Страница 22 из 42
Взглянув вниз, девушка увидела приехавшую вчера гостью графа. Женщина с портрета! Вчера, оттесненная другими, Женевьева так и не смогла ее хорошенько рассмотреть. От волнения она даже забыла, как ее зовут, однако женщина пришла ей на помощь:
— Мы только вчера приехали, — сказала она. — Меня зовут Камилла, Камилла Хаген. Я хотела пройти к мастерской месье Вернона, но сбилась с пути и все время попадаю не туда. Вы не сможете мне помочь? Простите, что отвлекла вас — я вижу, вы занимаетесь...
— О, я с удовольствием... я сама собиралась... вы нисколько мне не помешали... — забормотала Женевьева, поспешно складывая плед, книги, свои записи, ручки. Как обычно бывает при спешке, все получилось не совсем складно, так что вначале вниз посыпались листки с записями, затем почти на голову Камилле упал толстенный том “Общего курса социологии”, а затем из рук Женевьевы выскользнул и плед. Таким образом, к тому времени, когда девушка наконец спустилась с платана, она застала Камиллу ползающей под деревом и занятой сбором ее вещей.
— Что вы, вам же нельзя! — воскликнула Женевьева, — я сама, я сейчас...
И она кинулась собирать вещи, при этом они с Камиллой столкнулись лбами, от чего гостья охнула.
— Ой, я, кажется, вас задела, — проговорила Женевьева, готовая провалиться сквозь землю.
— Ничего страшного, даже синяка не будет, — махнула рукой Камилла, и по этому беспечному милому жесту видно было, что она действительно не придает всему происшедшему никакого значения. — Но я вижу, вы и правда занимались, и я вас отвлекла.
— Да нет же! — воскликнула Женевьева. — То есть я, конечно, занималась, но мне самой хотелось сходить к месье Вернону, так что вы подошли очень кстати, и мне совсем нетрудно. Это вон туда, идемте.
По посыпанной красным песком дорожке они двинулись в сторону мастерской. Женевьева осведомилась, видела ли гостья творения рук Шарлотты, и узнав, что нет, повела ее окружной дорогой, так чтобы можно было посмотреть “Лесную королеву” и несколько других скульптур. Вокруг “Лесной королевы” Камилла обошла несколько раз — видно было, что ей понравилось. Женевьева была рада за подругу.
— А вы, я вижу, изучаете социологию, — заметила Камилла, когда они двинулись дальше. — Собираетесь где-то учиться?
Женевьева рассказала о своих планах.
— Мне интересны люди, — призналась она. — Почему они поступают так, а не иначе, почему одни одиноки, а другие окружены множеством друзей, хотя ничего не делают для этого. Иногда мне кажется, что я их понимаю, но чаще — нет.
— Но это ближе скорее к психологии, чем к социологии, — заметила Камилла. — А если такой интерес соединяется с владением пером, то вы можете стать журналистом или даже писателем.
— Я еще не знаю, кем я стану и кем хочу стать, — призналась Женевьева. — Пока мне больше нравится социология за ее точность: все можно проверить, все доказать. А в психологии можно объяснить поведение человека, какой-то его поступок так, а можно совсем иначе.
Женевьева отметила, что у ее спутницы было одно свойство: с ней хотелось быть откровенной, рассказывать то, что не говоришь никому. Они были знакомы едва полчаса, а она уже рассказала загадочной женщине с портрета о себе так много, как никому в замке. Она знала, что у нее самой есть такое свойство: люди часто бывают с ней откровенны. И вот она, пожалуй, впервые встретила человека, в этом отношении похожего на нее и даже превосходившего. Девушка прямо физически ощущала исходившую от гостьи симпатию и доброжелательность. При этом Женевьева заметила, что ее спутница в основном слушает и не любит распространяться о себе.
Так за разговорами они незаметно дошли до мастерской Вернона. У художника как раз был перерыв. Стоя у плиты, он караулил закипающий кофе.
— О, какие гостьи! — воскликнул он, увидев входящих.
Камилла с любопытством огляделась.
— Как здесь много новых работ! — воскликнула она.
— Да, с тех пор, как вы были у меня в Париже, я не сидел без дела, — подтвердил Вернон.
Камилла внимательно осмотрела все картины, висевшие на стенах, а затем ее внимание, как это было и с Женевьевой, привлекла незаконченная картина, стоявшая на мольберте.
— Какая здесь буря! — воскликнула она. — Я прямо-таки чувствую ярость ветра. А эти двое под кипарисом, конечно, влюблены друг в друга. Но кто они? У них нет лиц!
— Да, это влюбленные, — подтвердил художник. — Я уже рассказывал милой Женевьеве об этом замысле. А теперь могу сообщить и ей, и вам: сейчас я уже знаю, кто будет изображен на картине, в чьих душах разразится эта буря. Собственно, она уже началась, я слышу первые раскаты грома. Скоро все мы станем свидетелями больших потрясений, которые ожидают наших знакомых.
— Почему же вы не дописываете? Почему у них все еще нет лиц? — допытывалась Камилла.
— Возможно, я сделаю это уже сегодня, — сказал Вернон. — Закончу картину — и запру мастерскую на ключ. Помочь нашим друзьям ничем нельзя, они сами все должны решить за себя, а знать о том, кто они, буду только я. Зачем это знать кому-то еще?
— Но потом, когда все закончится, мы сможем ее посмотреть? — спросила Женевьева.
— О да, конечно! — заверил ее художник. — Обещаю вам, что вы с Камиллой будете первыми зрителями.
Вернону пора было вновь приступать к работе. Женщины собрались уходить. Перед уходом Женевьева еще раз взглянула на склонившихся друг к другу влюбленных. То ли Вернон немного тронул кистью их фигуры, то ли еще почему, но они показались Женевьеве немного другими, не такими, как в первый раз, когда она их увидела. Она склонилась к полотну, и внезапно в ее голове сверкнула догадка. Она еще раз взглянула на полотно. Да, очень похоже! Она ничего не сказала ни художнику, ни Камилле, но подумала, что если ее догадка действительно верна, то буря предстоит, действительно, сильная.
Вечером, собираясь на свидание с Домеником, Женевьева неожиданно для себя самой решила одеть свое новое золотистое платье, которое она в первый раз отвергла как слишком открытое. Теперь же ей почему-то хотелось одеть его. Возможно, ей хотелось таким образом поднять настроение. Она так делала в лицее: обновка улучшала настроение и придавала ей сил. К тому же, рассуждала она, наступила жаркая погода, самое время ходить в открытых и коротких платьях.
Направляясь в рощу секвойи, где должен был ждать ее Доменик, Женевьева проходила мимо зарослей жимолости. Внезапно она расслышала смех и чей-то голос. В прогале между кустами она увидела Жоржетту и Фуллера. Девушка и американец стояли друг напротив друга на коленях. По всей видимости, они играли в какую-то игру — одну из описанных Жоржеттой.
Оба одновременно взмахивали сжатыми кулаками, а затем открывали ладони. Как видно, игра более успешно шла у Жоржетты: девушка сняла только блузку и оставалась в короткой белой юбке, между тем как ее партнер был в одних только плавках. Как раз в тот момент, когда Женевьева задержалась возле кустов, американец проиграл в очередной раз. Жоржетта дернула за шнурок, стягивавший плавки и, обняв партнера, повела рукой по его бедру вверх, а затем, захватив плавки, вниз.
Женевьева отпрянула от кустов и на цыпочках, стараясь, чтобы ее не услышали, поспешила прочь. Лицо у нее горело, руки вспотели. Идя к роще, она старалась успокоиться, однако это никак не удавалось. Увиденное подействовало на нее сильнее, чем она думала. И когда она увидела Доменика и ответила на его приветствие, и когда они что-то говорили, она чувствовала себя так, словно это не она сидит на скамье и говорит, а кто-то другой. И когда парень обнял ее и поцеловал, она внезапно ощутила такое желание, которого никогда не ощущала. Она ответила на его поцелуй со страстью, которой не подозревала в себе. Сердце ее билось учащенно. “Ты теряешь голову, — говорила она себе. — Не делай этого. Не делай...” Однако сопротивляться этому зову она была не в силах, и когда Доменик, чувствуя исходящий от нее ток, крепко обнял ее и положил руку ей на грудь, она не стала протестовать. Окружающее исчезло для них обоих, время остановилось. Ласки Доменика делались все более настойчивыми. Наконец он потянул за край платья, приглашая Женевьеву снять его.