционер наклонился и осторожно стал складывать из этих костей скелет, громко объясняя свои действия и иногда меняя расположение костей Кунта осторожно выкатил черепную коробку и милиционер приладил ее к месту.
– Похоже? – спросил он, приподымаясь и почему–то заглядывая в глаза дяде Сандро. Дядя Сандро выдержал его взгляд и пожал плечами. Родственники тоже пожали плечами.
– Не знаю, не знаю, – сказал старший, брезгливо выпятив губу в знак чужеродности скелета и в то же время, на всякий случай, скорбя глазами. Колчерукий наклонился и приподнял череп.
– Осторожно, не доломай, – сказал старший родственник.