Страница 51 из 62
В середине шестидесятых химики принялись анализировать сотни соединений, содержащихся в табачном дыме, с тем чтобы определить «главного виновника» заболеваний. Производители продвигали на рынок сигареты с фильтром (те поначалу не очень-то шли у крутых парней, которым такая вещь казалась «бабской фитюлькой») или с низким содержанием никотина и смол. Лет сорок назад некоторые фирмы попробовали даже экспериментировать… с салатными листьями. Должно быть, прикинув: раз салат полезная еда, значит, и курево из него здоровей.
Вся эта свистопляска подвигла часть ученых — многие из них, как выяснилось потом, были в буквальном смысле куплены табачными корпорациями — объявить о скором появлении безопасных сигарет. Например, всего через два года после выступления главного врача доктор Кеннет Эндикотт, директор Национального онкологического института, сообщил на слушаниях в подкомитете Конгресса о «технической осуществимости снижения канцерогенных рисков». Он же заявил в интервью, что добавки, фильтры и генетически модифицированные сорта табака в совокупности «определенно уменьшат опасность курения в значительной степени». В течение следующего десятилетия многие исследователи пытались внушить публике, что безвредный табак появится на рынке уже в восьмидесятые.
Зазывалы с учеными степенями, торговавшие вразнос этими идеями, наконец капитулировали в середине 1990-х, после того как производители сигарет проиграли целый ряд судебных процессов. Капитанам табачной индустрии пришлось признаться, что все это время им были известны подлинные результаты множества завершенных исследований: безопасная сигарета — обманка. Любая органика при сжигании выделяет раскаленные газы, насыщенные канцерогенными веществами, и какие навороченные фильтры «космической эры» ни ставь между горящим табаком и легкими, все равно эти испарения нанесут серьезнейший вред.
Теория Чарльза Дарвина о происхождении видов глубоко повлияла не только на естествознание, но и на общественные науки. В середине XIX столетия, когда европейцы захватывали всё новые колонии в Азии и Африке, а белые американцы угнетали черных рабов и истребляли индейцев, понятие естественного отбора оказалось весьма удобным для идеологов. В самом деле, никаких иных моральных оправданий британского владычества в Индии или рабовладения в самой свободной, как считалось, стране мира найти невозможно. Если, конечно, не удастся доказать, что господство белых над всеми остальными лежит в природе вещей.
Не только Гитлер и его нацисты призывали «очистить» человечество, сохранив для будущего лишь «высшие» генотипы. Многие видные мыслители прошлого столетия вполне искренне полагали, что европейцам нордической ветви природа предназначила властвовать над миром, определив им место наверху «расовой пирамиды», превыше азиатов и аборигенов Америки; самый же низ в этой конструкции отводился черным африканцам. Сторонники подобных взглядов убеждали себя и других, что цветные народы все равно со временем пропадут так или иначе, если только «гуманные» правительства не будут опрометчиво стараться спасти людские отбросы. Теоретические способы «усовершенствовать» человеческий род методом прямого исключения получили название негативной евгеники.
Герберт Уэллс высказался от имени легиона современников, когда написал в «Предвиденьях», что в утопии всемирной Новой Республики «рои черных, коричневых, грязно-белых и желтых» людишек окажутся обречены. «Если они неспособны развить в себе здоровую, энергичную и полноценную индивидуальность для великого будущего мира, значит, их удел — вымереть и сгинуть». Евреи же, по мнению Уэллса, не исчезнут, но будут ассимилированы, их культура растворится в окружении гоев. Литератор Норман Хейр отстаивал умерщвление хилых младенцев и стерилизацию неполноценных взрослых ради экономии ресурсов на благо достойных членов общества.
Разделение людей на высших и низших вообще не связывалось с одной только расовой принадлежностью или цветом кожи. Многие сторонники евгеники, включая таких личностей, как Джордж Бернард Шоу, Уинстон Черчилль или одна из первых глашатаев планирования семьи Маргарет Санджер, считали необходимым ограничить рождаемость среди бедных и отсталых, психически ущербных, слабых умом или нравственностью. Больше всего их беспокоило, что как раз эти низы плодятся особенно быстро и современная медицина помогает выжить большинству новорожденных. А в верхах общества, напротив, детей всё меньше. Если не принять мер, элитный генофонд потонет в море посредственностей и ничтожеств, а вместе с ним все надежды на лучшее будущее.
Теории негативной евгеники долго не выходили из фавора у респектабельных интеллектуалов — ровно до той поры, когда германский нацизм приступил к наглядным урокам ее практики. Но и после Второй мировой войны кое-где еще сохранялись поползновения «оградить лучших от худших». Некоторые американские штаты лишь во второй половине 1960-х отменили законы, запрещавшие межрасовые браки. Между тем в Швеции передовое социальное государство продолжало аж до 1976 года принудительно стерилизовать «неправоспособных», нередко подводя под эту категорию обычных недоумков или безобидных люмпенов. Потому не приходится удивляться предсказаниям иных прогнозистов, что в XXI столетии правительства во всеоружии новых знаний о генетике будут, не покладая рук, ограничивать стремление граждан продлить свой род.
Нобелевский лауреат Денеш Габор, опасаясь за коллективный разум человечества, который «продолжит падение, если ничего с этим не делать», предположил в книге «Изобрести будущее» (1964), что государства введут ограничения на многодетность. Родителям позволят иметь больше двух детей только по представлении убедительных доказательств «выдающихся способностей, здоровья, красоты и хорошей наследственности». Другие предвидели время, когда брак будет разрешен лишь «генетически совместимым» парам.
Что-то вроде евгенического подхода существует и в наши дни, но преимущественно в своей позитивной ипостаси. Генные тесты позволяют выявить латентных носителей неизлечимых или смертельных патологий, вроде синдрома ранней детской идиотии, и тогда пары либо не заводят потомства, либо даже не женятся вовсе. Если фатальный порок развития обнаружится у эмбриона, беременность прерывают, не дожидаясь худшего. Однако любые подобные решения принимаются исключительно по доброй воле, и власти не навязывают само тестирование, а лишь рекомендуют его будущим супругам. Страны развитой демократии отказались от принудительной стерилизации умственно отсталых и психически больных еще несколько десятков лет назад.
Но ведь государство может злоупотребить людскими жизнями и другим, более изощренным путем. Очень многие опасались, что однажды правительства получат средства тотального контроля над человеческой психикой — и, конечно, тут же превратят без малого всех граждан в потенциальных роботов, управлять которыми будет проще простого. Некоторые прорицатели сочли это неизбежным злом ради преодоления хаоса и анархии, в каковые должно было скатиться без малого все население Америки. Социальный психолог Дональд Майкл в книге «Неподготовленное общество: план рискованного будущего» (1968) обрисовал целый ряд возможных кризисов общенационального масштаба, от нарастания беспорядков в черных гетто до всеобщей забастовки и в конечном счете беспощадной межрасовой войны. В других публикациях Майкл изображал яростные бунты безработной молодежи, жестоко подавляемые полицией и национальной гвардией. Новый кризис в обществе воскресил старые разговоры о готовности правительства идти ва-банк ради сохранения власти.
В частности, в первые годы советской власти Владимир Ленин предвидел время, когда рабочие будут проходить специальную обработку с целью формирования условных трудовых рефлексов — дабы работали как машины и ни на что не жаловались (эту концепцию Джордж Оруэлл высмеял в романе «1984»). Бертран Рассел пошел в своих предположениях еще дальше: он полагал, что государственная медицина отрегулирует эндокринную систему каждого человека таким образом, что правящий класс сохранит агрессивную энергию, а низы будут пребывать в покорной апатии. В романе Энтони Берджеса «Заводной апельсин» (1962) специалисты карательной психиатрии сделали из закоренелого насильника такой «овощ», что он даже на самозащиту больше не способен. В передовых технологиях двадцатого века начинали видеть злейшего врага свободной воли.